Людмила Матвеева - Дарю тебе велосипед

• Название: Дарю тебе велосипед
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

Повесть о жизни ребят дома, в школе, в пионерском лагере. Автор поднимает важные вопросы воспитания мужества и рыцарства у мальчиков, женственности и мягкости у девочек.

---

Мама продолжает укладывать майки, сарафан, брюки. Саше хочется спросить: «Папа скоро придёт?» Но она не спрашивает, и сама не знает почему. Папа теперь часто задерживается на работе. То конец месяца, то конец квартала, а то сразу и то, и другое. И ничего особенного в этом нет. И надо не пускать в свою голову разные печальные мысли. Вот и всё. Тем более, что надо не только на маму надеяться, а и самой собрать всякие необходимые вещи.

Саша достаёт фонарик, меняет батарейки — как можно пускаться в путь без фонарика? А вдруг там, в дальних лесах, будет темно? Не забыть взять верёвку. Как же без верёвки? Вдруг там встретятся пропасти и надо будет привязать всех друг к другу, чтобы никто не сорвался в чёрную глубину. Не забыть свисток. Как обойтись без свистка? А вдруг придётся отпугнуть разъярённого дикого зверя? А компас? Ну как можно уезжать из дома без компаса? Как тогда выбираться из непроходимой чащи? Кто выведет всех на правильную дорогу? Тот, у кого на руке пристёгнут компас, вот кто.

Саша — отважная путешественница. Уж она-то знает, как собираться в дальний путь длиной в целое лето.

Мама уложила чемодан — всё чистенькое, выглаженное, аккуратное. Мама видит перед собой свою дочку, девочку десяти с половиной лет. Тонкая шея, исцарапанные руки, острые голые коленки, загорелые щёки и длинные волосы. Так и не дала себя постричь — только чуть подровняли. Такая девочка любую парикмахершу убедит. Мама вздыхает и кладёт в чемодан резиновые сапоги — как же без сапог? Ноги промокнут. Кладёт тёплую куртку. Как же без куртки? А вдруг холодный ветер? Кладёт плащ. Как можно без плаща? Вдруг зарядят проливные дожди.

— Саша, я тебя прошу об одном — пиши. Ну что за дикость — не писать домой?

— А чего писать-то? В школе — пиши, летом — пиши. А когда отдыхать?

— Вырастешь, и у тебя будут дети, тогда поймёшь. — Мама кладёт в чемодан пачку конвертов и тетрадь. — А пока не спорь. Опять чёлку оставила до самого носа?

— Я никогда не выйду замуж, и у меня никогда не будет детей. Разве ты не знаешь, кем я буду?

— Кем же ты будешь? — Мама закрывает чемодан.

— Врачом в Антарктиде. Или геологом. Или знаешь кем? Подводным охотником.

— Я так и думала. Чемодан не закрывается. Может, не обязательно тащить в лагерь все эти верёвки и фонарики?

— Обязательно. Ты оставь, мам, папа придёт и закроет.

Мама молча продолжает воевать с чемоданом, она становится на него коленями, наваливается всей тяжестью — и всё-таки закрывает «молнию» до самого конца.

Приходит папа, он опять говорит своё длинное слово:

— Конецмесяцаконецквартала.

Саша хочет спросить: «Разве сейчас конец месяца? Только начало июня. А когда кончается квартал?» Хочет спросить и не спрашивает. Чувствует, что не нужно. А почему — сама не знает.

Мама молча наливает в тарелку папину любимую окрошку, режет хлеб. Она теперь не просит папу помогать, всё делает сама. Наверное, жалеет его.

— Поешь, — говорит мама, — похудел.

Папа грустно смотрел на Сашу, как будто она уезжает на долгие годы. И не в подмосковный лагерь «Светлые полянки», а в глухую тёмную тайгу пополам с пустыней.

…Когда утром мама и папа провожали Сашу, мама не разговаривала с папой, а только с Сашей. И папа не разговаривал с мамой, а тоже только с Сашей.

— Не забывай писать, — сказала мама, — не носись как угорелая. Будь осторожна на речке.

— Не скучай, — сказал папа, — пиши. — И сунул Саше коробку конфет.

Когда автобусы тронулись, и горны загорнили, и застучали барабаны, мама опять крикнула:

— Пиши!

А папа поднял руку, сжал кулак и снова разжал. И смотрел на Сашу опять с грустью, как будто жалел её. А почему её надо жалеть, было непонятно.

В самый последний момент Саше показалось, что в толпе мелькнул знакомый олимпийский спортивный костюм. Неужели — он? Но этого никак не могло быть. Наверное, показалось. И ещё ей почудилось, что там, за спинами провожающих мам, пап и бабушек, она увидела Сашеньку Черенкова. Тоже, наверное, показалось.

Автобусы быстро набрали скорость и помчались по шоссе.

Везет тому, кто везёт

Сашенька возвращается домой.

На всю квартиру пахнет вкусным борщом. Сегодня воскресенье, мама дома. Мама мешает ложкой в кастрюле, а в другой руке держит книгу. Мама очень любит читать и старается не отрываться от чтения. На днях она нечаянно уронила толстую книгу в кастрюлю с супом. «Ой, ой, ой! — сказала она, — погибла книга, погиб суп». Но мама, наверное, забыла об этой неприятности.

— Есть хочешь? — спрашивает она Сашеньку, не отрывая глаз от страницы.

— Потом, мама.

Сашенька заглядывает в Алёшину комнату, брата нет дома.

На столе разбросаны кисти, тюбики с красками. На стенах висят картины. И на окне лежат картины, и на полу, прислонённые к стенам, тоже стоят картины. В комнате пахнет масляной краской, как после ремонта.

Сашенька садится в кресло. Прямо перед ним на стене портрет молодого человека в чёрном свитере. Сашенька долго смотрит на портрет — это Алёша нарисовал самого себя. Глаза внимательные, цепкие. А рот плотно сжат в одну линию.

Сашенька видел, как Алёша рисовал этот портрет. Сначала Алёша смотрел в зеркало и рисовал. Но быстро убрал зеркало и стал работать по памяти. Он задумывался перед тем, как нанести на холст новый мазок краски. Как будто хотел получше представить себе, какой это человек — художник Алексей Черенков.

А Сашенька в тот вечер сидел в этом же самом кресле, смотрел, как работает Алёша, было хорошо и спокойно, не то что теперь.

— Алёша, а почему ты убрал зеркало? Разве тебе не было с зеркалом легче?

Алёша ответил не совсем понятно:

— Потому что — дурной тон. Не понял? Ну, ничего, не всё сразу. Художнику важна не столько внешность, сколько суть характера. Понял?

Сашенька кивнул. Неизвестно, к чему относился этот кивок. То ли понял, то ли согласен, что — не всё сразу.

Резкое строгое получилось лицо на автопортрете. Глаза как будто видят каждого человека насквозь. А рот суровый. Разве у Алёши такой рот? Да, иногда такой — когда Алёша расстроен или сердит, или на чём-то сосредоточен. Вот тогда он бывает таким — сухим и неприступным.

Сашенька тоже поджимает губы, когда видит себя сильным и смелым, это у них, наверное, фамильное. Вот и сейчас, сидя в Алёшином кресле, Сашенька сжимает рот, щурит глаза, а брови хмурит так, что они сходятся как бы в одну длинную бровь. Сильная личность, мужественный парень. Как хотелось бы Сашеньке стать таким. Но попробуй, стань. Если ты слабохарактерный, если у тебя нет воли, а всей твоей решимости хватает только на великие планы.

Конечно, с внешностью Сашеньке не повезло. Как только он перестаёт хмуриться и пыжиться, у него опять — рот вишенкой, брови домиком, а глаза большие и круглые, как у куклы. Очень недоволен Сашенька своей внешностью. Какому мальчишке приятно быть похожим на хорошенькую девочку?

Алёша не раз говорил:

— Главное в человеке — не внешность. Характер — вот что основное.

А это значит, что если ты себе не очень нравишься, то надо менять не выражение лица, а начинать с главного — с характера. И тогда тебя никто не назовёт киселём, и манной кашей, и картофельным пюре. Сами они пюре. Они ещё узнают, какой он человек — Черенков Александр.

Он сидит на одном месте и продолжает накручивать себя — какие великие дела он совершит. Будет по утрам делать зарядку с гантелями, вон они лежат в углу. Великоваты, правда. Но так и должно быть — в маленьких гантелях толку нет. И обливаться холодной водой. Обязательно. И никаких там чуть тёпленьких — именно холодной, и всё. И конечно, секция самбо. Вот прямо завтра пойдёт и запишется. Ах, нет, завтра нельзя — там, наверное, закрыто на каникулы. Ну, первого сентября, не откладывая, пойдёт. Ни на какие следующие понедельники не отложит. Вы ещё не знаете Сашеньку. Это — характер. Осенью все увидят, чего стоит Черенков.

А пока — лето. Пух с тополей летит со двора в комнату, забивается под диваны. И все уехали из города. Ну, пускай не все, а только многие. Тот человек, который тебе особенно нужен, как раз сегодня уехал. Саша Лагутина села в автобус и даже не обернулась. Зафыркали моторы, уехали автобусы один за другим, только запах бензина остался. Напоследок Саша высунула голову в окно и что-то крикнула: не то «кисель», не то «манная каша», не то «картофельное пюре». А может быть, и ничего не крикнула, за шумом автобусов и криками «Пиши!» могло и послышаться. А самое грустное, самое горькое для Сашеньки — не «кисель» и не «пюре». Даже не «манная каша». Есть причина для печали гораздо серьёзнее. Сашенька стоял в толпе провожающих около Дома культуры и видел своими глазами, как в последний момент подошёл к автобусу тот, кого Сашенька Черенков меньше всего хотел увидеть здесь, — Курбатов Константин. Да, именно он, в своих новых роскошных кроссовках, в олимпийском костюме с белой полосой, с модной спортивной сумкой через плечо. Курбатов собственной персоной. И он тоже сел в один из автобусов, и тоже отправился в лагерь «Светлые полянки». Вот что получилось — самая лучшая девочка, Саша Лагутина, и самый противный парень, Курбатов Константин, будут видеться каждый день хоть сто раз, будут играть в свой настольный теннис, будут разговаривать. И наверное, смеяться над Сашенькой Черенковым, который не умеет играть в настольный теннис. Как будто самое главное на свете — играть в этот теннис. И других дел у людей нет…