Роберт Греч - Муц-Великан

• Название: Муц-Великан
• Автор: Роберт Греч
• Издательство: Пролетарий
• Жанр: Сказка
• Год: 1927

Социальная сказка. В Лилипутии, куда попадает Муц-Великан, т. е. мальчик 14 лет, лилипуты стонут под игом толстосумов. В соседней «Стране чудес», с которой воюют толстосумы, живет тоже крошечный счастливый свободный народ. Муц участвует в освобождении лилипутов от гнета капитализма и знакомится с благами социализма. Книга написана живо. Доступна детям старшего возраста.

---

Разве там аисты не стояли так же на одной ноге, похожие в своих черных фраках на глубокомысленных профессоров? Ну, конечно, шмеркенштейновские аисты выглядели точно так же, как тут, в Пятидубье…

«Кто знает, быть может, как-раз эти аисты прилетели из моей родины?» — подумал Муц.

Он охотно подплыл бы к ним поближе, но побоялся, чтобы с ним не случился какой-нибудь грех. Поэтому он повернул обратно и, посадив четверых малышей себе на спину, стал играть с ними в «спасание утопающих». Затем он вытащил всех четверых на берег, стал кружиться по солнечному лугу и вытворял с Буцом такие штуки, что все покатывались со смеху.

Но, как уже было сказано, когда шмеркенштейновский мальчик начинает резвиться, он не знает, где кончается шутка и где начинается озорство, — что вскоре и оправдалось на Муце. Кувыркаясь, он столкнул одного празднично-разодетого юношу в пруд и вытащил его оттуда в самом плачевном виде, — это еще вызвало смех. Но, когда он погнался за пестрым мотыльком и поймал его, все набросились на великана, стали его щипать, колоть и толкать, пока он не разжал кулака. А глаза Буца светились из-под шляпы предостерегающе, очень предостерегающе…

Муц спохватился и твердо решил держать себя безукоризненно на концерте птиц. Этот концерт птиц был ежегодно главным развлечением в День Освобождения. Он должен был состояться после обеда в роще у пруда.

За праздничным обедом на площади Пятидубья, во время которого Муц уничтожил огромное количество пищи, за столом только и шел разговор.

— Скоро начнется птичий концерт! Ах, птичий концерт!

И, выйдя из-за стола, все тотчас же направились к роще. Мужчины, женщины и дети летели туда длинными вереницами или маленькими группами прогуливались поблизости.

— Положись на меня, я буду держаться молодцом, — уверял Муц предостерегавшего его Буца. Он усадил Буца к себе на плечо и присоединился к толпе, во главе которой шагали шесть потешных малых; с их бархатных беретов свисали длинные перья, а за плечами висели маленькие лютни. Когда толпа добралась до тенистой дорожки леса, все шестеро схватились за инструменты, ударили по струнам марш и затянули героические песни.

Здесь Муц услыхал много песен: песню про храбрых предков, которые некогда спустились из Бурных гор в равнину, очистили страну от хищных зверей и основали Страну Чудес; песнь о жадных фраках, которые обманывали народ и постепенно забрали себе все богатства; песнь о вожде блуз Тяжкой-Нужде, который неустанно призывал блуз к борьбе с фраками и за это томился в тюрьме, пока фраки не были изгнаны; песнь о героях, павших в борьбе с околдованными лилипутами; песнь о пяти храбрецах, освободивших страну от Волчьей-Пасти; о Буйной-Голове, который создал такие замечательные песни, что они навсегда запечатлелись в памяти народа; о Настойчивом, который заперся в своем домике и не выходил из него до тех пор, пока не изобрел тех чудесных крыльев, при помощи которых жители стали летать; о Бесстрашном, который первым пытался перелететь через Бурные горы и разбился, потому что ветер сломал легкие крылья; о старом Всезнае, который научил народ птичьему языку и выдумал неломающиеся крылья.

Эти песни были так прекрасны и дышали такой отвагой, что Муц шел, позабыв обо всем. Он не заметил, как Буц спустился на землю и замаршировал в ногу с певцами, не видел ни коз, ни лис, ни барсуков, которые выскочили из чащи и в почтительном отдалении следовали за толпой…

И только, когда певцы в последний раз с силой ударили по струнам и пение смолкло, Муц очнулся. В ушах еще звучали только что слышанные имена героев, как вдруг перед его глазами открылось необыкновенное зрелище, оторвавшее его от этих мыслей. Он очутился вместе с толпой певцов на круглой лужайке, окруженной вековыми дубами, буками и кленами и осененной тенью исполинского дуба. Эта лужайка была сверху донизу густо усеяна красными, синими, желтыми, коричневыми и белыми птицами, а вокруг исполинского дуба расположились сотни слушателей в ярких праздничных одеждах. Со всех сторон сюда шли и летели все новые и новые толпы и все новые стаи птиц с щебетанием опускались на ветки. Стоял такой шум, как бывает у нас осенью, когда стаи перелетных птиц обсуждают предстоящий перелет.

Когда Муц неожиданно показался между деревьями, все птицы недоверчиво повернули к нему головки, а стаи лисиц, коз и барсуков, пугливо выглядывавшие из еловой чащи, отпрянули назад. Черный аист, тот самый, которого Муц уже видел у пруда, стоял посреди лужайки с другими аистами. Увидев Муца, он поднял красный клюв и предупреждающе крикнул. Но тот не обратил внимания на волнение аиста, — такой необычайной, такой красочной и яркой показалась ему лесная картина. Она настроила его на столь торжественный и почтительный лад, что ему и в голову не могло прийти затронуть птиц. Он застенчиво опустился рядом с Буцом в тени одного клена, ветви которого сплетались с ветвями исполинского дуба, и продолжал изумленно разглядывать сборище. Многие сидели на ветвях вместе с птицами, а часть птиц уселась на мху рядом с жителями, оживленно беседуя с ними.

Рядом с Муцом лежал на животе какой-то седобородый и о чем-то беседовал с серой птичкой. Та направила свой клюв к самому носу своего собеседника и озабоченно щебетала:

— Фьйть! Бывают же в жизни несчастья! Как я радовалась, фьйть, когда мои четыре птенца выпорхнули из гнезда! А теперь, фьйть, никто из них не желает учиться. Мой дедушка был очень талантлив, тьвить. Мой отец пел, как жаворонок, муж мой тоже не из плохих певцов, а у моих четверых птенцов никакого голоса. Горе мне с ними! Тьвить, фьйть!

— Быть может, из них еще выйдет толк, — утешал ее собеседник.

Муц и Буц разинули рты, они, разумеется, ничего не поняли из щебетания птицы.

А серая птица печально вытянула усеянную белыми крапинками головку и продолжала жаловаться на своем птичьем языке:

— Кому суждено быть певцом, у того это сразу заметно. Тьить, пьип! Кушать и сорить в гнезде, это они умеют, мои четверо, но ничего больше.

И она повернула головку в сторону, как бы желая прервать этот безрадостный разговор. Затем, взглянув на Муца, она чирикнула старику:

— А этот великанище, — не помешает ли он нашему концерту, тьвить? Такой, говорят, варвар…

Она не успела закончить своей фразы и оборвала ее осторожным «пьип!» Какая-то большая птица в бурых и белых крапинках трижды громко и пронзительно свистнула. То был сигнал к началу концерта. Тотчас же птицы, с бурыми и белыми крапинками, вспорхнули и уселись на верхушке дерева.

Все смолкло. Ветер тихо шелестел в листьях, прожужжала где-то пчела, чихнул Муц, — больше ни звука.

Большая бело-бурая птица подняла клюв к небу, и вся группа бело-бурых залилась первой песней. Она звучала, как тысячеголосый хор жаворонков. Птицы слушали, склонивши на бок головки, а остальная аудитория в немом восхищении смотрела на певцов.

Один Муц не мог онеметь. После чиханья в нем словно развязался какой-то узел. Он беспокойно заворочался на мху, повернул глаза к дереву, где сидели бело-бурые и громко обратился к Буцу:

— Знаешь, Буц, это гораздо приятнее пряников! От пряников болят зубы, а от музыки этого не бывает.

Птицы и слушатели с негодованием посмотрели на нарушителя тишины, но как-раз в этот момент кончилось пение. Вторым номером выступили зеленые птички с красными хохолками. Они запели пламенный гимн свободе.

— Лучше, чем хор в Шмеркенштейне! — в упоении произнес Муц, откинулся на ствол клена и стал насвистывать в такт зеленым. Все собрание пришло в беспокойство, многие заерзали и сжали кулаки, а Буц шепнул:

— Подумай о крыльях!

За гимном зеленых последовало хоровое пение всех птиц. До его начала Муц успел быстро взобраться на соседний бук. Тому были две причины: во-первых, он не мог, как и все мальчики, долго усидеть на месте; во-вторых, ему хотелось избавиться от Буца, который все время щипал его в икру, опасаясь за судьбу крыльев.

Общий птичий хор был любимым наслаждением для жителей Страны Чудес. Все птицы группами, по цвету своих перьев, расселись на ветвях исполинского дуба. Дирижировала большая красно-бурая птица длинным клювом, как дирижерской палочкой. По первому взмаху многотысячный хор засвистал и защолкал, понеслись такие трели, что зашумели деревья. Вдруг весь хор издал продолжительный свист и замер — красно-белая певунья с светлой головкой запела тихое и нежное соло, послышалась высокая трель, понеслась все громче и громче, оглашая лужайку мощным каскадом, и вдруг — испуганный взмах чьих-то крыльев и пронзительный крик Муца;

— Ой! Мой башмак!

Один башмак свалился с его беспокойных, дрыгающих и болтающихся ног, а вслед за ним, с диким грохотом, свалился с дерева и сам Муц.

Могучие трели красно-белого солиста прервались тяжелым испуганным криком, головка его, с хрипом, склонилась на бок, — он с перепугу сразу потерял голос. А птицы и слушатели яростно слетелись и сбежались, защебетали и заорали вокруг злосчастного Муца.