Фома Аквинский - Сумма теологии. Том IX

• Название: Сумма теологии. Том IX
• Автор: Фома Аквинский
• Жанр: Религия

В последнем томе второй части (или третьем томе части II-II) «Суммы теологии» представлено окончание большого трактата «О главных добродетелях», а именно последний из трёх составляющих его трактатов «О мужестве и благоразумии» (вопросы 123–170), а также трактаты «О дарах благодати» (вопросы 171–182) и «О состояниях жизни» (вопросы 183–189).

Перевод, редакция и примечания С.И. Еремеева

Содержание

Том I • Том II • Том III • Том IV • Том V • Том VI • Том VII • Том VIII • Том IX • Том X • Том XI • Том XII

[Большой] трактат о главных добродетелях (окончание)

[Трактат] о мужестве и благоразумии.

Трактат о дарах благодати

Трактат о состояниях жизни

---

Раздел 4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ВЕЛИЧАВОСТЬ ОСОБОЙ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что величавость не является особой добродетелью. В самом деле, особая добродетель не может осуществлять деятельность в каждой добродетели. Но философ говорит, что «величие во всякой добродетели можно считать признаком величавого»[84]. Следовательно, величавость не является особой добродетелью.

Возражение 2. Далее, какой-либо особой добродетели нельзя усваивать акты различных добродетелей. Но величавому усваивают акты различных добродетелей. В самом деле, в четвёртой [книге] «Этики» сказано, что «величавому ни в коем случае не подобает избегать упрёков» (а это – акт рассудительности), «поступать против права» (а это – акт правосудности); и ещё, что «он готов оказывать благодеяния» (а это – акт любви), что «он охотно оказывает услуги» (а это – акт щедрости), что «он правдив» (а это – акт правдивости) и что «он не злопамятен» (а это – акт терпения)[85]. Следовательно, величавость не является особой добродетелью.

Возражение 3. Далее, любая добродетель является особым украшением души, согласно сказанному [пророком Исаией]: «Он облёк меня в ризы спасения», и далее: «Как невесту украсил убранством» (Ис. 61:10). Но величавость, как сказано в четвёртой [книге] «Этики», является украшением всех добродетелей[86]. Следовательно, величавость является главной добродетелью.

Этому противоречит следующее: философ отличает её от других добродетелей[87].

Отвечаю: мы уже говорили (123, 2) о том, что особой добродетели надлежит устанавливать модус разума в особой материи. Но величавость устанавливает модус разума в особой материи, а именно почёте, о чём было сказано выше (1). И поскольку почёт как таковой является особым благом, то и величавость как таковая является особой добродетелью. Однако коль скоро почёт, как сказано (103, 1), является наградой за всякую добродетель, из этого следует, что по причине своей материи она касается всех добродетелей.

Ответ на возражение 1. Величавость связана не со всяким, но – только с великим почётом. Затем, коль скоро почитают за добродетель, великим почётом удостаивают за великое деяние добродетели. Поэтому величавый, будучи склонен совершать великие деяния каждой добродетели, также склонен к тому, чтобы быть достойным и наибольшего почитания.

Ответ на возражение 2. Величавый склонен к великому, вследствие чего он по преимуществу стремится к тому, что подразумевает некоторое превосходство, и избегает того, что подразумевает изъян. Но то, что человек милосерден, благодарен и щедр, имеет оттенок превосходства. Поэтому он проявляет готовность совершать подобные акты, но не как акты других добродетелей. С другой стороны, то, что помыслы человека настолько поглощены внешними благами и бедствиями, что ради них он отступает от правосудности или какой бы то ни было иной добродетели, служит признаком изъяна. И точно также сокрытие правды указывает на изъян, поскольку оно, похоже, является следствием страха. На изъян указывает и злопамятство, поскольку оно открывает ум для внешнего зла. Этих и подобных им вещей величавый избегает под особым аспектом, [а именно] потому, что они противны его превосходству, или величию.

Ответ на возражение 3. Каждая добродетель получает от своего вида некоторую красоту и великолепие, которые присущи любой добродетели. Что же касается последующего украшения, то оно связано с величием добродетельных деяний, сообщаемым величавостью, которая, по словам философа, придаёт величие всем добродетелям[88].

Раздел 5. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ВЕЛИЧАВОСТЬ ЧАСТЬЮ МУЖЕСТВА?

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что величавость не является частью мужества. В самом деле, ничто не может быть частью себя. Но величавость, похоже, есть то же, что и мужество. Ведь сказал же Сенека: «Если твоей душе присуща та величавость, которую принято называть мужеством, ты проживёшь свою жизнь в спокойной уверенности»; и Туллий говорит: «Если человек мужествен, то, следует думать, он также величав, любит истину и не приемлет лжи». Следовательно, величавость не является частью мужества.

Возражение 2. Далее, философ говорит, что величавый не «philokindynos», то есть не любитель подвергать себя опасности[89]. Но мужественному приличествует подвергать себя опасности. Следовательно, у величавости нет ничего общего с мужеством, и потому её нельзя считать его частью.

Возражение 3. Далее, величавость расположена к великому в том, на что надеются, тогда как мужество расположено к великому в том, на что отваживаются или чего боятся. Но благо важнее зла. Поэтому величавость как добродетель важнее мужества и, следовательно, не является его частью.

Этому противоречит следующее: Макробий и Андроник считают величавость частью мужества.

Отвечаю: как уже было сказано (II-I, 61, 3), главной добродетелью является та, которая устанавливает общий модус добродетели в соответствующей ей материи. Затем, одним из общих модусов добродетели является устойчивость ума, поскольку, согласно сказанному во второй [книге] «Этики», «устойчивость является необходимым условием каждой добродетели»[90]. И в первую очередь она нужна тем добродетелям, которые склонны к чему-то трудному, в отношении чего сохранять устойчивость труднее всего. Поэтому чем трудней сохранять устойчивость в том или ином трудном деле, тем главнее та добродетель, которая в этом деле придаёт твёрдость уму.

Но гораздо трудней быть стойким перед лицом смертельных опасностей, в отношении которых ум укрепляет мужество, чем в надежде на обладание или в самом обладании самыми великими благами, в отношении чего ум укрепляется величавостью. Действительно, самой любимой человеком вещью является его собственная жизнь, и потому он больше всего на свете стремится избежать опасности умереть. Отсюда понятно, что величавость, подобно мужеству, укрепляет ум в отношении чего-то трудного, но уступает ему постольку, поскольку тому, относительно чего она укрепляет ум, достаточно меньшей устойчивости. Таким образом, величавость считается частью мужества постольку, поскольку дополняет его как вторичное – главное.

Ответ на возражение 1. Как говорит философ, «меньшее зло выглядит благом»[91], и потому преодоление тяжкого зла, такого как опасность смерти, выглядит так, как если бы было получено великое благо. И поскольку первое связано с мужеством, а второе – с величавостью, то в этом смысле мужество и величавость представляются одним и тем же. Однако коль скоро они различаются со стороны трудности, из этого следует, что в строгом смысле слова величавость является отличной от мужества добродетелью, на что указывает и философ[92].

Ответ на возражение 2. О человеке говорят как о любящем опасности тогда, когда он готов подвернуть себя любой опасности, что означает, похоже, что он не видит разницы межу великим и ничтожным. Это противоречит природе величавого, который не станет подвергать себя опасности ради того, что не считает великим. Однако ради того, что является поистине великим, величавый больше чем кто бы то ни было готов подвергнуть себя опасности, поскольку в том, что касается актов мужества и других добродетелей, он превосходит других. Поэтому философ говорит, что величавый не «mikrokindynos», то есть не станет подвергать себя опасности ради пустяков, a «megalokindynos», то есть готов подвергнуть себя опасности ради великого[93]. И Сенека говорит: «Ты величав только тогда, когда не стремишься к опасностям, как безрассудный, и не пугаешься их, как трус. Ибо что делает душу трусливой, как не осознание опасностей жизни».

Ответ на возражение 3. Зла как такового следует избегать, и потому противостояние ему акцидентно, равно как [акцидентно] и претерпевание зла ради сохранения блага. К благу же, как таковому, до́лжно стремиться, и потому если кто-либо и избегает его, то разве что акцидентно, а именно потому, что думает, что оно, если так можно выразиться, слишком хорошо для него. Но то, что является таковым сущностно, всегда значительней того, что является таковым акцидентно. Следовательно, сопряжённая со злом трудность всегда в большей степени противна устойчивости ума, чем та, которая сопряжена с благом. Поэтому добродетель мужества важнее добродетели величавости, ибо хотя благо важнее зла просто, зло важнее его в этом конкретном отношении.

Раздел 6. ПРИСУЩА ЛИ ВЕЛИЧАВОСТИ УВЕРЕННОСТЬ?

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что величавости не присуща уверенность. Ведь человек может быть уверен не только в себе, но и в другом, согласно сказанному [в Писании]: «Такую уверенность мы имеем в Боге чрез Христа (не потому чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя» (2 Кор. 3:4-5). Но это, похоже, не совместно с представлением о величавости. Следовательно, величавости не присуща уверенность.