Терри Блик - Проживи мою жизнь

• Название: Проживи мою жизнь
• Автор: Терри Блик
• Жанр: Современные любовные романы

Жизнь переворачивается не тогда, когда совершено преступление, и не тогда, когда пришло возмездие. Судьба внезапно хлопает в ладоши, и по её повелению меняются не только привычные декорации, но и всё, что казалось верным и правильным. Равнодушие и любовь, предательство и прощение, откровенность и трусость, тайны и признания – всё это есть в истории, залитой дождём, пронизанной тревожными и страстными мелодиями танго, скомканной, выброшенной и созданной заново.

Каждый день мы делаем выбор, выбор между спокойствием и любовью, и мы самоуверенны настолько, что полагаем, что можем управлять нашей собственной жизнью. Эта уверенность разбивается в мелкие брызги от одного взгляда, лёгкого прикосновения, едва уловимого аромата…

---

Верлен осторожно, будто пробуя босыми пальцами воду в проруби, спросила:

– Ты говоришь, что чуть не поссорились. А что потом? Как твои преподаватели к Марте относились?

– Отлично! Все очень быстро подружились, и мы много бродили всей компанией и по крышам, и в метро, и просто по проспектам. Нас набиралось человек по десять – двенадцать, иногда больше. После таких гуляний к нам в школу постоянно кто-то новый приходил. Например, до сих пор помню, как появился Пашка. Он у нас сейчас главный фестивальный спонсор. Где-то в самом начале августа мы с Мартой и ребятами из школы танцевали на Стрелке. Вечер, тепло, было даже немного солнца, и тут возникает Пашка. Шёл, видимо, куда-то по делам, но остановился, вид у него был смешной такой, ошалелый. Наверное, в первый раз видел, как люди на улице танго танцуют. Ну вот, остановился, как ты вчера, метрах в пяти, и всё смотрел, смотрел, даже трубку не брал, всё сбрасывал. Потом, когда мы закончили, подошёл, спросил, как нас найти. Мы тот август вообще очень часто гуляли впятером – я, Марта, Костя, Володя и Пашка.

– А с кем-то из них или, может, с другими учениками сестра ходила отдельно?

– Нет, мне кажется, что мы всегда были вместе, по крайней мере, когда были практики, или милонги, или когда мы снимали клипы. А с девчонками из школы Марта вообще никогда ни на какие свидания не ходила.

– Хорошо, тогда вот вас пятеро приятелей. Кабаки? Рестораны? Бары?

– Нет, что ты, Марта не пошла бы ни с одним из них ни в какой бар. Она со мной-то очень редко ходила. Хотя… Не уверена. Мы же не каждый вечер были вместе.

– Разве? Вы же… Ну, ты понимаешь…

– Почему ты удивляешься? Марта и я – это не одна река, это как дельта Невы: мы сходимся и расходимся, огибаем свои острова и вновь встречаемся. Знаешь, мне в отношениях с Мартой никогда не приходилось сталкиваться с… Как ты сказала? Упёртостью? Хотя… мы и не ссорились, чтобы нужно было мириться. Даже когда мы вместе ездили на несколько фестивалей, и в Варшаву, и в Берлин, а это всегда очень сложно.

– Девчонками катались только, что ли?

– Нет, мальчишки тоже ездили с нами, да нас человек десять было, как минимум. А почему ты про них спрашиваешь?

Майя пожала плечами, предпочитая не отвечать. Диана внезапно сверкнула глазами и с каким-то отчаянным воодушевлением выпалила:

– Слушай, если тебе это так интересно, ты же можешь прийти к нам на занятия, я тебя познакомлю. Сама всё и всех увидишь. Приходи, пожалуйста!

* * *

Диана очнулась и поняла, что уже довольно долго стоит, опираясь на парапет и слепо глядя на канал Грибоедова. И слёзы градом катятся по лицу, стекая за воротник, щекоча и кусая, и осознание того, что вот, чужому, но непонятно почему вдруг ставшему на какое-то время самым близким человеку свои мысли, свою сказку, вот так отдать, откровенно и беспечно, и как узнать, что понял этот человек, что он услышал, какие выводы сделал и вообще – зачем, зачем она появилась, зачем, будто живучий бамбук, вцепилась корнями в рёбра, в самое сердце, не давая вздохнуть, оглушая и парализуя, и осталось только чувство, будто тебя под микроскопом вытряхнули, рассмотрели, а потом собрали обратно, но при этом изменили весь привычный порядок молекул, и теперь только эти чужие – родные? – пальцы могут привести весь разлаженный механизм в действие, нажать на пресловутую кнопку и разрешить дышать, смеяться и надеяться на чудо…

* * *

Когда девушки вышли из бара, закат уже развесил в небе рубиново-золотистые полотнища и горстями швырял в них кучи серебристо-стылых хлопьев перистых облаков. Майя невольно поймала себя на мысли, что слишком пронзительно стала воспринимать игру света, воды и теней. Какая-то невиданная усталость накатила. Но проводила Диану к её приткнутому почти возле пешеходного перехода красному «Фиату», вежливо кивнула, будто и не было этих двух часов задушевных разговоров, и отступила на тротуар, сознательно не оглядываясь на отъезжающий автомобиль.

Верлен чувствовала себя вымотанной так, будто не спала часов тридцать и при этом пробежала десятки километров с полной выкладкой. Как оказалось, к такому разговору с Дианой она была абсолютно не готова. Вместо того, чтобы разговорить танцовщицу, вдруг вспоминала вслух такие детали, о которых не думала годами. Она даже не представляла, что некоторые фразы, сказанные Мартой, помнит почти дословно. Или домыслила их сама? Да нет же, в их семье только младшей сестрёнке достался поцелуй Бога в макушку, только Марта могла так легко нанизывать слова, будто бисер, и получалось из этого бисера неожиданное и единственное в своём роде украшение.

Диана тоже… говорит, как поёт… заслушаться можно. «Вот ты и развесила уши, да ещё и сама расчирикалась пыльным воробьём, – злилась на себя Майя. – Ладно, по крайней мере, все имена мне уже известны. Никаких новых лиц пока нет. Значит, нужно разговаривать дальше, вспоминать, подталкивать Орлову».

Майя невидяще уставилась в полыхающее небо: горло саднило, скулы горели, дыхания не хватало. Диана казалась вполне искренней, когда говорила о Марте. Одёрнула себя:

– Но это ничего не значит. Ты тоже можешь быть прекрасной актрисой, когда тебе нужно. Только сегодня ты почему-то даже не вспомнила, что с добычей нужно играть. Да что с тобой не так? Стоп, хватит копаться в себе. Вот твоё такси, езжай, проверяй, куда птичка полетела.

От этой несвойственной вечерней искренности перед чужим человеком сводило зубы, как от ледяной воды, и зябко вздрагивали под тёплым длинным чёрным пиджаком прямые плечи.

Села в предупредительно помигавшее поворотником жёлтое «Шевроле», сказала, что будет говорить, куда ехать, по ходу движения, и взглянула на экран телефона, куда постоянно передавался сигнал движущегося «Фиата». Вообще-то наружкой занимались другие люди, но так как отец не давал добро на наблюдение, в её расследовании помощников практически не было. Но эта потеря времени почему-то совершенно не расстраивала Верлен. Ей хотелось самой проследить, куда заторопилась Орлова, и она даже не пыталась объяснить себе причину такого желания.

Майя прокаталась пару часов и поменяла три такси, пока кружение по городу не закончилось. В принципе, все места, куда заглядывала Диана, были уже давно известны и нанесены на карту как проверенные и связанные исключительно с работой танцовщицы. Но вместо того, чтобы пойти домой, Орлова поставила машину во дворе и пошла пешком к набережной. Конечно, можно было поехать домой, но оставить наблюдение оказалось не так-то просто. Охотничий азарт это был или что-то иное, Майя даже не стала задумываться. Сегодня вообще всё шло не как обычно, и над деталями насыщенного вечера можно подумать потом, записать, зарисовать, оценить и выбросить ненужное, оставив только самое важное.

Чувствуя себя большой охотящейся кошкой, в плотном пиджаке, сливающимся с темнотой летней ночи, пестреющей качающимися всполохами тусклых фонарей, проскальзывала в залёгших до утра глубоких тенях, нервно нюхала воздух, то ли краем сознания, то ли чем-то более глубинным ощущая даже не аромат – память миндального аромата, сопровождавшего Диану.

Верлен пристально наблюдала, как Орлова идёт к парапету. Её походка не была обычным прогулочным шагом, не была она и торопливой. Скорее, Диана двигалась в чётком ритме, то делая паузы каблуком, то плавно перекатываясь с пятки на носок, то внезапно изменяла угол движения. Майя удивлённо поняла, что улавливает в этой походке элементы танца, загадочного и тревожащего. Однако тангера шла не так долго, чтобы рисунок стал законченным, и затаившая дыхание Верлен вдруг почувствовала лёгкое разочарование от остановки. Показалось, что под левой ключицей потянуло холодком, отвлеклась, потёрла ладонью, снова сосредоточилась. Теперь Диана стояла неподвижно, и Майя, как в Петергофе, опять впилась пристальным взглядом в очертания замершей фигуры.

Прислушалась: в ночной тишине явственно разносился напористый шёпот, удивилась. Зачем в одиночестве, стоя над водой, вдруг читать стихи? Кому? Но каждое слово отпечатывалось внутри, как капли горячего воска на гербовой бумаге: «Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица, – ничего страшнее тюрьмы твоей головы никогда с тобой не случится…»[12]. Подумалось: «Об этом пел ещё Цой когда-то. Ничего страшнее тюрьмы твоей головы… Наверное, это была дурацкая идея – узнать тебя лично. Из-за этого уже который день – заключённая собственных мыслей. Скорее бы дойти до конца и выйти на волю».

Стояла, слушала долгую сырую тишину и короткие всхлипы Дианы: утирается рукавом, опершись боком на кованую решётку фонаря, стучит каблуком, будто отбивает кому-то далёкому сообщение о помощи: короткие, длинные, короткие, и кажется, будто чугунная отливка раскрошится под этими отчаянными стуками-криками… Загривком почуяла беспокойство, когда танцовщицу загородила небольшая группка парней, но обошлось, прошли и ни словом не задели. Вызверилась на себя: «Откуда тревога? Сама охотишься, боишься, что добычу отнимут? Так смотри внимательно, переползай в укрытие, дождись, когда можно сделать прыжок». Окрик подействовал, вернулось обычное спокойствие.