Михаил Ахманов - Другая половина мира

• Название: Другая половина мира
• Автор: Михаил Ахманов
• Издательство: Лениздат; «Ленинград»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2007
• ISBN: 5-289-02349-6

Мир Дженнака, наследного принца Одиссара, во многом подобен земному, но цивилизация в нем зародилась не на берегах Средиземноморья, а в Эйпонне, на материках двух Америк. Там воздвигнуты великие города и проложены меж ними дороги, там куют стальные клинки и спускают на воду корабли, там поклоняются милосердным богам, и боги эти сделали Дженнака своим избранником, даровав ему необычайно долгую жизнь. Но на заре ее Дженнак подвергается тяжким испытаниям, ибо, как считают жрецы, лишь вкусивший страдания в юности может стать мудрым правителем. Повинуясь судьбе, Дженнак теряет свою возлюбленную, сражается с дикими племенами, противостоит предательству; наконец, он отправляется на восток, в земли Европы и Африки, чтобы стать Колумбом своего мира.

---

И кроме этой пары, была еще одна- два человека светлой крови, властитель и жрец, старейшие из живущих в Срединных Землях. Че Чантар, Сын Солнца, владыка Арсоланы, и некий аххаль из Храма Записей… Каждому — почти два века… почти… едва ли не возраст кинну!

Но все-таки не кинну, с усмешкой подумал Унгир-Брен. Хватит с них и два столетия; четыре или пять — это уже слишком много. И слишком рискованно! Если бы Че Чантар прожил такой срок, одни боги ведали, захотелось бы ему родниться с Очагом Одисса или нет. У тех, кто одарен небывалым долголетием, случались странные фантазии, странные и жестокие.

Нет, Че Чантар, конечно, согласится! Преклонит слух свой и к просьбам О’Спады, и к посланию, что принес из Одисcара быстрый посыльный сокол! И тогда два отпрыска божественного древа возглавят поход к восточным землям, а если окажется он долог, то к двоим может прибавиться третий… Почему бы и нет? Кто расстелил шелка любви в месяц Зноя, может услышать крик младенца в месяце Молодых Листьев!

Все эти размышления Унгир-Брена касались великих деяний и высоких замыслов, связанных с судьбами владык, со многими тысячами людей и необозримыми пространствами вод и земной тверди. Что же до хитроумия тидам-сагамора О’Спады, то оно проявлялось и в малом — к примеру, в том, как были названы кейтабские суда. С истинно кейтабским лукавством! Говорят среди Пяти Племен Серанны: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит, богат, как атлиец. Но говорят и другое: там, где побывал кейтабский купец, нечего делать ни хитрому тасситу, ни богатому атлийцу. Воистину так!

Как уяснил Унгир-Брен сегодняшним утром, названия всех пяти кораблей были выбраны весьма дипломатично. Два больших носили красивые и нейтральные имена — «Одтофал конта го» и «Сирим тана херути», «Алая рыба» и «Белопенный ветер». Так, по словам О’Каймора, звались корабли, на которых он плавал прежде, ни разу не потерпев крушения либо иного несчастья; а значит, и новые его драммары удача стороной не обойдет. Что же касается трех меньших кораблей, то они посвящались трем странам — Одиссару, Арсолане и Кейтабу. Именно странам, а не богам, что, во-первых, как бы ставило островную державу вровень с двумя Великими Уделами, и, во-вторых, исключало Коатль как возможного участника похода.

Кейтабское лукавство, ничего более! Одним поднести ароматное вино в чашах из драгоценных раковин, другим — прокисшее пиво в глиняной кружке!

А ведь Коатль не меньше Арсоланы нуждался в новых землях — пусть за морями, пусть в другой половине мира, пусть по ту сторону Чак Мооль! Коатль и Арсолана, в отличие от Одиссара были обильны горами и бедны плодородными почвами; всякое растение из тех краев — Дерево Белых Слез, пресные, горькие и сладкие земляные плоды, хлопчатник, перец и томаты — произрастало в Серанне охотней, чем на родине, цвело пышнее, плодоносило богаче. Правда, Коатль и Арсолана были богаты металлами и единственные в Срединных Землях чеканили золотую монету, но золотом не насытишь сидящего на циновке трапез. А таких становилось все больше и больше, особенно среди неприветливых атлийских гор, где народ умирал быстро, но плодился еще быстрее.

Впрочем, подумал Унгир-Брен, что мешает атлийцам самим отправиться за море, на запад или на восток? Конечно, корабли их несравнимы с кейтабскими, но они могли бы полететь по воздуху! На шелковых, пропитанных каучуком шарах, наполненных теплым дымом, что придуманы их мастерами… Или эти шары все же не держатся долго в небе и не могут преодолеть океан? Ну, ничего; атлийцы — изобретательный народ! Они…

За спиной Унгир-Брена раздался тихий шелест одежд, и он повернул голову.

Сидри… Чоч-Сидри, Принявший Обет, явился проведать своего пращура…

Значит, отзвучали уже Вечернее и Ночное Песнопения, и наступила пора сесть на циновку трапез, добавить к жидкому вину что-нибудь не столь жидкое и более существенное… скажем, плод ананаса или сдобренную медом тыкву…

Сидри, замерший в позе покорности — голова склонена, руки разведены в стороны — негромко спросил:

— Принести еще вина, мой господин? Или еды?

— Еды. Но сначала…

Унгир-Брен покосился в стоявшее у ложа зеркало, затем — на своего потомка, в чьих жилах светлой крови не хватило бы напиться муравью. Сидри был невысок, крепок и отлично сложен, как и он сам, но слишком смугл, с глазами карими, а не цвета изумруда, с широковатым носом и тонкими губами; чуть выступающие скулы и упрямый подбородок выдавали происхождение от кентиога. И все же, решил аххаль, разглядывая его, они с Чоч-Сидри — фасолины из одного стручка. Пусть не из одного- из соседних! Они похожи, как пара маисовых початков в поле, как две раковины на берегу — чуть разного цвета, но одинаковых размеров и формы. Опытный взгляд, возможно, и подметит отличие, равнодушный скользнет мимо… Впрочем, какая разница? Для задуманного им — хвала Кино Раа и древней магии Серанны! — полного сходства и не требовалось.

Еще раз оглядев молодого жреца с головы до пят, Унгир-Брен довольно хмыкнул, кивнул на циновку рядом с собой и приказал:

— Садись! Еду принесешь потом. А сейчас садись и слушай, Сидри! Ибо хочу я поручить тебе, сын мой, важное дело — из тех, что не доверишь чужому человеку. Да и не всякому близкому тоже…

* * *

Хайанский Дом Страданий стоял за городской чертой, прямо у тракта Белых Камней, в том месте, где дорога, проложенная вдоль речной излучины, круто сворачивала на север. С высокой насыпи путник мог рассмотреть крутые склоны большой двухъярусной насыпи, засаженном колючим ядовитым кактусом, и возвышавшиеся над ними постройки из бурого камня; зрелище это напоминало всем покидающим столицу или идущим в нее, что Закон не дремлет, что всякой провинности определена своя кара и что судьи Удела Одисса, в отличие от богов, не склонны к милосердию. Кары, которыми они распоряжались, были таковы: за неуплату налогов — штраф от пяти до пятисот серебряных чейни, палки и бичевание спины да ягодиц; за оскорбление словом или действием — штраф до ста чейни плюс частичное либо полное погружение в яму с жалящими муравьями, завезенными из Р’Рарды: за разбой, опасное членовредительство и убийство — пруд с кайманами. Список преступлений и кар был невелик, ибо в одиссарских землях не встречалось ни богохульников и святотатцев, ни посягающих на власть вождей своих Очагов, равно как и похитителей чужого. Понятие о воровстве, прежде незнакомое одиссарцам, приплыло с Островов, и порок этот, считавшийся сугубо кейтабским, в Серанне пока что не привился. Земли Одисса были еще просторны и богаты, воды — изобильны, и только полный недоумок и ленивец, подобный черепашьему яйцу, не сумел бы прокормиться в лесах, в полях или у рыбных озер и речек. Но ленивцы среди людей Пяти Племен встречались столь же редко, как и черепашьи яйца в гнездах соколов; в Одиссаре всякий человек, воспитанный под властью Клана или Очага, чтил заветы богов, своего ахау и свой Кодекс.

Однако преступления все-таки свершались — по людскому неразумию, незнанию, упрямству, гордыне либо вспыльчивости. И потому был бич, были твердые палки из дуба и гибкие — из ивы, были жалящие муравьи и пруд с кайманами. Огня, впрочем, не применяли, как и пыток острым железом. Такое считалось варварством, достойным лишь меднокожих дикарей, обитавших в Лесных Владениях, Стране Озер или Краю Тотемов; помимо того, железо и сделанные из железа клинки, топоры и копья предназначались для битв, а не для казней. Зачем поганить благородную сталь, когда зубы кайманов приводят точно к такому же результату? Разумеется, смерть в их челюстях была мучительней усекновения головы, но каждому времени и месту свои нравы. К тому же кайманы-людоеды были неплохо обучены и не терзали своих жертв: быстро перекусывали им шею, оставляя все прочие забавы своим собратьям, что встретят казненных грешников на долгом пути в Чак Мооль.

Пруд с кайманами располагался за высокой каменной изгородью у подножия насыпи, и Фарасса, обойдя свои владения и убедившись, что судьи судят и наказывают, писцы корпят над пергаментами и бумагой и что сигнальная башня не пустует, любил понаблюдать за тем, как сторожа кормили животных. Возможно, он совершал свои визиты в Дом Страданий не для того, чтоб приглядеть за подчиненными, а ради тех мгновений, когда зубастые челюсти рвали мясо тапира, быка или ламы; ну, а если кайманам назначалась двуногая добыча, тут уж Фарасса являлся непременно. Стоя на нижнем ярусе, над рядами плотно высаженного по склону тоаче, он воображал, что острые зубы и кривые когти разрывают не тела преступников, а сыновей Дираллы: сперва Джиллора, потом Дженнака. Правда, с недавних пор очередность эта изменилась, а сегодня, в День Камня, воображение Фарассы добавило к братьям еще одну фигуру — кейтабского ублюдка, с коим вчера он пил вино, вкушал фаршированных дольками ананаса голубей и уток, отведывал три сорта земляных плодов, искусно запеченных в тушке ламы, наслаждался зернами маиса, отваренными в меду, и залитой сахарным сиропом тыквой. А после пира сидел с кейтабской жабой на совете да слушал ее льстивые слова и болтовню безмозглых родичей! Пропавший день, если не считать изысканного угощения! Но угоститься он мог бы и сам, а вино на его циновке трапез было куда покрепче.