Роман Почекаев - Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.

• Название: Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.
• Автор: Роман Почекаев
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-7598-1613-3

В книге рассматриваются факторы легитимации власти в тюрко-монгольских государствах Евразии, начиная с империи Чингис-хана в первой половине XIII в. и заканчивая последними попытками создания независимых ханств в Центральной Азии уже в первой половине ХХ в., а также проблема узурпаторства и самозванства в этих государствах. На основе анализа многочисленных конкретных примеров автор определяет общие тенденции и основные факторы борьбы за власть, ее методы и приемы, прослеживает эволюцию этих факторов на разных этапах политико-правового развития тюрко-монгольских государств, способы правового обоснования узурпаторами и самозванцами своих претензий на верховную власть (некоторые из них до сих пор используются в политической борьбе в странах Среднего Востока и Центральной Азии).

Книга предназначена для историков государства и права, историков и востоковедов, специалистов по политологии и политической антропологии, а также для студентов, обучающихся этим специальностям.

---

Однако некоторое время после расправы с Молон-ханом онга постигло возмездие: Унэ-Болод (Нойан-Болод), потомок Хасара, выступил против Махулихая. Свое выступление он также обосновал местью: поскольку у Молон-хана не осталось потомства, он, как потомок ближайшего родственника Чингисидов, решил отомстить за его гибель потомку Белгутэя. В бою погибли семеро младших братьев Махулихай-онга, а сам он бежал и вскоре умер. Согласно сообщению «Алтан Тобчи», после сражения Унэ-Болоду достался «стальной шлем с накладным золотом и прорезями, взятый еще раньше у Молон-хана» [Лубсан Данзан, 1973, с. 273]: обладание одним из символов ханской власти также позволяет предполагать наличие у Махулихай-онга узурпаторских намерений.

Унэ-Болод поначалу демонстрировал лояльность роду Чингисидов, даже его победа над Махулихаем послужила основанием для монгольской поговорки о том, что «потомок Хасара оказал услугу потомку хагана» [Лубсан Данзан, 1973, с. 274] (ср.: [Золотое сказание, 2005, с. 51]). В подтверждение этой лояльности он объединился с претендентом на трон Мандугулом, дядей покойного Молон-хана, и вместе с ним разгромил и убил Догулан-тайджи, потомка Хачиуна (еще одного брата Чингис-хана), умертвившего в свое время Махагэргэс-хана [Джамбадорджи, 2005, с. 97; Шара Туджи, 1957, с. 147].

Однако затем скончался Мандугул-хан, а вскоре был убит и его преемник Болху-джинонг, приходившийся хану внучатым племянником. На троне в качестве регентши оказалась Мандухай-хатун – вдова Мандугула, которая распорядилась доставить в свою ставку маленького (ему было шесть или семь лет) Бату-Мунке, который был объявлен сыном Болху-джинонга, якобы отданным в целях безопасности некоему Балагчин-Багаю на воспитание.

Претензии на трон ребенка, да еще и с сомнительным происхождением выглядели очень проблематичными. Поэтому влиятельный и находившийся в то время на пике популярности Унэ-Болод обратился к Мандухай-хатун: «Буду зажигать твой огонь, буду управлять твоим кочевьем». Свои претензии на верховную власть он озвучил, еще когда выступил против Махулихай-онга: «Хотя у нашего хагана и нет потомства, но я-то потомок Хасара» [Лубсан Данзан, 1973, с. 273] (см. также: [Алтан-Тобчи, 1858, с. 176]; ср.: [Золотое сказание, 2005, с. 51]), т. е. заявил, что именно он является ближайшим родственником ханского рода. Кроме того, он имел основания надеяться, что ханша примет его предложение, поскольку, по некоторым сведениям, между ним и Мандухай существовали любовные отношения [Золотое сказание, 2005, с. 254 (примеч. 89)]. Таким образом, потомок Хасара намеревался «убить двух зайцев» – узаконить свои отношения с любимой женщиной и через этот брак приобрести законное право на ханский трон [Владимирцов, 2002б, с. 446 (примеч. 189)].

Однако Мандухай, уже побывавшая замужем за ханом-Чингисидом, проявила неожиданную строптивость, ответив претенденту:

Разве ты, потомок Хасара, хочешь проглотить удел моего хагана? Разве мы хотим проглотить твой [удел]? Не смогу поднять двери [в твоей ставке], не смогу перешагнуть порог [в твоей ставке]. До тех пор, пока существует потомок моего хагана, я к тебе не пойду.

Вместе с тем она, по-видимому, не решилась окончательно отказаться от мысли выйти замуж за Унэ-Болода и решила посоветоваться со своими сановниками. Один из них, Сатай Догуланг из племени алагчугут, настоятельно советовал ей принять предложение онга. Однако ее брат Джига и Мэнду-орлук из племени горлос придерживались прямо противоположного мнения:

Если пойдешь за потомка Хасара,
Поведешь ты себя по плохому пути,
Лишишься всего своего народа,
Потеряешь [почетное] имя «хатун».
Если пойдешь за потомка хагана, —
Под защитой Неба-владыки ты будешь,
Править станешь всем своим народом,
Прославишь [почетное] имя «хатун».
Если пойдешь за ребенка,
Поведешь ты себя по светлому пути,
Править станешь тумэнами чахаров
И безмерно прославишь свое имя

[Лубсан Данзан, 1973, с. 278].

Как видим, в споре относительно брака Мандухай-хатун с Унэ-Болодом и, соответственно, относительно претензий последнего на ханскую власть, столкнулись две группировки: одна из них, представленная Сатаем, исходила из реальной политической ситуации, признавая, что потомок Хасара является влиятельным родоплеменным вождем и может восстановить порядок в стране, сотрясаемой междоусобицами. Его противники стойко придерживались чингисидского принципа о том, что пока жив хотя бы один потомок Чингис-хана, его дальние родственники не имеют права на трон. Вряд ли стоит идеализировать Джигу и Мэнду-орлука: скорее всего, они рассчитывали, что при малолетнем хане-Чингисиде и ханше-регентше вся полнота власти окажется в их руках – на что не приходилось рассчитывать в случае вступления на трон властного, решительного и влиятельного Унэ-Болода. Тем не менее именно их слова убедили Мандухай.

Вместе с тем ханша понимала, что ее отказ от предложения потомка Хасара, даже при поддержке родственников и части знати, может быть проигнорирован Унэ-Болодом, который мог и с помощью военной силы добиться желаемого – взять ее в жены, а затем провести курултай и, объявив, что Бату-Мунке слишком мал,[60] провозгласить себя ханом. Поэтому она в спешном порядке, но с соблюдением всех необходимых процедур, возвела на трон Бату-Мунке под именем Даян-хана, а также решила обратиться с молитвой к Эши-хатун (божественному воплощению Алан-Гоа – праматери рода Борджигинов), прося ее благословить ее брак с малолетним ханом, даровав им многочисленное потомство. По возвращении из святилища, она объявила, что благословение получено [Золотое сказание, 2005, с. 54; Лубсан Данзан, 1973, с. 278–279]. В результате, если бы Унэ-Болод продолжил выказывать претензии на трон и руку ханши, его действия были бы сочтены не только нарушением чингисидского принципа престолонаследия, но и вызовом божественной воле. Неудивительно, что потомок Хасара решил не рисковать и «оставил свои прежние намерения» [Золотое сказание, 2005, с. 54; Лубсан Данзан, 1973, с. 280]. Впрочем, есть основания полагать, что не только благочестие остановило Унэ-Болода, но и решение ханши, ставшее своеобразным компромиссом: по некоторым сведениям, Мандухай пообещала потомку Хасара, что если с малолетним ханом что-то случится, то именно он, Унэ-Болод-онг, станет следующим претендентом на ее руку и на ханский трон (см.: [Weatherford, 2010, р. 249–250]). Как бы то ни было, Унэ-Болод отказался от претензий на ханский титул, не став, таким образом, очередным узурпатором, хотя и находился в шаге от вожделенного трона.

Как известно из источников, брак Мандухай и Даян-хана оказался весьма удачным и несмотря на значительную разницу в возрасте (ханша была намного старше супруга) еще и плодовитым: в нем родились семеро сыновей и дочь. А поскольку у Даян-хана были дети и от других жен, то общее число его наследников достигло одиннадцати, и династический кризис Монгольскому ханству больше не грозил, поэтому обещание, данное Мандухай-хатун Унэ-Болоду, не пришлось исполнять. В связи с этим позднейшие монгольские историки довольно высоко оценили решение Мандухай-хатун. Например, автор XVIII в. Рашипунцуг писал, что «если бы матушка Сайн-Мандухай была сладострастной и испытывала вожделение, она бы, наверное, пошла к желавшему и звавшему ее молодому Ноёнболоду», но она предпочла интересы государства и «то, что сделала Мандухай-Сайн-хатун, я считаю достойным всяческой похвалы» [Монгольские источники, 1986, с. 73; Цендина, 2007, с. 230].

Таким образом, потомкам Хасара, как и Белгутэя, во второй половине XV в. не удалось занять ханский трон. Однако их роль и значение продолжали возрастать в политической жизни Монгольского ханства, с чем не могли не считаться даже ханы-Чингисиды. В «Восемнадцати степных законах», составленных на рубеже XVI–XVII вв., все Борджигины, т. е. потомки и Чингис-хана, и его братьев упоминаются как единое привилегированное сословие, и нет никаких нормативных положений, которые выделяли бы прямых Чингисидов среди остальных Борджигинов (см.: [Восемнадцать, 2002, с. 40, 53, 54, 59]). Это позволило потомкам братьев Чингис-хана в XVII в. вновь вспомнить о претензиях на ханскую власть, правда политическая ситуация изменилась настолько, что и масштабы претензий, и факторы легитимации власти претерпели достаточно существенные изменения (см. гл. 6 наст. изд.).

Безусловно, претензии потомков рода Борджигин на ханский титул и верховную власть в чингисидских государствах в ущерб членам «золотого рода» воспринимались сторонниками легитимных монархов как попытки узурпации, несмотря на те благовидные поводы и предлоги, которые выдвигали потомки братьев Чингис-хана в попытке достичь трона [Владимирцов, 2002б, с. 439]. Однако впоследствии сторонники Борджигинов предприняли попытку post factum «реабилитировать», в частности, потомков Хасара, представив их достойными верховной власти – если не в силу династических прав и личных качеств, то по крайней мере за заслуги их родоначальника.