Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1

• Название: Все, кого мы убили. Книга 1
• Автор: Олег Алифанов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2016

1830 год. Выпускник Московского Университета Алексей Рытин получает от Общества Древностей предложение отправиться в Святую Землю. В пути его настигает предписание проследовать в имение князя Прозоровского, где при осушении болот были обнаружены некоторые древности. Следуя вопреки голосу разума движениям души, он оказывается втянутым в расследование ужасного преступления длиною в века – историю, перепутавшую древний миф, научную конкуренцию, грабителей курганов, тайное общество и сердечную страсть к дочери князя.

В результате злоключений он становится незаконным обладателем загадочного артефакта – скрижали с древними письменами, как-то связанными с легендой о последней битве, затрагивающей три части света. Алексей угодил в центр чьей-то старинной борьбы, он догадывается, что путь его и находки не случайны; будучи ученым, он отвергает всякую мистическую сущность событий, но как человек верующий, не может не чувствовать, что события выходят за рамки объяснимых физическими формулами.

Сюжет развивается на фоне «восточного вопроса» и исторических реалий периода 1830 – 1835 гг.

---

Владимир стоял бледный, в растерянности от потока моих обвинений. Какой-то равномерный гул притекал отовсюду. Не сразу я понял, что это каменные стены отражали его с трудом удерживаемый стон. Но, справившись с собой, он принялся тихо говорить, и тогда я почувствовал, что владеет им совсем иное чувство: сожаления и обречённой тревоги.

– Зачем, зачем, Алексей, вмешались вы не в своё дело? Пока что очевидно, что шпионили – вы, подслушивая чужой разговор чужих вам людей о чужом предмете, в чём сознались. Впрочем, ясно, княжна Анна… нет, не она, а лишь её красота вскружила вам голову, и вы теперь готовы на многое. Вам не стоило говорить мне всего того, что вы имели безумие высказать. Мало того, что нагромождение ваших слов суть чудовищная нелепость, нарушающая порой саму логику, гораздо хуже иное. Вы влезли в обстоятельства, которые вам неподвластны. Ужаснее – они не вполне подвластны и мне. И теперь, боюсь, никто не в силах отвратить грядущие события. – Он заходил по комнате, размахивая руками, что демонстрировало то ли злость, то ли отчаяние. – Ах, если бы вы только промолчали сегодня! Уехала бы княжна, убрались бы вы – всё могло пойти по-другому! – Он подбежал ко мне вплотную и пылко прошептал: – Знайте, что я не менее вашего озабочен спокойствием Анны Александровны, и поверьте, имею для того более прав. Она дорога мне не только жаром слепой похотливости, как вам! Теперь же – берегитесь! Я вынужден защищаться.

Он стиснул кулаки и стремительно бросился вон. Я долго ещё курил, ожидая – не вернётся ли он, и размышлял, не подвела ли меня и в самом деле моя запальчивость. Понимал ли я перед тем, как начать говорить, что дело может кончиться поединком? Безусловно, и твёрдо обещал себе не поддаваться никаким ответным оскорблениям Артамонова. Но почему-то я совершенно не допускал в мыслях художника в качестве стороны, могущей бросить вызов. В своих покоях обнаружил я на полу записку от Артамонова с требованием сатисфакции. Там же прилагалось описание места в трёх вёрстах от имения, по дороге, ведущей к Арачинским болотам. Сожалея уже о содеянном, отправил я своё согласие.

Нет, дуэли не страшился я, ибо стрелял превосходно, а вот в умениях художника сомневался не без оснований. Каллиграфическим почерком, тронутым дрожью негодования предлагал он стреляться назавтра без секундантов и обещал достать пару пистолетов. Своё необдуманное поведение я уже обзывал поспешностью, а вызов его расценил как чистое ребячество, картину, позу, о которой он уж тоже, вероятно, жалел. Увы, в деле этом слишком часто решает всё минутный гнев, но и под влиянием этого справедливо почитающимся смертным греха я застрелил бы противника с пятнадцати шагов в десяти испытаниях из десяти. Хотя гибель этого человека и приоткрывала мне один заветный путь, но допустить её не позволяла мне не только совесть. Отсутствие секундантов сделало приготовления похожими на дурной водевиль. Мы уговаривались о правилах в личной переписке, а мой дуэльный гарнитур остался с багажом и путешествовал в Одессу без пользы, посему Владимир, догадываясь о том, и взял на себя обузу обзавестись пистолетами. Мой злой язык приготовился зубоскалить на предмет всего происходящего, если бы глаза мои не убедились в чрезвычайной серьёзности намерений соперника. Я же, не держа на Артамонова в сущности никакого зла, признаюсь, ещё рассчитывал на мирный исход. Хоть практика не возбраняла таких дуэлей, но недостаток свидетелей совершенно сравнял бы наш поединок с убийством в глазах полиции и общества. А главное – Анны, которая была не из тех, кто позволяет решить за неё её выбор. Вдобавок, если жестокие законы против дуэлей ни разу не приводились в исполнение, то после нашего поединка убийцу ждала неминуемая каторга. Надо ли объяснять, что такое продолжение карьеры не входило в мои планы. Выстрел в воздух с моей стороны мог стать выходом лишь отчасти, ведь бессмысленно вверять собственную жизнь слепому случаю я так же не желал. Решение родилось мучительно: на случай крайнего упрямства Артамонова, если увижу зрачок дула его пистолета, я постановил первым прострелить ему ногу. Но кто мог знать, на каких крыльях неумолимый рок понесёт наши пули, посему, так или иначе, я посулил Прохору ещё один рубль, велев выпросить на конюшне экипаж, в котором нашлось бы место с удобствами разместить лежачего раненого.

Прохор догадывался о какой-то части замышленного дела, потому что обыкновенные свои байки и шуточки заменил молчаливыми вздохами, да с лишним усердием стегал лошадёнку, и без того идущую резвой рысью. Пять вёрст мы проделали меньше чем в полчаса, я опаздывал к условленному времени, впрочем, меньше, чем рассчитал для того, чтобы у моего противника нашёлся законный повод достойно отменить дуэль, не потеряв при этом лица предо мной и при этом не затронув моей чести обвинениями в уклонении от сатисфакции – ведь свидетелей мы не имели.

Что ж, место Артамонов выбрал удачное, художественный вкус не подвёл его. Не сверяясь с другими приметами, ещё издали увидал я возвышающуюся кромку старого берега, на лезвии которого наша пара смотрелась бы живописно, соответственно окружающему пейзажу. Сейчас на ней паслась лишь лошадь, и я удивился, что Владимир прискакал верхом. В этом одновременно виделись мне глупость неопытного дуэлянта и твёрдая решимость кончить дело, приняв любое решение рока. Я же вовсе не желал смиряться с навязанной нам злой волей.

Выйдя у развилки, и наказав вознице следовать за мной через четверть часа, я направил стопы к человеку, расположившемуся спиной ко мне на большом камне саженях в ста. Мольберт, стоявший рядом, возбудил в моём холодном ещё недавно рассудке новую волну противоречивых чувств: от восхищения его самообладанием до опасений, что я слишком мало знаю о противнике, водящем кистью по холсту не дрожащей рукой пред лицом судьбы. Что, если он являлся также превосходным стрелком, видя во мне лишь статского школяра, негодного к военному делу? Или это недвусмысленный намёк: рука художника тверда, сегодня она чертит ровную линию солнечного луча, а завтра след пули? Мысль сия, порождённая природной мнительностью, не только позабавила меня, но и встревожила, и, чтобы не показаться себе трусом, я ускорил шаг.

– Прошу простить меня, но только за опоздание. Вы ещё не передумали, Владимир? – спросил я издали, не доходя несколько шагов. Я не без труда построил свой вопрос на грани фамильярности. Общение с противником напрямую нашим казусом не только не возбранялось, но диктовалось простой неизбежностью. – А блеклые цвета вы передали превосходно.

Когда он встал и повернулся, я застыл на месте, точно мне в грудь упёрлось острие клинка. Удары сердца откуда-то снизу погнали кровь ощутимыми толчками.

Вместо Артамонова мне холодно улыбался или, вернее, усмехался, господин Голуа.

– Можно опоздать к дуэли, но нельзя опоздать к смерти, – сухо заметил он.

– Этьен? – с усилием сглотнув ком, неприязненно воскликнул я, не переходя на французский. – Вы – что здесь делаете? И где Артамонов?

– Прошу, – ответил тот и указал дальше к обрыву, где на маленьком походном столике ждал нас пистолетный ящик. Сбоку, из-за ближайшей раскидистой ветлы, где махала хвостом вторая лошадь, к нему направлялся Владимир. Он совершенно не глядел в мою сторону. Меня немного позабавило, что он накинул плащ, видно, полагаясь на легенду, что свободные полы этой одежды, создавая иллюзию крупной мишени, расхолаживают противника и мешают целиться.

– Так кто из вас чей секундант? – спросил я сколь мог презрительно, когда мы все сошлись. Но, признаюсь, ощутил я в тот миг уже колючий холодок, который, спустившись в живот, никак не желал покидать его. Угрозу Голуа мог я рассматривать двояко: бравадой, призванной поколебать мою уверенность как противника, и гнусной забавой убийцы, издевавшегося над жертвой.

– Я просил господина Голуа одолжить мне пистолеты и зарядить их. Если вы не возражаете, Этьен станет нашим секундантом, – Артамонов по-прежнему избегал встречаться со мной глазами, что, впрочем, могло трактоваться как угодно.

Лишь теперь, когда француз взялся за оружие, я, наконец, понял, что беспокоило меня в его голосе и манере двигаться, пока мы шли к устроенному месту. На руке его я увидал свежую отметину, которая могла оставить только кислота, когда он, разжигая в темноте спичку, пролил из ампулы немного на запястье. Угрожавшая мне таинственная личность, главный из заговорщиков, наконец, стоял передо мной опознанным. И сейчас мне требовалось всячески скрывать свою догадку, но осознание этого заставило мои мышцы невольно произвести какое-то неловкое движение, потому что когда я перевёл взгляд выше, мои глаза столкнулись с пронзительным взглядом Голуа. Секундное замешательство, понадобившееся ему для ответной догадки, сменилось зловещей ухмылкой человека, готового ко всему. И в том заключалось его несомненное преимущество передо мной, ибо я не чувствовал в себе готовности поступать против правил.