Карл Поппер - Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография

• Название: Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
• Автор: Карл Поппер
• Издательство: Раймунд
• Жанр: Философия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906345-02-8

Предлагаемая вниманию читателей книга представляет собой философскую автобиографию Карла Раймунда Поппера (1902–1994), — крупнейшего философа науки и социального мыслителя XX века. Повествование автора об особенностях его интеллектуального становления и философской эволюции разворачивается на фоне масштабных событий XX века — первой мировой войны, межвоенного лихолетья 1920–1930 годов, вынужденной эмиграции и годов скитаний. Автор приоткрывает перед читателем вход в лабораторию своей мысли, показывает рождение своих главных философских концепций и идей через призму споров с коллегами, друзьями и оппонентами. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

В Оксфорде я встретил Шредингера и подолгу беседовал с ним. Он был очень несчастен в Оксфорде. Он приехал сюда из Берлина, где он возглавлял семинар, который, наверное, был уникальным в истории науки: среди его постоянных членов были Эйнштейн, фон Лау, Планк и Нернст. В Оксфорде его приняли очень гостеприимно. Он, конечно, не мог здесь ожидать повторения семинара гигантов, но ему очень недоставало наличия страстного интереса к теоретической физике со стороны как студентов, так и преподавателей. Мы обсудили мою статистическую интерпретацию формул неопределенности Гейзенберга. Он проявил к ней интерес, но оставался скептиком, даже в отношении статуса квантовой механики. Он дал мне несколько оттисков статей, в которых он выражал сомнение в копенгагенской интерпретации; хорошо известно, что он так и не примирился с ней — то есть с «дополнительностью» Бора. Шредингер упомянул, что он может вернуться в Австрию. Я пытался разубедить его, потому что он не делал тайны из своих антинацистских настроений, когда уезжал из Германии, и это могло повредить ему, если нацисты придут к власти в Австрии. Но поздней осенью 1936 года он все же вернулся. В Граце открылась вакантная позиция, и Ганс Тирринг, профессор теоретической физики в Вене, захотел оставить свой венский пост и перебраться в Грац, так что Шредингер мог занять место Тирринга в Вене. Но Шредингер ничего такого не сделал; он сам поехал в Грац, где и оставался около полутора лет. После вторжения Гитлера в Австрию Шредингер и его жена Анна-Мария едва успели сбежать. Они выехали на машине в место неподалеку от итальянской границы, где бросили машину. Имея при себе только ручной багаж, они пересекли границу. Из Рима, куда они прибыли практически без гроша, они сумели дозвониться до Де Валеры, ирландского премьер-министра (и математика), который тогда находился в Женеве, и он предложил им встретиться там. На итало-швейцарской границе они показались подозрительными итальянским пограничникам, так как не имели почти никакого багажа, а в деньгах у них был всего эквивалент менее одного фунта. Их сняли с поезда, и поезд уехал с приграничной станции без них. В конце концов им разрешили уехать со следующим поездом в Швейцарию. Вот как Шредингер стал Старшим Профессором дублинского Института передовых исследований, который даже не существовал. (В Британии до сих пор нет такого Института.)

Одним из ярких воспоминаний, сохранившихся у меня со времен визита 1936 года, стало мое посещение по приглашению Айера заседания Аристотелевского общества, на котором выступал Бертран Рассел, наверное, величайший философ со времен Канта.

Рассел читал статью о «Пределах эмпиризма»[180]. Предполагая, что эмпирическое знание получается индуктивным путем, и находясь под сильным впечатлением от критики индукции Юмом, Рассел предложил принять некий принцип индукции, который, в свою очередь, не может быть основан на индукции. Поэтому принятие такого принципа намечало границы эмпиризма. Но у меня в моей Grundprobleme и менее подробно в Logik der Forshung именно такая аргументация приписывалась Канту, и поэтому мне показалось, что в этом отношении позиция Рассела идентична априоризму Канта.

После лекции состоялась дискуссия, и Айер посоветовал мне выступить. Поэтому я сказал, во-первых, что не верю в индукцию вообще, даже несмотря на мою веру в обучение из опыта, и в эмпиризм без этих кантовских пределов, которые были предложены Расселом. Это утверждение, которое я сформулировал настолько кратко и точно, насколько мог на моем хромом английском, было хорошо воспринято присутствующими, которые, по-видимому, восприняли его как шутку и рассмеялись. В моей второй попытке я заявил, что все неприятности проистекают из предположения, что научное знание является видом знания — знания в обыденном смысле, когда если вы знаете, что идет дождь, должно быть истинным, что идет дождь, так что знание подразумевает истину. Однако, сказал я, то, что мы называем «научным знанием», является гипотезой, и часто неверной, не говоря о том, что она не может быть определенно или вероятно верной (в смысле исчисления вероятностей). Это опять было воспринято присутствующими как шутка или парадокс, они засмеялись и зааплодировали. Мне интересно теперь, был ли в этой аудитории хоть один человек, кто мог бы подозревать, что я не только всерьез придерживаюсь этих воззрений, но и что они со временем будут считаться общим местом.

Именно Вуджер предложил мне ответить на рекламное сообщение, объявлявшее о наличии вакансии преподавателя философии в университете Новой Зеландии (в Кентерберийском университетском колледже, как тогда назывался теперешний Кентерберийский университет). Кто-то — возможно, Хайек — представил меня доктору Уолтеру Адамсу (позднее директору Лондонской школы экономики) и мисс Эстер Симпсон, которые вместе руководили Советом Академической Помощи, который тогда пытался оказать поддержку многим ученым, бежавшим из Германии, и уже начал помогать беженцам из Австрии.

В июле 1936 года я выехал из Лондона в Копенгаген — меня провожал Эрнст Гомбрих, — чтобы присутствовать на Конгрессе[181] и встретиться с Нильсом Бором; эту встречу я описал в главе 18. Из Копенгагена я вернулся в Вену, проехав насквозь гитлеровскую Германию. В конце ноября я получил письмо от доктора А. К. Юинга, в котором мне предлагали академическое гостеприимство на факультете Наук о Морали Кембриджского университета, вместе с письменным ходатайством от Уолтера Адамса из Совета Академической Помощи; вскоре после этого, в канун Рождества 1936 года, я получил телеграмму, предлагавшую мне позицию лектора в Кентерберийском университетском колледже в городе Крайстчерч в Новой Зеландии. Это была нормальная должность, в то время как гостеприимство, предлагавшееся мне в Кембридже, предназначалось для беженца. И я, и моя жена предпочли бы поехать в Кембридж, но я подумал, что это предложение гостеприимства можно передать кому-нибудь более нуждающемуся. Поэтому я принял приглашение в Новую Зеландию и попросил Совет Академической Помощи и Кембридж пригласить вместо меня Фрица Вайсманна, члена Венского кружка. Они согласились с этой просьбой.

Я и моя жена уволились из школы, и через месяц мы выехали из Вены в Лондон. После пятидневной остановки в Лондоне мы отправились морем в Новую Зеландию и прибыли в Крайстчерч в первую неделю марта 1937 года, как раз к началу новозеландского академического года.

Я был уверен, что скоро понадобится моя помощь австрийским беженцам от Гитлера. Но прошел еще год, прежде чем Гитлер вторгся в Австрию и раздались первые мольбы о помощи. В Крайстчерче был сформирован комитет помощи беженцам в получении разрешений на въезд в Новую Зеландию, и некоторым удалось избежать концентрационных лагерей и тюрем благодаря энергии доктора P. М. Кэмпбелла, верховного комиссара Новой Зеландии в Лондоне.

23. Ранняя работа в Новой Зеландии

Перед нашим прибытием в Новую Зеландию я провел в Англии в общей сложности около восьми месяцев, и это стало для меня откровением и вдохновением. Честность и достоинство этих людей и их глубокое чувство политической ответственности производили на меня величайшее впечатление. Однако даже преподаватели университета, с которыми я встречался, имели абсолютно превратное мнение о гитлеровской Германии, и недооценка угрозы была повсеместной. Я был в Англии, когда популярная приверженность идеям Лиги наций провалила план Хора-Лаваля (который вполне мог бы предотвратить объединение сил Муссолини и Гитлера); и я был там, когда Гитлер высадился в Рейнской области — под аплодисменты английского общественного мнения. Я также слышал, как Невилл Чемберлен говорил в пользу бюджета перевооружения, и я утешал себя тем, что Чемберлен — всего лишь министр финансов и что поэтому ему не обязательно было понимать, против кого он вооружается и как срочно это надо делать. Я понимал, что демократия — даже британская демократия — не является институтом, созданным для борьбы с тоталитаризмом; но было грустно видеть, что существовал, по-видимому, только один человек — Уинстон Черчилль, — который понимал, что происходит, и буквально ни у кого не находилось для него доброго слова.

В Новой Зеландии ситуация была сходная, но несколько преувеличенная: подобно британцам, жители этой страны излучали достоинство, дружелюбие и радушие. Но европейский континент был бесконечно далек. В те времена Новая Зеландия не имела иных контактов с миром, кроме как через Англию, расположенную на расстоянии пяти недель пути. Воздушного сообщения не было, а писем можно было ждать не ранее, чем через три месяца после отправки. В Первой мировой войне эта страна понесла чудовищные потери, но все это было забыто. Немцам симпатизировали, а о войне здесь и не помышляли.