Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства

• Название: Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
• Автор: Елена Гапова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0463-6

Центральные темы сборника «Классы наций» – новые классы, нации и гендер и их сложные пересечения в постсоветском регионе. Автор рассматривает, как взаимодействие этих основных категорий организации общества проявляется в «деле» группы Пусси Райот, в дискуссиях вокруг истории Светланы Бахминой, в «моральной революции», зафиксированной в книгах Светланы Алексиевич, в столкновениях по поводу «научной истины» в постсоветской академии и в ситуации жен «русских программистов» в Америке. Сборник выстраивает многогранную социальную панораму постсоциализма. Елена Гапова – доцент кафедры социологии Western Michigan University (США), основательница Центра гендерных исследований Европейского гуманитарного университета (Минск/Вильнюс).

---

Возрождающаяся в условиях деиндустриализации патриархатная социальная организация с контролем мужчин над женщинами, который первоначально реализуется на уровне семьи (посредством принудительного брака, полигамии, выдачи замуж дочерей в нужный клан и т. д.), часто получает необходимую моральную легитимацию в рамках «национальной идеи». Важный процесс постсоветского периода – строительство наций и национальных государств – включает «изобретение» (в социологическом смысле) национальной культуры: оформление собственного исторического нарратива, конструирование государственного мифа и легитимацию культурного отличия. Национальная мифология всегда содержит идеалы мужественности и женственности: женщины играют роль «аватаров» нации (ее матерей или невест); их одежда становится «демаркационным символом»[151], отделяющим «нас» от «других», а поведение – воплощением национальной «чести». Мужчинам приписывается роль защитников (родины как женщины) и гарантов национальной гордости, а потому право контроля над женским поведением. Не случайно Р. Кадыров в разошедшемся по Интернету видео корит местных женщин за рассылку СМС-сообщений с информацией о готовящемся браке и, таким образом, нанесение урона национальной чести и требует, чтобы мужчины более не позволяли женщинам пользоваться мессенджером и заставили их «выйти из групп»[152].

Таким образом, в деле Хеды «сошлись» как глобальные, так и локальные процессы: деиндустриализация, силовое предпринимательство и отсутствие экономических возможностей, гендерная сегрегация и низкий женский статус в условиях экономической зависимости, важность расширенной семьи при устранении государства, национальное строительство и, главное, «обмен женщинами» в рамках создания патриархатного порядка. Вспоминается фраза, используемая в романе (и фильме) «Крестный отец», рассказывающем историю клана Корлеоне: «предложение, от которого невозможно отказаться». Попавшие в сферу интересов «семьи» получают предложения, от которых – хотя физическая возможность сказать «нет» существует – действительно не могут отказаться.

Капитализм и глобализация

Казнить нельзя помиловать: гендерное равенство, различие, капитализм и социализм

– А чем беременная женщина юридически отличается от небеременной женщины и вообще от любого другого гражданина?

– Ну, ребенок в животе не совершал преступления.

Из сетевой дискуссии по делу С. Бахминой

«Если женщина имеет право взойти на эшафот, она должна иметь право подняться и на ораторскую трибуну», – утверждала феминистка, писательница и политическая активистка времен Французской революции Олимпия де Гуж, составившая Декларацию прав женщины и гражданки (1791 г.) в ответ на Декларацию прав человека и гражданина. Женщина, считала де Гуж, должна обладать теми же правами, что и мужчина. Если ее можно судить, закон должен предоставлять ей все те права и обязанности, что и каждому самостоятельному человеку и гражданину, несущему ответственность за свои поступки. Отправленная через два года за свою политическую деятельность на гильотину, де Гуж заявила, что ожидает ребенка (что предполагало отмену казни), но проводившие осмотр тюремные врачи не подтвердили беременности. Выстроенная де Гуж аргументация, где «право взойти на эшафот», т. е. нести ответственность за себя в качестве обладающего свободной волей субъекта и гражданина, соположено с «правом подняться на трибуну», т. е. реализовать свою автономию и гражданский статус путем полноценного общественного участия, находится в самом центре проблемы равенства. Вместе с тем неудавшаяся попытка избежать казни, добавляя горькой иронии к ее собственной истории, позволяет увидеть всю сложность проблемы женского гражданства и гендерного равенства в целом.

В основании либеральной парадигмы, которой следовала де Гуж, лежит представление, что все люди являются «по природе свободными, равными и независимыми», а потому «никто не может быть выведен из этого состояния и подчинен политической власти другого без своего собственного согласия»[153]. В таком случае женщины – как люди – равны мужчинам и должны быть подвержены одинаковому с ними обращению. Однако женщины отличны от мужчин: они (даже если потенциально) являются матерями, и дети, находящиеся у них в утробах, ни в чем не повинны, во-первых, и необходимы государству для его собственного продолжения – во-вторых. По этой причине женщинам полагается «особое обращение», обычно именуемое защитой. Это утверждение, основанное на признании различия (женщины – другие, отличные от мужчин), находится в противоречии с исходным. Если женщинам назначить особое обращение, лишив их «права» всходить на эшафот, они превращаются в заложниц материнской роли и теряют статус автономных независимых субъектов, с которых можно «спросить» и кто, обладая свободной волей, сами принимают решения относительно своей судьбы. Уместно вспомнить, что исторически автономия и право на полноценное общественное участие (гражданство) были прерогативой тех, кто носит оружие и участвует в войнах, защищая «patria», а следовательно, может погибнуть. Женщины же (как производительницы детей) были лишены доступа к оружию и, предполагалось, защищены от опасности погибнуть в битве[154], а образ жены и матери, умоляющей солдата – мужа, отца или брата – о защите, давно стал частью европейского патриотического стандарта. Однако эта гендерная символика находится в противоречии с принципами либеральной демократии, в основании которых лежит представление о самостоятельных и ответственных индивидах, осуществляющих свободный выбор. Впоследствии основой автономии стало не ношение оружия, а способность гражданина самостоятельно себя обеспечивать. В любом случае до настоящего времени остается не до конца ясным, каким образом можно включить в систему либерального равенства женщин (т. е. «других», отличных от мужчин) и одновременно оставить нетронутыми его номинально безразличные, но исходящие из представления о «мужском» субъекте основания.

Описанная дилемма, известная в политической теории как противостояние равенства и различия, неожиданно актуализировалась в постсоциалистическом регионе, где в условиях «контролируемого социального эксперимента» происходит фундаментальное изменение общественного договора, а также перестройка гендерных и классовых (экономических) отношений. Как известно, при социализме женщины обладали статусом «работающих матерей»[155]: им полагались многочисленные льготы, они подлежали защите и «особому обращению» и таким образом частично лишались автономии, признания свободной воли и независимой субъектности за пределами материнства. В начале 1990-х произошел демонтаж устоявшейся системы распределения и социальной защиты, когда социалистический порядок был «одномоментно» заменен неолиберальным общественным договором, в идеале предполагающим, что граждане автономны, свободны и сами несут ответственность за свое благополучие. Опыт автономии привел к коллективному осознанию того, что в условиях неограниченного рынка женщины с детьми, пожилые люди, инвалиды, беженцы и многие другие оказываются социально неуспешными, т. е. не могут себя обеспечить. Последовавший за этим рост требований восстановить социально ориентированную модель распределения, т. е. особое обращение с некоторыми группами, сопровождался изменениями в электоральных приоритетах. Во многих странах региона в результате открытых и демократических выборов к власти приходили «социалистические» (социал-демократические) или «антилиберальные» режимы и партии, которые не полагаются на «невидимую руку рынка», а используют политику распределения ресурсов, основанную на договоре. Подобные политические изменения имели место в Беларуси, России, Украине, Польше, Венгрии и других местах. В это же время общественные дискуссии в постсоветских странах стали все чаще касаться гендерных тем: аборта, демографии, мужественности и женственности, присмотра за детьми и заботы о стариках, предпочтительного состава семьи, сексуальной нормы и т. д. В основании этих дискуссий часто находится (не всегда осознаваемая) проблема «защиты» или «автономии» или «равенства и различия».

Описанные тенденции могут быть предметом интереса со стороны многих дисциплин; в данной статье они принимаются за исходную точку для продвижения феминистской дискуссии по проблеме равенства и различия. Несмотря на то что гендерным отношениям при социализме и после него посвящено значительное количество работ[156], регион обычно рассматривается в качестве отдельного случая, отстоящего в стороне от «столбовой дороги» истории женского освобождения и редко принимается во внимание феминистскими теоретиками. Я рассматриваю постсоветские «колебания» между равенством и различием как важное свидетельство, на основании которого можно сделать предположения относительно того, как женская автономия (гражданство) соотносится с более общим социальным порядком, а именно капитализмом или социализмом (как принципами распределения ресурсов посредством рынка или специальной политики). В постсоветском регионе, где за последние двадцать лет сложилась новая система экономического неравенства, дискуссии о реконфигурации гендерных ролей и отношений сопряжены с обсуждением социальной защиты (т. е. роли государства и индивида) и тех принципов, в соответствии с которыми следует распределять ресурсы. Иными словами, дискуссии о гендерном равенстве могут быть способом обсуждения предпочитаемого общественного устройства: «социализма» или «капитализма».