Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 2)

• Название: Подари себе рай (Действо 2)
• Автор: Олесь Бенюх
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Какая прелесть! Спасибо! - Тарасова сделала грациозно-кокетливый книксен. Сталин, Молотов и Хрущев подошли к мужчинам. Ворошилов и Булганин остались с Тарасовой.

- Как вы полагаете, о чем пьеса, которую мы только что смотрели? Сталин обвел всех вопрошающим взглядом. Осторожное молчание взорвал уверенный голос Никиты:

- О гражданской войне на Украине.

- Сказать это значит ничего не сказать - спокойно констатировал Сталин.

- Я думаю, это пьеса о крушении идеалов и убеждений, - Хмелев потер пальцами лоб, несколько раз негромко кашлянул. - И, как следствие, о выборе пути. Если, конечно, имеет смысл жить дальше.

- Хмелев и в жизни продолжает мыслить как его сценический герой Алексей Турбин. И правильно! - Сталин легким жестом руки пригласил всех к столу: "Прошу, товарищи". Сам первый, чтобы сломать ледок скованности, налил себе бокал вина, положил на тарелку бутерброд с икрой, персик, маленькую веточку винограда.

- Аллочка, позвольте вам предложить отборного армянского коньячку, Булганин загадочно осклабился и, не дожидаясь ответа актрисы, наполнил большую рюмку золотистой жидкостью и с полупоклоном вручил ее Тарасовой. "Наш пострел и здесь поспел, - недовольно, почти зло заметил про себя Ворошилов. - Видно, не впервой с этой красоткой бражничает. Однако... врагу не сдается наш гордый варяг. И мы не лыком шиты". И он наполнил большую тарелку лучшими деликатесами и фруктами и, легонько оттерев Булганина в сторонку ("Извини, Коля, подвинься"), предложил ее Тарасовой со словами:

- Я, конечно же, не Мышлаевский, но оценить красоту могу не хуже любого штабс-капитана. И уж наверняка лучше, чем нынешний московский городничий.

Последние слова он произнес шепотом, склонившись к самому ее ушку и лукаво гляну при этом на Булганина.

- Спасибо, Климент Ефремович! - Тарасова засмеялась грудным смехом, глаза ее искрились, щеки стали алыми. "Галантен наш красный маршал, подумала она, пригубив рюмку с коньяком. - И смазлив. И форма ему к лицу. Ах, эполеты! Ваши звездочки, ваши путеводные звездочки..." Ей было хорошо, и приятно, и лестно, что подле нее увиваются, оказывая столь откровенные знаки внимания, такие видные, такие зрелые, такие могущественные мужи.

- Не Климент Ефремович, зачем же так официально, Аллочка? Клим просто и ясно. Так меня друзья зовут. И он, - Ворошилов понизил голос, показал глазами на Сталина, - и он так зовет. Давайте, Аллочка, выпьем за ваш талант, а? И на брудершафт!

"Понесло нашего луганского слесаря, - раздраженно думал Булганин, елейно при этом улыбаясь. - Ради красивой бабы готов классовыми принципами поступиться. С засраным штабс-капитаном готов в светских манерах состязаться. Угодник дамский!" Увы, обида застила глаза Николаю Александровичу. Ибо, замечая в чужом глазу соломинку, он в своем не замечал бревна. О его "невинных" шалостях с юными красотками по московским властным коридорам опасливо, но вместе с тем и настойчиво, шушукались всяческие кумушки и кумы.

У дальнего конца стола шел другой разговор.

- Ваш отец, если я не ошибаюсь, преподавал в Киевской духовной академии, - говорил Сталин, обращаясь к Булгакову, однако достаточно громко, чтобы слышали и соратники и актеры.

- Да, - подтвердил драматург. "Биографию изучает, - неприязненно подумал он. - Только зачем это все ему? Хочет глубже проникнуть в психологию творчества?"

- Я тоже учился в духовном заведении, - продолжал Сталин. - В семинарии. Это было очень давно, и в ином, не славянском мире. Но православие тем и сильно, что и в Киеве, и в Тифлисе, и в Иерусалиме оно создает невидимый, неосязаемый, но тем не менее вполне действенный климат единых человеческих ценностей. Вы, Михаил Афанасьевич, воспитывались в этом климате и потому я пытаюсь понять и вашу симпатию к Алексею Турбину (и думаю, что понимаю), и вашу симпатию к Хлудову...

- Простите, товарищ Сталин, не симпатию - сострадание, - возразил Булгаков, - желание разглядеть даже в вешателе хоть что-то человеческое. Ибо...

- Давайте, - резко прервал его вождь, - давайте в таком случае сострадать Иуде, предавшему Учителя за тридцать сребреников, или давайте поищем что-то человеческое в Ироде, приказавшем избиение младенцев.

- Я бесконечно благодарен Мише, - Яншин заговорил тихо, влюбленно смотрел на Булгакова, - за благородство, тонкость и интеллигентность души. Любовь - да, как он пишет о чистой, неразделенной любви провинциального мальчика Лариосика, какую божественно светлую грацию Елену рисует он потрясающе нежными пастельными тонами! За твой великий талант, Мишенька!

Сталин и Молотов чокнулись с Булгаковым.

- Хо-рр-ошая ппьеса, - сказал слегка заикаясь Молотов. - Жаль в ней наша, красная сторона никак не представлена.

- Это же главное в авторском замысле! - воскликнул Марков. - Показать крушение вековых устоев через белую психологию.

Никита выпил, не чокаясь. "Все в Киеве тогда было не так, - думал он, налегая на сочную тамбовскую ветчину. - И откуда этот Булгаков взял таких добреньких беляков? Лютыми зверюгами рыскали по городу, расстреливали, рубили шашками, живьем в могилы нас закапывали. Интеллигентность души?! Антисоветчина сплошная. Сталин его за талант ценит, прощает. Он бы нас, будь его воля, не простил бы. Нееет! Да вот беда - руки коротки. Внутренний эмигрант, вот он кто".

- Конечно, "Дни Турбиных" и "Бег" - пьесы очень разные, - медленно произнес Добронравов. - На мой взгляд "Бег" и глубже, и - главное - намного полифоничнее.

- Но и намного ошибочнее, - возразил Сталин. - Вот вы (поворот головы к Булгакову) учились в Киевском университете на медицинском факультете, служили земским врачом в Смоленской губернии. Все это дало вам возможность создать рельефные образы в "Собачьем сердце". Великолепная сатира, - он сделал паузу, погрел бокал ладонями, понюхал вино, сделал глоток-другой. Вопрос: на кого и против кого она работает?

- Не знаю, на кого, - ответил Булгаков. - Знаю, против кого и чего воинствующего комчванства, дремучих невежд, всяческой нечисти и негодяйства, которое расцветает пышным цветом.

Все молчали. Смолк даже Ворошилов, отпустив руку Тарасовой. Было похоже на затишье перед грозой. Тем явственнее было всеобщее облегчение, когда Сталин твердо и весело сказал:

- Я уверен и вы, Михаил Афанасьевич, можете быть уверены - партия очищается и очистится от всех пережитков прошлого и от всего наносного, о чем вы в известной мере верно живописуете в "Зойкиной квартире".

Молотов согласно кивнул. Хрущев покраснел, мысленно ругнув себя за то, что не видел этой пьесы, хотя вахтанговцы настойчиво приглашали его на премьеру.

- Я вижу, сколь различны Булгаков и Маяковский, - торопливо, словно боясь, что ему не дадут высказаться, заговорил Яншин. - И в то же время, ты, Миша, и Владимир Владимирович разными путями идете по сути к одной цели. Враг общий - мещанство, пошлость, приспособленчество, и цель общая нравственная чистота внутреннего мира человека.

Сталин подошел к Тарасовой, выразительно посмотрел на Ворошилова, Булганина - и их как ветром сдуло.

- Надоели чиновные мужланы? - провожая их взглядом, спросил он, усмехнувшись в усы.

- Что вы, они такие галантные, политесные. Я с ними отдыхаю после нашей безалаберной, бесцеремонной богемы.

- Ладно, - Сталин подлил ей в рюмку коньяка и она поняла, что он наблюдал за тем, что она пьет. - Скажите, Алла Константиновна, по всеобщему, и на мой взгляд, справедливому мнению, МХАТ - лучший драматический театр страны.

Она напряженно ждала, что он скажет дальше. А Сталин не спеша подошел к столу, взял большую коробку шоколадного ассорти, предложил ей: "Попробуйте вот эту, в золотистой бумажке, отменный трюфель". Продолжил, держа коробку на коленях: - Так вот, Луначарский накануне своего отъезда в Испанию нашим полпредом говорил мне, что ему не очень нравится обстановка в вашем коллективе, что якобы отцы театра не очень ладят между собой и это может отразиться на уровне спектаклей.

Он смолк, ожидая, что скажет она. Но она молчала. "Как это мило сказано - не очень ладят. Но сор из избы выносить не гоже. Тем более Ему наушничать на корифеев. У Него есть свои каналы. Пусть они и суетятся". Вслух заметила:

- По принципу "Паны дерутся, у холопов чубы трещат"? - Засмеялась, добавила доверительно: - Актерская семья у нас на редкость отменная, дружная, в других труппах диву даются - ни зависти, ни подсиживания, ни склок. А отцы, - она возвела очи к потолку, - они где-то там, на Олимпах заоблачных, мы их редко на репетициях да на генеральных прогонах и видим.

"Умница, - думал Сталин, возвращаясь к мужчинам, - Слово - серебро, молчание - золото. Особенно в таких случаях. А кобели опять побежали". И, пропустив мимо себя Ворошилова и Булганина, обратился к Булгакову:

- Как вам работается во МХАТе?

- Хорошо работается, - ответил тот. - Это - мое.

- Пишете?

- Пишу. Правда, урывками, ночами. Ну, такова уж планида служащего литература.