Генри Хаггард - Падение Иерусалима

• Название: Падение Иерусалима
• Автор: Генри Хаггард
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-1677-4

В одном из лучших романов писателя Генри Райдера Хаггарда (1856—1925) «Падение Иерусалима» рассказывается о трагической судьбе первых христиан. В мировой истории не так уж много страниц, по своей яркости сравнимых с Иудейской войной (66—73 гг.), восстанием евреев против римского могущества, которое после ряда неслыханных по ожесточению схваток завершилось падением и самой Иудеи, и Иерусалима и уничтожением знаменитого Храма.

В описание перипетий Иудейской войны автор вплетает и романтическое повествование о судьбе двух влюблённых — еврейки Мириам и римского центуриона Марка.

Весьма органично дополняет драматическую картину гибели великого города небольшой, насыщенный яркими деталями и образами роман Леонарда Грена «Последние дни Иерусалима».

---

Как приказал Тит, его выпустили, и они отправились на Виа Агриппа, сопровождаемые небольшим эскортом из двух человек.

Наружная дверь дома оказалась открытой. Они вошли и закрыли за собой дверь.

   — Не очень-то хорошо охраняется твой богатый дом, сын мой. В Риме каждая открытая дверь нуждается в привратнике, — сказал Кирилл, входя в сводчатый проход.

   — Мой домоправитель Стефан, наверное, где-то рядом; тюремщик должен был сообщить ему о моём освобождении, хотя я и не собирался возвращаться сюда, — начал Марк — и тут же замолк, споткнувшись о что-то, лежащее на земле.

   — Что это? — спросил Кирилл.

   — Кажется, то ли пьяный, то ли мёртвый. Может быть, какой-нибудь попрошайка забрался сюда, чтобы отоспаться после выпивки.

Кирилл был уже во внутреннем дворике.

   — В окне горит свет, — сказал он. — Пошли в дом. Мы ещё успеем вернуться к этому попрошайке...

   — Который спит подозрительно крепким сном, — сказал Марк, подходя к двери конторы, где домоправитель держал свои книги и спал. И эта дверь тоже была открыта. На столе горел светильник — тот самый, что они видели со двора. При его мерцании они увидели странную картину. Железный сундук, прикованный цепями к стене, был взломан, лежавшие в нём бумаги — выброшены, и тут же на полу лежал пустой кожаный мешок, где хранились деньги. Мебель была тоже перевёрнута, как будто здесь происходила какая-то схватка; в углу комнаты под тяжёлым мраморным столом лежали два человека — мужчина и женщина.

   — Здесь побывали убийцы, — со стоном сказал Кирилл.

Марк схватил светильник со стола и поднёс его к лицу мужчины в углу.

   — Это Стефан, — сказал он, — связанный и с кляпом во рту, но живой, а эта женщина — рабыня. Подержи светильник, а я развяжу их. — И, вытащив свой короткий меч, он тут же освободил обоих пленников.

   — Говори, говори скорее, — поторопил он Стефана, когда тот с трудом поднялся на ноги. — Что здесь произошло?

Несколько мгновений старый управитель растерянно хлопал своими круглыми, испуганными глазами.

   — Это вы, господин, — наконец выдохнул он. — Они сказали, что пришли убить вас по приказу того самого Халева, который дал показания на суде.

   — Они? Кто? — спросил Марк.

   — Не знаю, четыре человека в масках. Они сказали, что должны убить вас, но им велено не причинять никакого зла мне и старой рабыне — только связать и заткнуть рты. Так они и сделали и, забрав все деньги, пошли подстерегать вас. Затем я услышал какой-то шум в аркаде и едва не умер от отчаяния, ибо я не мог ни предупредить вас, ни помочь вам, и был уверен, что вы погибнете от их кинжалов.

   — Возблагодарим Господа за твоё чудесное спасение! — сказал Кирилл, воздевая руки.

   — Мы ещё успеем принести свою благодарность, — сказал Марк. — Идите за мной. — И со светильником в руке он вернулся в аркаду.

Там, лицом к земле, лежал человек — тот самый, о которого Марк споткнулся; он был весь в крови от многочисленных нанесённых ему ран. Они молча перевернули его. Когда свет упал на его лицо, Марк отшатнулся в изумлении: перед ним лежал Халев, весь в крови, смуглый и красивый в своём смертном сне.

   — Но это же тот самый человек, — сказал он Стефану, — чей приказ якобы выполняли убийцы. Видимо, он попал в свои собственные сети.

   — Ты в этом уверен, сын мой? — спросил Кирилл. — Как ты можешь узнать его в таком окровавленном виде?

   — Обнажите его руку, — ответил Марк. — Если я прав, у него не хватает сустава на одном пальце.

Кирилл повиновался и поднял окоченелую руку убитого. Сустава на пальце не хватало.

   — Попался в свои собственные сети, — повторил Марк. — Я знал, что он ненавидит меня, несколько раз мы пытались убить друг друга в битвах и поединках, но я никогда не поверил бы, что еврей Халев может унизиться до убийства. Он получил поделом, вероломный пёс!

   — Не судите, да не судимы будете[52], — ответил Кирилл. — Ты же не знаешь, как и почему умер этот человек. Может быть, он хотел предостеречь тебя...

   — От нападения нанятых им же самим убийц? Нет, отец, я знаю Халева лучше, но он оказался подлее, чем я предполагал.

Они внесли тело в дом и стали обсуждать, что делать дальше. Опасность, казалось, подстерегала их со всех сторон, и они никак не могли принять какое-нибудь решение. И тут послышался стук в дверь аркады. Пока они раздумывали, открыть или не открыть, стук повторился.

   — Я пойду, господин, — сказал Стефан. — Мне-то, человеку незначительному, нечего бояться.

В скором времени он возвратился.

   — Кто там? — спросил Марк.

   — Молодой человек, который сказал, что его хозяин, александрийский купец Деметрий, приказал вручить письмо точно в этот час. Вот письмо.

   — Деметрий, александрийский купец? — повторил Марк, беря письмо. — Под этим именем здесь в Риме скрывался Халев.

   — Читай, — сказал Кирилл.

Марк разрезал шёлковую ленточку, сломал печать и прочитал:

Благородному Марку.

Во времена минувшие я причинил тебе много зла и не раз покушался на твою жизнь. Но до моего слуха дошло, что Домициан, ненавидящий тебя ещё более лютой ненавистью, нежели я, хотя и с меньшим на то основанием, тайно замыслил убить тебя на пороге твоего собственного дома. Поэтому во искупление лживых показаний, которые я дал против тебя, ибо на свете нет более отважного человека, чем ты, Марк, я решил явиться к тебе в «Счастливый дом», одетый в обычную для римских военачальников одежду. Там, прежде чем ты прочитаешь это письмо, мы, возможно, и встретимся. Но не скорби обо мне, Марк, не восхваляй меня за благородство: ибо Мириам нет в живых; всю жизнь я следовал за ней и хочу последовать за ней и в мир иной, надеясь найти там более радушный приём или же по крайней мере забвение. Ты же, кому предстоит долгая жизнь, должен пить горький яд воспоминаний. Прощай, Марк. Уж если я должен умереть, я предпочёл бы умереть от твоего меча, в открытом поединке, но судьба, которая хотя и подарила мне богатства, не явила мне истинной благосклонности, обрекла меня умереть от кинжалов наёмных убийц, охотящихся за другим человеком. Да будет так. Оставайся здесь, на земле, а я отправлюсь к Мириам. И мне ли жаловаться, что дорога трудна?

Халев

Писано в Риме в ночь моей смерти.

   — Отважный, но ожесточившийся человек, — сказал Марк, дочитав письмо. — Знай, мой отец, что я никогда так сильно не ревновал его, как сейчас. Если бы не ты и твои проповеди, — добавил он гневно, — Халев нашёл бы меня уже рядом с Мириам. Но кто знает, что будет теперь.

   — Прекрати эти языческие речи, — остановил его епископ. — Неужто ты и впрямь полагаешь, будто страна духов такова, какой её описывают ваши поэты, и будто усопшие взирают друг на друга очами, исполненными земных страстей? И всё же, — добавил он уже мягче, — я не хотел бы укорять тебя, ибо, как и этот бедный еврей, ты с детства воспитывался в предрассудках. Пристало ли тебе, друг Марк, страшиться его соперничества в небесных полях, где ни женятся, ни выходят замуж[53], верить, будто самоубийство может принести хоть какое-то благо. До сих пор ещё не ясно, чем закончится вся эта история, и всё же я уверен в том, что Халев ничего не выиграет от своей преждевременной смерти, если только он не ставил перед собой более благородную цель, чем та, о которой он пишет в своём письме, а я лично предполагаю, что так оно и было.

   — Надеюсь, да, — ответил Марк, — хотя, честно говоря, мне совестно, что другой человек отдал свою жизнь за меня. Я предпочёл бы, чтобы он предоставил меня моей собственной участи.

   — Свершилась воля Господня, ибо пути человеческие определяются самим Господом, как же может человек судить о своих делах, — со вздохом сказал Кирилл. — Но закончим этот разговор, ибо у нас очень мало времени, и сдаётся мне, тебе лучше покинуть Рим, прежде чем Домициан узнает, что вместо Марка убили Халева.

Прошло почти три месяца, прежде чем однажды, после захода солнца, галера медленно вошла в александрийскую гавань и бросила якорь в тот самый миг, когда над морем блеснул луч Фаросского маяка. Плавание в эту зимнюю непогоду было достаточно тяжёлым, галере приходилось долгими неделями укрываться во многих портах. Несмотря на недостаток еды и воды, галера всё же благополучно добралась до своей конечной цели, за что епископ Кирилл, римлянин Марк и другие христиане, что были на борту, стоя на коленях в своей небольшой каюте на баке, вознесли благодарственную молитву, но было уже слишком поздно, чтобы подойти к пристани. Они все высыпали на палубу, ибо запасы пищи у них истощились, а вода оставалась только затхлая, и, прислонясь к фальшборту, жадными глазами смотрели на берег, где горели тысячи огней огромного города. Недалеко от них, на расстоянии не большем, чем полёт стрелы, стояло другое судно. Глядя на его чёрные обводы, они услышали, что на его палубе поют и звуки пения разносятся над тихими, озарёнными лунным светом водами гавани. Они слушали не очень внимательно, пока не вникли в слова этой песни. Прислушавшись, они переглянулись.