Михаил Ахманов - Другая половина мира

• Название: Другая половина мира
• Автор: Михаил Ахманов
• Издательство: Лениздат; «Ленинград»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2007
• ISBN: 5-289-02349-6

Мир Дженнака, наследного принца Одиссара, во многом подобен земному, но цивилизация в нем зародилась не на берегах Средиземноморья, а в Эйпонне, на материках двух Америк. Там воздвигнуты великие города и проложены меж ними дороги, там куют стальные клинки и спускают на воду корабли, там поклоняются милосердным богам, и боги эти сделали Дженнака своим избранником, даровав ему необычайно долгую жизнь. Но на заре ее Дженнак подвергается тяжким испытаниям, ибо, как считают жрецы, лишь вкусивший страдания в юности может стать мудрым правителем. Повинуясь судьбе, Дженнак теряет свою возлюбленную, сражается с дикими племенами, противостоит предательству; наконец, он отправляется на восток, в земли Европы и Африки, чтобы стать Колумбом своего мира.

---

Три его молодых помощника-таркола, наслаждавшихся у стены прохладой, торопливо вскочили; Дженнаку показалось, что каждый из них держит по паре медных квадратных подносов. Когда один такой квадрат лег на циновку между ним и сидевшим рядом Халлой, Дженнак увидел раскрашенную восковую карту. В отличие от плоского рисунка на пергаменте или бумаге, она представляла собой макет местности, позволявший судить о рельефе. Реки и ручьи были помечены на ней серебристым цветом, голые склоны гор и холмов — серым, травянистая прерия — зеленым, а лес и заросли кустарника изображались маленькими шариками сухой коричневой колючки, вдавленными в мягкий воск. Самая большая из рек образовывала долину, расширявшуюся к юго-востоку и ограниченную по бокам лесистыми увалами; на западе простиралась степь, уходившая за обрез карты. В наиболее узком месте — там, где долина, подобная бурому треугольнику с серебряной полоской водного потока, целилась острием в простор степи, — стоял крохотный форт, помеченный красной деревянной пластинкой.

Дженнак, словно с высоты птичьего полета, зачарованно обозревал горы Чультун — Соколиные горы, западный рубеж своей страны, самую далекую из ее окраин. Поход туда был долог. Хайан, одиссарскую столицу, и Тегум, лежавший по другую сторону Больших Болот, соединяла дорога Белых Камней, великий тракт, что протянулся вдоль всей Серанны с юга на север; пройти по нему пешим маршем можно было за двенадцать дней. И еще двадцать восемь понадобилось бы, чтобы добраться от Тегума до Дельты Отца Вод — немалый путь, который, правда, на корабле и при попутных ветрах преодолевался впятеро быстрее; затем оставалось проделать еще пятнадцать — двадцать переходов вдоль правого берега огромной реки и по ее притокам, чтобы добраться до гор. По воде, под парусом и на веслах, эта дорога заняла бы дней десять или двенадцать… Но все равно, это было так далеко, так безмерно далеко!

Покачав головой, Дженнак вспомнил Эйчида, тайонельца, который одолел еще больший путь среди гор и равнин, добираясь из Лесной Страны в Серанну. И добрался, чтоб найти здесь погибель… Сейчас путешествие Эйчида казалось ему едва ли не подвигом, хотя торговые тракты, соединявшие северное побережье Ринкаса, Внутреннего моря Эйпонны, с гигантским пресным озером Тайон-точи-ка, были широки, надежны, снабжены мостами, переправами и сигнальными вышками. И конечно же, Эйчид не шагал по ним пешком, а ехал в повозке или в колеснице, как положено светлорожденному; значит, вся дорога отняла у него месяц…

Резкий голос брата прервал его раздумья. Джиллор, поглядывая на карту, говорил:

— Здесь, в горле речной долины — Фирата, самое дальнее из наших укреплений. На высокой насыпи, с валами, рвами и частоколом, с двумя сотнями стрелков… Если добавить еще полтысячи солдат, гарнизон продержится и двадцать дней, и тридцать. Я же проведу войска сквозь холмы с юга и с севера на равнину… Смотрите! Впереди у тасситов будет наша крепость, справа и слева — взгорья, где всадникам не развернуться, а перед взгорьями — наши воины в панцирях, с длинными копьями и мечами. Мы вырубим их как гнилой лес, перестреляем, подобно уткам на отмели!

Брови Джиллора изогнулись и выпрямились, словно орел взмахнул крылами. Да и сам он сейчас походил на орла: растопыренные пальцы, точно когти, впились в колени, взгляд сделался пронзительным и грозным, серые перья накидки встопорщились над напряженными плечами. То была его стихия: планировать и предугадывать, окружать и наступать, вести в бой войска под рев боевых раковин, свист стрел и грохот барабанов. Пожалуй, в свои тридцать восемь лет он уже доказал, кто является лучшим полководцем в Верхней Эйпонне.

— Сколько людей ты собираешься взять, светлорожденный? — спросил Морисса.

— Восемь полных санр, четыре тысячи стрелков и копейщиков. Ну, еще пятьсот человек из Очага Гнева… бойцов в доспехах, носящих меч и секиру… Думаю, этого хватит.

Коррит, рослый сахем кентиога, внезапно пошевелился. Он был далеко не стар, но более прочих привержен прежним традициям; лишь у него одного на лице синели узоры ритуальной татуировки, которая в Одиссаре, государстве обширном, богатом и просвещенном, уже с полсотни лет считалась дикостью. Даже Кайатта предпочитал боевые шрамы этим нелепым рисункам, которым полагалось свидетельствовать о древности рода и былых заслугах его вождей. Но у Коррита по любому случаю имелось собственное мнение; как все кентиога, он был упрям и неуступчив, словно самец керравао в брачный сезон.

— Значит, светлорожденный, отправятся пять тысяч воинов: передовой отряд на кораблях, а остальные — пешком, в повозках и колесницах, — произнес Коррит, и синие узоры на его щеках дрогнули, словно начиная какой-то причудливый танец. — Пять тысяч человек, поход на четыре месяца, суда, повозки, запасы провианта и оружия — очень дорогого оружия… Доспехи и щиты, мечи и копья, топоры и арбалеты, да еще стрелы к ним… Хотел бы я знать, во что это обойдется, а? И стоят ли подобных денег и хлопот те ничтожные отродья черепахи, что сбежали на запад от власти своих сахемов? — Коррит уперся пронзительным взглядом в Мориссу, потом перевел глаза на Халлу и Кайатту, будто призывая их в союзники. — Пусть тасситские вонючки вырежут их под корень! До последнего человека! До последнего, другим в пример!

— А наши воины в крепостях? — осторожно поинтересовался Халла.

— Воинов убрать за реку! На левый берег Отца Вод!

— Оставив поселенцев без защиты?

— Что с того? — рявкнул Коррит. — Кому они нужны? Какой от них прок? Да и от всей этой войны тоже? Мей-тасса — не Коатль, не Острова, не прибрежные торговые порты, где можно взять много сокровищ; Мейтасса — это степь, пустая земля и полудикий скот! А земли и скота у нас самих достаточно… Разве не так, Халла? — Он уставился на сахема шилукчу, который, казалось, пребывал в нерешительности.

Упрям, но не глуп, решил Дженнак, разглядывая свирепую татуированную физиономию Коррита: знает, на кого надавить! Чуть ли не половина переселенцев, обосновавшихся на правом берегу Отца Вод, еще недавно принадлежала к клану шилукчу, а значит, Халла пострадал больше прочих сахемов Пяти Племен. Согласно древнему закону Варутты, люди, оставившие племя, платили подати лишь главному властителю, Ахау Юга Джеданне, который одновременно являлся и вождем хашинда, самого сильного и многочисленного из всех племен Серанны. Разумеется, такой порядок устраивал сагамора, но не слишком нравился прочим людям власти в Одиссаре. Дженнак заметил, как помрачнело лицо Халлы, как Морисса задумчиво поигрывает своим серебряным ожерельем, как потускнел глаз воинственного Кайатты. Люди означали могущество; больше людей — больше могущества, и никто из сахемов не хотел поступиться ни тем, ни другим. Даже Морисса, лучший из них, отец Вианны.

Коррит приподнялся, собираясь заговорить, но Джакарра, сидевший до того с отрешенным видом, перебил вождя кентиога.

— Восемьдесят тысяч чейни! — внезапно произнес он; взгляд его оторвался от недвижимой глади водоема, зеленоватые зрачки блеснули. — Я подсчитал: этот поход обойдется нам всего в восемьдесят тысяч серебряных чейни. Не так много, я полагаю.

— Восемьдесят тысяч?! Во имя Шестерых! Ты считаешь, что это немного? — Коррит принял картинную позу изумления: руки воздеты к небесам, голова и плечи откинуты назад, брови приподняты. — Восемьдесят тысяч чейни! Ха! Мне и вообразить трудно такую груду серебра!

— Всего восемьсот золотых арсоланских дисков, — с легкой насмешкой произнес Джакарра. — Если у тебя нелады со счетом, сахем Коррит, представь себе десять таких вот брусочков золота, каждый весом в десять мерных камней… — Он показал руками. — Десяток брусков, которые поместятся в небольшом ларце, но спасут наших людей и нашу сетанну…

— Наша сетанна не пострадает, если тасситы перережут поганых обезьян, забывших о своем племени, о родных очагах и долге перед сахемами! — прорычал Коррит. — Если бы мы замыслили поход на Мейтассу ради чести своей либо чтоб доказать свою силу, я первый привел бы воинов кентиога! Но защищать тех, кто покинул клан, я не собираюсь! Я сам закопал бы их в землю или бросил в водоем с кайманами! Я…

— Ты будешь молчать, Коррит, пока Одисс не дарует тебе каплю разума, — прозвучал спокойный голос сагамора. — Мы не оставим своих людей и земли, которые стали нашими. Джиллор поведет войска на запад. Хайя! Я сказал!

Вокруг облицованного розовым гранитом водоема мгновенно воцарилась тишина. Коррит сидел, выпучив глаза и хватая ртом воздух; Халла выглядел смущенным, Фарасса едва заметно усмехался, Кайатта задумчиво поглаживал свои шрамы; лица остальных застыли в нерушимом спокойствии. Чак, великий ахау Одиссара, выразил свою волю, и теперь оставалось лишь обсудить, каким образом она должна быть исполнена.

Наконец Джакарра произнес:

— В День Медведя мои люди подготовят шесть кораблей, каждый с тридцатью веслами. Этого хватит, чтобы перевезти отряд в пять сотен к устью Отца Вод и подняться против течения на три соколиных полета.