Николай Бердяев - Алексей Степанович Хомяков

• Название: Алексей Степанович Хомяков
• Автор: Николай Бердяев
• Жанр: Философия

---

Своё положительное учение о Церкви Хомяков раскрывает в форме полемики с западными вероисповеданиями. И эта отрицательно-полемическая форма наложила особую печать на все его богословствование. Только катехизический опыт его "Церковь одна", всего двадцать шесть страниц, излагается в форме положительной; в нем православное вероучение излагается без прямой критики католичества и протестантства. Все остальные богословские сочинения Хомякова носят характер критико-полемический. Самая большая его богословская работа облечена в форму писем к Пальмеру, которого он старался обратить в православие. Эта критико-полемическая форма нападения на западные вероисповедания, преимущественно на католичество, облегчает Хомякову защиту православия. Критиковать католичество нетрудно; тут для русского - почти что движение по линии наименьшего сопротивления. Правда, Хомяков делает это с особым остроумием и глубиной, выставляет ряд новых аргументов против католичества. Но он находит почти что одни человеческие дефекты в западных вероисповеданиях и не находит почти никаких дефектов в нашем восточном вероисповедании. Вряд ли справедливо все божественное в Церкви относить к православию, все же человечески-дефектное - к католичеству. Есть божественное в католичестве, есть и в православии человечески дефектное. Вл. Соловьев был прав, когда упрекал Хомякова за то, что он все время имеет в виду православие - идеальное, католичество же реальное, причем в идеальном все чисто, в реальном же все замарано. Исторические дефекты католичества слишком известны, слишком виден в исторических судьбах католичества грех человеческий. Но ведь немало этого греха и в исторических судьбах православия. Незыблемая святыня Церкви нисколько этим не затрагивается, и есть эта святыня и в православии, и в католичестве. Нелюбовь к католичеству делала Хомякова пристрастным в пользу протестантизма. Эту склонность оправдывать протестантизм можно найти у всех славянофилов. И это понятно. Ненависть к католичеству, реакция против католичества роковым образом принимает форму протестантизма. Это католиконенавистничество с примесью протестантизма искажает православное обличив Хомякова. Ведь чудовищно было бы утверждать, что основная черта православия - ненависть к католичеству. Вся православная правда хомяковского богословия не связана с его отвращением к католичеству, она остается в силе и при ином отношении к католичеству. В хомяковской критике католичества есть много правды, но также можно было бы критиковать и православие, оставляя незыблемой святыню Церкви, православной и католической. Хомяков учит о сверхвероисповедной, священной сущности Церкви, учит смело и свободно. В этом его бессмертная заслуга.

Приведу много выписок для характеристики хомяковского отношения к Церкви. Его замечательные идеи лучше всего изложить его собственными словами. "Наш закон не есть закон рабства или наемничества, трудящегося за плату, но закон усыновления и свободной любви"[5]. "Никакого главы Церкви, ни духовного, ни светского, мы не признаем. Христос - её глава, и другого она не знает"[6]. "Но апостолы свободное исследование дозволяли, даже вменяли в обязанность; но святые отцы свободным исследованием защищали истины веры; но свободное исследование, так или иначе понятое, составляет единственное основание истинной веры... Всякое верование, всякая смыслящая вера, есть акт свободы и непременно исходит из предварительного свободного исследования"[7]. "Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина, и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его"[8]. "Кто ищет вне надежды и веры каких-либо иных гарантий для духа любви, тот уже рационалист"[9]. Вместе с восточными патриархами, отвечавшими на окружное послание Пия IX, Хомяков думал, что "непогрешимость почиет единственно во {вселенскости} Церкви, объединенной взаимной любовью, и что неизменяемость догмата, равно как и чистота обряда, вверены охране не одной иерархии, но всего народа церковного, который есть Тело Христово"[10]. Церковь "знает братство, но не знает подданства"[11]. "Единство Церкви было свободное; точнее, единство было сама свобода, в стройном выражении её внутреннего согласия. Когда это живое единство было отринуто, пришлось пожертвовать церковной свободой для достижения единства искусственного и произвольного; пришлось заменить внешним знамением или признаком духовное чутье истины". "Мы исповедуем Церковь единую и свободную"[12]. "Познание божественных истин дано взаимной любви христиан и не имеет другого блюстителя, кроме этой любви". "Клир, в действительности {христианский,} есть непременно клир свободный" - "Само христианство есть не иное что, как свобода во Христе... Я признаю Церковь более свободною, чем протестанты; ибо протестантство признает в Священном Писании авторитет непогрешимый и в то же время {внешний} человеку, тогда как Церковь в Писании признает своё собственное свидетельство и смотрит на него как на внутренний факт своей собственной жизни. Итак, крайне несправедливо думать, что Церковь требует принужденного единства или принужденного послушания; напротив, она гнушается того и другого, ибо {в делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть".} "Тайна нравственной свободы во Христе и единения Спасителя с разумной тварью могла быть достойным образом открыта только свободе человеческого разума и единству взаимной любви". "Тайна Христа, спасающего тварь, есть тайна единства и свободы человеческой в воплощенном слове. Познание этой тайны вверено было единству верных и их свободе, ибо закон Христов есть свобода... Христос {зримый -} это была бы истина навязанная,[ ]неотразимая, а Богу угодно было, чтобы истина усвоилась {свободно.} Христос зримый - это была бы истина внешняя; а Богу угодно было, чтоб она стала для нас внутреннею, по благодати Сына, в ниспослании Духа Божия. Таков смысл Пятидесятницы. Отселе истина должна быть для нас самих во глубине нашей совести. Никакой видимый признак не ограничит нашей свободы, не даст нам мерила для нашего самоосуждения против нашей воли". "Никакой внешний признак, никакое знамение не ограничит свободы христианской совести: сам Господь нас этому поучает"[13]. "Мы были бы недостойны разумения истины, если бы не имели свободы"**. "Единство (Церкви) есть не иное что, как согласие личных свобод"***. "Вся история Церкви есть история {просвещенной благодатью человеческой} свободы, свидетельствующей о Божественной истине"****. "Свобода и единство - таковы две силы, которым достойно вручена тайна свободы человеческой во Христе"*****. "Ни иерархическая власть, ни сословное значение духовенства не могут служить ручательством за истину; знание истины даруется лишь взаимной любви"******. "Было бы лучше, если б у нас было поменьше официальной, политической религии и если б правительство могло убедиться в том, что христианская истина не нуждается в постоянном покровительстве и что чрезмерная об ней заботливость ослабляет, а не усиливает её. Расширение умственной свободы много бы способствовало к уничтожению бесчисленных расколов самого худшего свойства"*******. "Как члены Церкви, мы - носители её величия и достоинства, мы - единственные в целом мире заблуждений хранители Христовой истины. Отмалчиваясь, когда мы обязаны возглашать глагол Божий, мы принимаем на себя осуждение, как трусливые и неключимые рабы Того, Кто потерпел поношение и смерть, служа всему человечеству; но мы были бы хуже, чем трусы, мы стали бы изменниками, если бы вздумали призывать заблуждение на помощь себе в проповеди истины и если бы, потеряв веру в божественную силу Церкви, мы стали бы искать содействия немощи и лжи. Как бы высоко ни стоял человек на общественной лестнице, будь он нашим начальником или государем, если он не от Церкви, то в области веры он может быть только учеником нашим, но отнюдь не равным нам и не сотрудником нашим в деле проповеди. Он может в этом случае сослужить нам только одну службу обратиться"[14]. "Витии, мудрецы, испытатели закона Господня и проповедники его учения говорили часто о {законе} любви, но никто не говорил о {силе} любви. Народы слышали проповедь о любви как о {долге;} но они забыли о любви как о божественном {даре, которым обеспечивается за людьми познание безусловной истины.} Чего не познала мудрость Запада, тому поучает её юродство Востока"**. Удивительна эта мысль о даре любви как обеспечивающем познание истины! "Нам дано видеть в Писании не мертвую букву, не внешний для нас предмет и не церковно-государственный документ, а свидетельство и слово всей Церкви, иначе наше собственное слово настолько, насколько мы от Церкви. Писание от нас, и потому не может быть от нас отнято. История Нового Завета есть история наша; нас струи Иордана соделали в крещении причастниками смерти Господней; нас, телесным приобщением, соединяла с Христом в Евхаристии Тайная Вечеря; нам на ноги, избитые вековым странствованием, излил воду Христос Бог, гостеприимный домовладыко; на наши главы, в день Пятидесятницы, нисходил, в Таинстве святого Миропомазания, Дух Божий, дабы величие нашей любовью освященной свободы послужило Богу полнее, чем могло это сделать рабство древнего Израиля"***. Таково было высокое понятие Хомякова о свободе церковного народа[15]. Трудно найти более свободное чувствование Церкви. Хомякова ничто не принуждает. В его отношении к Церкви ничто не идет извне, все - изнутри. Жизнь в Церкви и есть для него жизнь в свободе. Церковь и есть единство в любви и свободе. Церковь - не учреждение и не авторитет. В Церкви нет ничего юридического, нет никакой рационализации. По Хомякову, где есть подлинная любовь во Христе, свобода во Христе, единство во Христе, там и Церковь. Никакие формальные признаки не определяют существа Церкви. Даже вселенские Соборы потому только подлинно вселенские и потому авторитетны, что они свободно и любовно санкционированы церковным народом. Свободная соборность в любви вот где истинный организм церковный. Очень смелая концепция Церкви, которая должна была пугать официальных богословов. Эта концепция, может быть, чужда богословской схоластике, но она близка духу священного предания и Священного Писания. Хомяков особенное значение придает священному преданию, так как именно в нем он видит дух соборности. Священное Писание для него есть лишь внутренний факт церковной жизни, то есть воспринимается через священное предание. Подтверждение православности своего понимания духа церковного Хомяков видел в "Окружном послании православной Церкви" в ответ Пию IX.