Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без

• Название: Магадан — с купюрами и без
• Автор: Владимир Данилушкин
• Издательство: Магаданская писательская организация Союза писателей России
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905530-20-3

Эта книга вышла на интернет-портале «Белый мамонт» (Новосибирск). Там опубликованы и другие произведения автора, в том числе роман 2013 года «Покататься на беременной лошадке».

Стоило сборнику появиться, региональные издания стали перепечатывать рассказы, интригуя таким образом: «он из Ивано-Франковска. Он — одессит».

На самом деле — магаданец. Член Союза писателей России. В 2013 году исполнилось 40 лет, как живет на Крайнем Севере.

Рассказ «Деньги в банках» сделал автора Лауреатом международной национальной премии «Золотое перо Руси» в номинации «Юмор» (2007 г.). Повесть «Магаданский синдром» удостоена премии журнала «Дальний Восток» за 2009 г. по разделу прозы. Выпущен аудиодиск с этим произведением. В формате аудиокниги недавно вышла и книга «Из Магадана с любовью», опубликованная в двух десятках электронных библиотек. В бумажном виде она вышла в 2000 году в Магадане.

---

Желающих потанцевать много. Манго просит у меня разрешения пригласить Грушеньку на тур танго. Фрукт еще тот. Но только внешне, а на вкус — вылитая морковь. Я ревную, готов глотку перегрызть сопернику-мангу. Как мангуст кобре. Что она в нем нашла? Ни стати, ни вкуса. Ни талии. Впрочем, насчет вкуса я погорячился. Вкус есть, я это определил экспериментальным путем, проявив соответствующую духу времени толерантность и политкорректность. Я принял их такими, какие они есть — до последней клеточки — и грушу, и манго, — путем безотходного поедания внутрь.

Но не насытил я свою страсть. А тут новая любовь поспела. Купил виноград — янтарные глазки, зернышки-зрачки! Не отвести взгляда. Мужчины любят глазами! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Неотвратимо тянет попробовать на зуб. Глаза в глаза. Зажмурьтесь! Вот так, мои сладенькие! Жую виноградины, вкусные — жутко, будто украдены.

А уж любовь моя полосатой пчелкой перепорхнула на яблоко антоновки — словно грудка юной девы. И вид, и аромат свежести, юности, невинности. Правда, в названии проглядывает мужик Антон, сорок тонн! Что-то есть в этом непостижимое. Недаром здешние журналистки берут себе мужские имена, публикуя плоды гламурной мысли. Ах, эти яблочки! Наверное, Ева из рая прислала со змеем? Адам, как же ты просахатил-то! Но ведь и у Адама свое — адамово яблоко. Ладно, что-нибудь придумаем. Вот уж и райские яблочки я исцеловал до нуля. Даже зернышки не оставил. На зубах вязкая горчинка! На вкус — моченое в сортире. В здешнем кафе блюдо придумали, чтобы прибавить креативности. Да и запатентовали — не дать контрафакту довести до инфаркту.

Куплю-ка дыньки, их форма пробуждают во мне биокоррекционного скульптора — специалиста по бюстам и одновременно режиссера-рецидивиста откровенных фильмов. Завязывается внутренняя борьба сердца с желудком. Пять минут, и прощайте, дыньки! Я буду грустить по вас. Заодно по вишням — цвету первого поцелуя!

Не в силах остановиться, купил апельсин. Тру ароматную апельсиновую корку щекой. Женщинам с такими корками на бедрах неведома анорексия, они знают себе цену и лишь просят втирать в кожу патентованные мази и гели. Втираю! Апельсиновый аромат проникает прямо в мозг, подвигает на стихи. Цитрусы! Цитрусы! Цитрусы! Энергия цы струится по корейскому типу и вверх, и вниз.

Где апельсин, там и лимон — улыбок миллион, а к нему капуста, чтобы не было пусто. В капустке, какая растет в стране грез, искали мы маленьких человечков, чтобы их родить и вырастить в любви. Еще в студенческие времена, бывало, устраивали пирушки, веселились до упаду. Я и теперь на капустники похаживаю. Слушайте меня, я вам наговорю. Конечно же, в театр хожу, только он мне в романтических старческих грезах драмкружком кажется.

Смотрю на артисточек без надежды прижаться к апельсиновым коркам и дынькам. Яблочкам! Целюльнуть в самый целлулоид! Дыня дня, тыква ква! Дыня — для долголетия. Подходит на летнем рынке молодая женщина, спрашивает: мол, у вас дыня китайская? А то вон в павильоне написано «астраханская». И сразу со всех сторон несколько ответов, один другого лучше. Написать-то что угодно можно. Пусть китайская. Вы ее со словарем можете кушать.

Вообще-то я люблю тыкву. В сказке она легко превратилась, благодаря взмаху волшебной палочки, в карету Золушки. Взять бы прокатить любимую девчонку в карете — это покруче, чем в «мерседесе». Правда, ни первого, и второго транспортного средства у меня, увы, нет! Да и тыкву на Севере не просто найти в продаже. Разве что китайскую. Купить да сварить с пшеном чарующую кашу на Хэлувин.

Купил я зеленый горошек, до консервов дошел. Банку вскрываю, вспоминаю милые речи прелестницы — словно горохом чарующе сыплет. Ее лепет мне как об стенку горох, как звон бубенчика под дугой, когда сам не в дугу. Однако и в нем есть, наверное, какой-то смысл, как в ананасе или кокосе. Останавливаю выбор на маракуйе. Сижу, маракую, репу чешу. Порой до отчаяния. Последние волосы на себе, как на кокосе, рву.

Конечно, любовь — не картошка. Во всяком случае, не картофель в мундире. Само слово любовь — скорее морковь. Чистит кровь и даже вставляет. Если не тереть ее на терке. Это вам любая свекла по имени Фекла скажет. Каждая луковка лукавая. Честночестно. Как чеснок.

Но мне что в лоб, что в лобо! Мне фиолетово, поскольку сам баклажан. Для разогрева перед грядущей зимой паприку поглощаю, жгучую, как Африка, перец кайенский, горчицу, хрен, которым редьку не испортишь.

Я-блоко, ты-ква, она нас — ананас, полное намеков меню. Банан зовет на бан. Или на майдан? Куплю-ка я папайю. Я сам на нее похож. Намек малышке. Ей в названии будет слышаться Пашка-папашка.

А еще куплю один непривычный фрукт из Хачикстана. Если кто-то будет сильно надоедать, можно будет его подальше послать за фейхоа. Не пойдет? А гранат на что!

…И все-таки ты меня гонишь, милая. Настоящий мужик тебе нужен. Не такой фрукт, как я. И называешь меня еще ласковее — Овощем. Ладно. Ну, тогда, чур, я хрен! Нос картошкой, свеженький, как огурчик!

Эх, милая! Работаешь в овощном отделе гастронома на пару с мамой. Твой мир как овощное рагу. Переходи в шашлычную, и увидишь, какой я на самом деле джигит!

Я уже купил пачку пельмешек ручной лепки — такие ушки маленькие и красивые. Сварил, в тарелку положил. Словно ты за вином на минутку вышла. Сейчас придешь».

Прочитал, и странное, двойственное чувство захлестнуло меня. Со смущением и далекой болью ощутил себя школьником, учеником выпускного класса. Была зима, когда наша семья уменьшилась на одного едока (отец ушел по гипотенузе любовного треугольника, эта история тянулась со времени фронтовых треугольничков-писем) и могла позволить себе три раза в день лишь хлеб и картофель. Голодом это не назовешь. Вроде как вегетарианская диета, хотя и хлеб, бывает, превращается в тело Христово. Хлеб — всему голова, хлебный шашлык изобрел мой старший товарищ, фронтовой ребенок. Есть и колбаса в форме хлебной булки, в тот год не про мою честь.

Мне можно было пойти работать на завод, 16 лет все-таки. Но у меня была мать с тремя классами образования, и она не позволила: мол, ужмемся, будем считать каждую копейку, но получим аттестат зрелости. А дальше видно будет. В институт поступишь, на математику. «А вечерами брюки шить», — подумалось тогда.

Мать жарила мне картошку трижды в день, и я не чувствовал себя обделенным судьбой. Но была упущена возможность стать сапожником, как Петров, или портным. Именно люди этих профессий настоящие психологи, почище Фрейда. Я не узнал о жизни нечто важное, что нужно знать в юности, и теперь пытаюсь наверстать на склоне лет, да где там — ушел мой поезд с шаурмой…

Петров не сознался в авторстве найденного в туалете листка. И вообще не разделяет взгляды вегетарианцев. Никогда не разделял.

Кто же так заморочил мне тыкву?

И вдруг открывается дверь и входит Сидоров. Живой, здоровый. Улыбается. Как всегда смотрит на мир открытыми подслеповатыми глазами в мощных очках, словно пронзает собеседника рентгеновскими лучами.

Мы к нему с кулаками:

— Как! Разве ты живой?

— А с какой, скажите, стати, мне не быть живым! — и улыбка его, на миллион долларов, постепенно сползает на нет. Напугался!

— Ну… У шаурмы вкус такой специфический, вроде как человечиной отдает. Мы не знали, на кого подумать. А ты исчез с экрана радара, — задумчиво сказал Петров. — Глаз не кажешь, вроде как без вести пропавший. Запросто могли на фарш пустить, вон сколько людоедов развелось!

— Небось, без женщины не обошлось, — поспешил я загладить резкость Петрова и, не давая Сидорову возможности опомниться, в традициях мозгового штурма забросал наводящими вопросами. — Овощами она торгует, что ли? Твоя персидская княжна? Сознавайся.

Он поморщился, как от зубной боли.

— Есть женщина — с ума сойти, забыл, когда в последний раз обедал, — полусознался Сидоров. Каким был мозгокрутом, таким и остался.

— Ясно, — сказал я. — Впрочем, не очень ясно. Что это за фруктово-овощное сочиненье?

— Ах, вот оно где! А я уж подумал, потерял. Рассеянным стал, будто помолодел. Это, по правде говоря, сценарий. Фильм будем снимать — на правах рекламы. Овощная база заказала.

Еще один звезданулся на рекламе!

— Но откуда в шаурме ноготь? — спросил я напрямик, устав от дипломатничания.

— Какой такой ноготь? Впрочем, надо у моей новой пассии спросить. Она у меня маникюрша.

Все хорошо. Ну, не совсем, конечно. Сносно. Теперь выпить чайку и, быть может, подремать — «Стамбул-Мамбул» предоставляет такую возможность, являясь рекламным партнером известной в городе фирмы постельных принадлежностей и мягкой мебели. Я замер в предощущении неги и восторга. Люблю прикосновения чистой простыни к уставшему телу, не меньше, чем сок граната внутрь. Он прекрасно заменяет непьющим вино, сам пробовал. Обожаю и напиток из китайского лимонника.