Владимир Немцов - Избранные сочинения в 2 томах. Том 2

• Название: Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
• Автор: Владимир Немцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1982

Во второй том избранных произведений известного писателя фантаста Владимира Немцова вошли романы «Последний полустанок», «Когда приближаются дали…», раскрывающие роль человека-творца в эпоху научно-технической революции.

---

— Пожалуйста. Тут уж не ошибешься. — И Медоваров продолжал читать:

И для нас совсем не ново,
Что с Поярковым сидя,
Наша Нюра Мингалева
Презирает всех и вся.

Он талантлив, спора нет,
И дождется большей славы,
Но какой бывает вред
Льнуть к тому, кто самый «главный».

Передавая «молнию» Аскольдику, Медоваров похвалил:

— Молодец, комсомол. Демократично. Критика правильная, не взирая на лица. Можешь вывешивать, золотко. Кнопки-то захватил?

— Обязательно, Анатолий Анатольевич.

Людям было скучно. Все сгрудились возле «молнии». Кто-то хихикая, поглядывая назад, где сидели Поярков и Нюра. Кто-то удивленно пожимал плечами.

Римма уже успела посмотреть «молнию» в руках у Толь Толича, и ей захотелось увидеть, какое впечатление произведет на Анну Васильевну критическое выступление стенной печати. Сама-то Римма привыкла к этому. Ее рисовали в разных видах, то с одной прической, то с другой, дразнили «стилягой», чем она даже гордилась: завидуют, мол, вот и рисуют.

Заложив руки в карманы узких модных брюк, Римма подошла к Нюре.

— И вас намалевали. Вредюги.

Неверной походкой — самолет слегка покачивало — Нюра приблизилась к двери в кабину летчиков, где был приколот раскрашенный лист, прочитала и молча опустила голову.

— Не журитесь, Анна Васильевна, — чувствуя неладное, утешала ее Римма. Це «дружеский шарж». Бачите, що написано?

Пробежав через весь самолет, Нюра бросилась в кресло и закрыла лицо руками.

Поярков спросил, что случилось, но, понимая ее состояние, вскочил и сам поспешил выяснить причину.

— Пошляки! — он протянул было руку к размалеванному листу, но Медоваров предупредил:

— Опомнитесь, Серафим Михайлович, Вы же знаете, что за это бывает? Это стенная пресса.

— Какая там к черту пресса? Грязные пасквилянты.

Медоваров встал и внушительно произнес:

— Мы не позволим так относиться к критике. Да и потом, я не пойму, в чем дело? О вас написано очень уважительно…

— Признается ваш талант, — пискнул из-за спины Толь Толича перепуганный Аскольдик.

Отодвинув в сторону Медоварова, Поярков оказался рядом с Аскольдиком, автором, художником и редактором злополучного листка.

— Бросьте вы о таланте. Когда всякие мокроносые мальчишки выносят на посмешище самое… Когда… — Поярков не мог продолжать, не хватало воздуха.

Подбежал Марк Миронович и усадил его в кресло.

— Если хотите знать мое мнение, — сказал он, обращаясь к Медоварову, — то в старое время за такие дела мальчикам уши драли.

— Старики, конечно, глуповаты, — будто про себя сказал Аскольдик. — Но что поделаешь, история им простит.

Столь откровенная наглость возмутила даже Медоварова. Однако, стараясь замять неприятный инцидент, он мягко пожурил Аскольдика, оправдывая его банальными словами, что-то вроде «молодо-зелено», затем, повинуясь настоянию Марка Мироновича и с молчаливого всеобщего одобрения, приказал снять «молнию».

— Но это в виде исключения, — не преминул заметить Толь Толич. — Так сказать, по требованию врача. Он отвечает за состояние здоровья и товарища Пояркова и всех других членов экспедиции.

— Простите, Марк Миронович, — прошептал Поярков, силясь подняться.

Марк Миронович удержал его за плечи.

— Сидите, пожалуйста. И не прощу. Никогда не прощу. Если из-за каждого дурака мы будем за сердце хвататься, то эдак и до пятидесяти не доживешь. — Он подергал свою седую бородку и, глядя вслед Аскольдику, пробормотал: — Ох, и устроил бы я ему Аскольдову могилу!..

Медоварова подозвал к себе еле живой диссертант, изучающий субъективные ощущения, и, стыдливо заталкивая под кресло наполненные так называемые гигиенические пакеты, спросил:

— А когда под…нимемся в зону кисс…лородной недостаточности?

— Правда, Анатолий Анатольевич, — поддержали его другие. — По программе уже пора.

Медоваров хотел было пройти в кабину летчиков, чтобы отдать приказание о подъеме, но его остановил Марк Миронович:

— Что вы хотите делать? — И, услышав ответ, категорически запротестовал: Не разрешаю. Абсолютно не разрешаю.

Похлопывая себя по голенищу свернутой в трубку «молнией», Толь Толич удивленно спросил:

— Но почему?

— Если хотите знать мое мнение, — как обычно начал Марк Миронович, — то я должен сказать, что на больших высотах сердцу трудно работать, тем более после этого, — он указал на «молнию». — Как врач, я бы хотел обратить ваше внимание на охрану труда и элементарные требования-гигиены. А что представляет собой наша стенная печать? В условиях кислородной недостаточности, да и во всех других условиях, ею надо пользоваться умно и осмотрительно и доверять ее лишь чистым рукам. Абсолютно стерильным и опытным. Вы улавливаете мою мысль? Ну вот и договорились.

Поярков все время порывался встать, чтобы пройти к пилотам и посмотреть «Унион» на экране радиолокатора. Сейчас его должно быть видно хорошо — ведь самолет уже находится близко от того места, где диск стал подниматься в ионосферу.

— Виден как на ладони! — обрадованно воскликнул радист, высовывая голову из двери. — Скорее, Серафим Михайлович!

Тут уж Пояркова не удержать. На круглом экране, точно на большом голубоватом блюдце, вмонтированном в стол, отчетливо виднелась светящаяся овальная пуговица. На ней даже различались темные точки иллюминаторов. Но их видел радист, а Поярков, еще не оправившийся от сердечной боли, от обиды за Нюру и свое большое чувство, видел все как в тумане.

У самого диска повисла паутинка. Радист не знал устройства «Униона», не знал, что это трос. А у Пояркова затуманены глаза, не рассмотрел он паутинку, а то бы догадался сразу, что трос спустился не случайно. Значит, в «Унионе» оказались люди.

Радист считал, что паутинка недостойна внимания, — местное отражение, пустяковый недостаток в работе аппарата.

Светлое пятнышко постепенно тускнело. «Унион» поднимался все выше и выше.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой рассказывается о том, как человек может летать без крыльев, и о том, когда можно увидеть две большие луны.

Председатель колхоза «Рассвет», старик Соселия, шел по темной улице уснувшего селения. Походка его была не совсем твердой, приходилось опираться на руку своего гостя — Миколы Горобца, тракториста.

— Вы, Симон Артемович, не извольте беспокоиться, — говорил Микола, с трудом подыскивая слова. — Не извольте…

Но слова, как нарочно, ускользали из памяти. Найдет Микола подходящее слово, а оно, «як та птица, порх — и нема ее», исчезло. Лови за хвост… «Ну и хмельная эта… как ее?.. «кахетинская горилка», — благодушно сокрушался Горобец и, путая украинские и русские слова, уже в который раз начинал:

— Вы, Симон Артемович, як кажуть… не извольте беспокоиться. Мне здесь дуже

нравится. Такий вежливый, инте… инте… интеллигентный, обходительный народ.

Микола Горобец в числе других трактористов был прислан сюда для испытаний специальных горных тракторов. Миколе действительно понравились здешние люди, жаркое солнце и виноградники. Он даже примирился с опасными горными склонами, где трактор водить нелегко. Того и гляди, поедешь аж к самой Куре. Но как только закончатся испытания, он все равно уедет к себе на родину.

Председателю колхоза тракторист пришелся по вкусу. Дело свое знает, парень положительный. Жил у Соселия целый месяц. Хотелось бы и трактор купить, и тракториста при нем оставить. Говорят, что машину еще можно приобрести, а с человеком как быть?

Не купишь Миколу никакими трудоднями. На свадьбе сейчас были. У невесты много красивых подруг. Нет, никто не приглянулся трактористу. Почему? Почему он хочет уехать?

Еще звучали веселые и протяжные песни, тамада не выдал и части из своего запаса острословия, вина оставалось много, но Соселия покинул праздник и решил именно сейчас поговорить с гостем о самом важном, о самом неотложном.

Ночь выдалась лунная, серебрились вершины гор. С гор этих и начался разговор. Не мог Соселия сразу приступить к делу — невежливо.

— Посмотри, дорогой, — он указал палкой на снежную гору. — Такие горы у вас есть?

— Ни, Симон Артемович. Не бачив.

Соселия поглядел на курчавый горный склон.

— А такой виноград?

— Нема, такого нема, — с сожалением признался Горобец.

Сухая, темная рука старика протянулась в сторону белеющей отары у скотного двора.

— Такие барашки есть?

— Тоже нема. Но не извольте беспокоиться, — оживился Горобец, повторяя полюбившуюся ему фразу. — Все будет!

— Такие барашки? — удивился Соселия.

— Угу.

— Такой виноград?