Николай Шпанов - Поджигатели. Ночь длинных ножей

• Название: Поджигатели. Ночь длинных ножей
• Автор: Николай Шпанов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0201-6

Признанный мастер политического детектива Юлиан Семенов считал, что "в наш век человек уже не может жить без политики". Перед вами первый отечественный роман, написанный в этом столь популярном сегодня жанре! Тридцатые годы XX века... На страницах книги действуют американские и английские миллиардеры, министры и политики, подпольщики и провокаторы. Автор многих советских бестселлеров, которыми полвека назад зачитывалась вся страна, с присущим ему блеском рассказывает, благодаря чему Гитлер и его подручные пришли к власти, кто потакал фашистам в реализации их авантюрных планов.

---

Рупп все время боялся, что потеряет Лемке из виду, но, повернув за угол Кессельштрассе, к своей радости, сразу же увидел его неторопливо шагающим к Колонне Инвалидов. Здесь было меньше прохожих, и Рупп, следуя наставлениям Лемке, отстал еще немного. Он ускорил шаги только тогда, когда Лемке, обойдя колонну, пересек улицу Шарнгорста и, к еще большему удивлению Руппа, вошел в ворота кладбища.

Лемке не остановился в воротах у будки привратника-инвалида, на ходу проверяя, нет ли за ним наблюдения. Неторопливыми шагами он углубился в лабиринт кладбищенских аллей. Там он, наконец, остановился и сделал Руппу знак подойти.

- Ну что, малыш, - ласково сказал он, кладя руку на плечо юноши. - Не трусишь?

Рупп ответил укоризненным взглядом.

Лемке обнял его за плечи, и они пошли дальше вместе.

Рупп вслух читал надписи на памятниках. Многие имена были ему знакомы по учебникам истории. Одни хорошо - как Шарнгорст или герой всех гимназистов воздушный асс Рихтгофен, другие - смутно, как Шлиффен.

Но именно около его-то памятника Лемке и остановился.

- Ты немец, Рупп?

- Конечно!

- А что ты знаешь о Шлиффене? Почему ему воздвигли памятник?

Рупп смутился. Он не знал.

- Памятник Шлиффену воздвигли немецкие генералы. Он показал им путь, которым можно ворваться во Францию... Так же шайка разбойников могла бы поставить памятник наводчику, который отыскал в доме соседа незапертую форточку.

Рупп смотрел на длинное лицо фельдмаршала-наводчика. Большие пролысины надо лбом, тяжелые мешки нижних век и мертвый взгляд бронзовых глаз. Вокруг рта бронза застыла брезгливою складкой. Короткий подбородок был заносчиво вздернут над непомерно высоким воротником.

- Запоминай их лица, мальчуган, - сказал Лемке. - В крови, пролитой этими людьми, в крови, которую еще прольют их ученики, следуя примеру учителей, можно было бы потопить Берлин!..

Они вышли к набережной канала. Лемке опустился на скамью и некоторое время молча созерцал поверхность воды.

На том берегу канала виднелась подернутая серою осеннею мглою верфь, левее шпицы музея терялись в ползущем над городом сером тумане. За его пеленою дом казался огромным и почти черным; его очертания были словно смытые контуры рисунка.

Лемке спросил:

- Ты любишь Берлин?

Рупп ответил не сразу:

- Почему ты спрашиваешь?

- Ты услышишь иногда, что наш Берлин - хмурая каменная громада, безвкусная смесь казарм и памятников курфюрстам, город-выскочка среди почтенных, убеленных славными сединами европейских столиц. Берлин называют гнездом милитаризма и международного разбоя.

Рупп нагнулся, чтобы заглянуть в лицо Лемке. Тот говорил, продолжая глядеть в воду канала:

- К сожалению, некоторые немцы сделали слишком много для того, чтобы это считать правдой. Но мы знаем, что это не вся правда о Берлине. Кроме Замка и Бранденбургских ворот, кроме Тиргартена с особняками миллионеров и Аллеею Победы, в Берлине есть еще Веддинг, и Нейкельн, и Панков с миллионами таких немцев, как мы с тобой, как наши отцы и наши деды. И Сименсштадт, построенный руками таких же, как мы, где работают тысячи таких, как мы. Кроме памятников генералам, в Берлине стоят памятники Гельмгольцу и Шиллеру, Гёте и Коху. Это другой Берлин, с его людьми и домами, с заводами и памятниками, с его садами и тихими кладбищами, на которых лежат наши отцы... Этот Берлин наш. - И участливо добавил: - И таким пропавшим без веста, как твой отец, мы поставим памятник. Большой памятник жертвам гитлеровской тирании!

Рупп вздохнул.

- Ты сомневаешься? - спросил Лемке.

- Нет, но...

- Верь мне: это будет!

- Ты же знаешь, Франц, я тебе верю, но... правильно ли это увековечивать могилы, даже такие, о которых ты говоришь?

- Разве мы с тобою не знаем могил, которые достойны того, чтобы сохраниться навеки? Есть могилы, которые человечество будет оберегать тем тщательнее, чем выше будет становиться культура, чем больше вширь по белу свету и чем дальше в глубину народных масс будет проникать свет коммунизма. Разве уже сейчас мы не знаем двух таких могил, близких сердцу людей, разбросанных по всему земному шару? Вспомни могилу на Хайгетском кладбище в Лондоне. А мавзолей на Красной площади в Москве? Я напомню тебе слова Энгельса, которыми он навеки проводил своего друга и старшего соратника: "14 марта перестал мыслить величайший из современных мыслителей..."

- Да, - горячо воскликнул Рупп, - такого успеха, какого достигло воплощение его идей в Советском Союзе, не знал еще ни один мыслитель до него!

- Это верно. Именно там, в России, оказались продолжатели его дела. Там дело Маркса в верных руках. Там его идеи развиваются, находят воплощение в жизни, оттуда они вернутся и сюда, на родину великого учителя человечества, придут и туда, где покоится его прах... Скорей бы! Если бы был свободен Тэдди. Ты помнишь Тэдди, малыш?

- Он только однажды ночевал у нас. Я тогда и не знал, что это Тельман. - Помолчав, Рупп в задумчивости продолжал: - Должен тебе сознаться, Франц, что и теперь еще я как-то не до конца поверил тому, что тот простой рабочий, такой же, как мой отец, простой гамбургский рабочий Тэдди, и вот этот огромный человек, секретарь ЦК нашей партии...

- Нашей?.. - с улыбкой прервал Лемке.

- Да, нашей. Именно нашей! - твердо повторил юноша. - Позволь мне уже так говорить... Я хотел сказать: мне иногда просто не верится, что тот наш Тэдди и этот товарищ Тельман - один и тот же человек.

- Именно в этом его сила, Рупп: рабочий и руководитель.

- Руководитель... большое слово!

- Отличное слово, мальчик. Сила этого слова в том, кто дарует человеку это высокое звание. Сила этого слова в народе. Если оно не получено от народа, за него нельзя дать и пфеннига.

- Пфеннига!

- Разве мало было и сидевших на настоящих тронах и воображавших себя королями в сумасшедших домах, которые одинаково безуспешно именовали себя вождями своих народов? Одни из них кончали смирительной рубахой, другие эшафотом. Народ не хочет иметь дела ни с королями, ни с безумцами. Он хочет иметь своих руководителей. Только их он признает, их слушает, им верит.

- Я думаю, Франц, что и на таких подлых безумцев, как Гитлер и Муссолини, народ наденет когда-нибудь смирительную рубашку.

- На них и на всех им подобных, нынешних и будущих. И не рубашку, дружище, а петлю!

- Только бы эти негодяи не успели истребить всех борцов за свободу.

Франц рассмеялся:

- Можешь не бояться. При всем кажущемся могуществе этих правителей они только жалкие злобствующие пигмеи. Они больше всего на свете боятся народа и его учителей.

- Слишком дорого эти пигмеи обходятся народам.

- В Германии есть такие люди, как Тельман. Есть и будут, пока жив наш немецкий народ. А он не умрет. Перед ним широкая дорога вперед, в будущее, по следам русских. Наш народ переживет гитлеров. Переживет! Этому учит нас партия.

Они помолчали. Рупп мечтательно проговорил:

- Поскорей бы мне подрасти! Так хочется быть настоящим членом партии!

Это прозвучало совсем по-мальчишески.

- Комсомольцы - наши младшие братья, - утешил Лемке. - Можешь гордиться этим званием!

- Хотелось бы стать партийным функционером.

- Это не дается как почетный титул.

- Я заслужу!

- Его зарабатывают не речами, а у станка, среди таких же рабочих, как мы с тобой.

- А ты долго был простым рабочим, Франц?

- Был и остался, сынок.

- Я хотел сказать: ты долго пробыл у станка, еще не зная, что будешь функционером?

- Да... постоял!

- Счастливец! - со вздохом сказал Рупп. - Не каждый начинает свой путь рядом с такими, как Тэдди. Тебе чертовски повезло.

- Ты прав, мальчик... - Франц запнулся, словно какой-то клубок в горле помешал ему говорить, - но только впоследствии начинаешь понимать, какое значение в твоей жизни имело то, что такой человек, как Тельман, поставил тебя на рельсы... Бывало он забегал к нам в мастерские Гамбургского порта и давал задание с таким видом, будто рассказывал забавную историю. У нас не было тогда даже конспиративной квартиры, а в каждой пивной сидело по шпику... И вот бывало слушаешь Тельмана, а с фрезы нельзя глаз спустить... Он сам всегда говорил нам: никаких промахов в работе, чтобы комар носу не подточил; чем чище твоя рабочая книжка, тем лучше ты законспирирован!

- И я буду хорошо работать, Франц! Пока партия сама не скажет: а ну, Рупп, ты нам нужен!

- Если бы твой отец слышал эти слова! Он гордился бы тобою.

- Я верю тому, что он еще узнает!

- Если только он жив... Ты и твои товарищи откроете перед ним двери лагеря... Люби немецкий народ, Рупп, верь в его силы и совесть.

- Я знаю, не все же немцы - наци.

- Даже если наци будет вдесятеро больше, и тогда, Рупп, мы будем бороться и верить в победу. - Лемке крепко обнял юношу за плечи и прижал к себе. - Бороться до конца, как учил нас Тэдди. И, можешь мне поверить, победа будет нашей!