Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 2)

• Название: Подари себе рай (Действо 2)
• Автор: Олесь Бенюх
• Жанр: Русская классическая проза

---

Из дневника Ивана

"Маша, Машенька, жена моя, что же случилось у нас с тобой в последние месяцы? Как странно, как непредсказуемо складывается иногда жизнь. Разве думал я, гадал когда-нибудь, я - крестьянский сын из самой глубинной Малороссии, что мне доведется ехать аж в Америку с государственной миссией - открывать, точнее - основывать советскую школу, в которой будут учиться дети наших дипломатов и сотрудников Амторга? Месяц спустя после моего выхода из больницы (огнестрельное ранение привязало к койке надолго) меня вновь пригласила к себе Надежда Константиновна. Встреча с ней была для меня всегда праздником. И на этот раз я словно на крыльях полетел с Ордынки на Чистые Пруды. В кабинете у Крупской в кресле напротив нее сидел мужчина. Лет сорока, явно из "третьего элемента". "Знакомься, Ванюша. Это наш первый полпред в Вашингтоне... Александр Антонович Трояновский". "Я слышал, что вы были в Японии", - сказал я, обменявшись с ним рукопожатием. "Точно, был, засмеявшись, он щелкнул пальцами. - Но то ли я им надоел, то ли - скорее всего - они мне. И вот приходится перебираться на побережье другого океана". "Мы с Александром знакомы с того года, в котором ты родился, Ванюша. Я верно говорю? - обратилась Надежда Константиновна к Трояновскому. - Ты же тогда и в партию вступил - 1904, ведь так?" Трояновский согласно кивнул. "Знаешь, Ванюша, - продолжала она, трудно и долго откашлявшись, - я предложила твою кандидатуру товарищу полпреду". И она пытливо и с редкой уже в то время улыбкой посмотрела на меня. "Меня? Зачем?!" "Дело в том, - уже серьезно, почти строго сказал Трояновский, что для советских детей по решению Совнаркома будет основана в Нью-Йорке школа. Нужен директор, толковый, инициативный, энергичный. И - молодой. Надежда Константиновна рекомендует вас".

Ошарашенный, я молчал. Надежда Константиновна взяла мою руку в свою, сказала ласково и тихо, материнским тоном, который был мне знаком и от которого у меня все обрывалось внутри: "Соглашайся, дружок. Это архиважно. Потом объясню". Трояновский очень торопился на какое-то важное совещание, и был явно доволен скорым решением вопроса. "Значит, завтра в девять утра в Наркоминделе", - раскланявшись с Крупской, бросил он мне уже от двери. Когда мы остались одни, Крупская еще минуты три-четыре диктовала Ларисе Петровне текущие поручения. Потом перешла к большому канцелярскому столу в левом дальнем углу кабинета (этого стола я раньше не видел), который был завален книгами и журналами с разноцветными закладками. Взяла пухлую стопку бумаг с рукописными заметками и начала разговор: "Еще в сибирской ссылке, когда мы мечтали о будущем, Ильич не раз говорил, что самой великой, самой важной и ответственной работой в Обществе Будущего несомненно будет работа педагога. И всегда он подчеркивал: "Не просто учитель географии или литературы. Нет и нет. Это должен быть Учитель с большой буквы, Воспитатель, Лепщик души". И хотя Владимир Ильич был убежденным атеистом, именно в таких дискуссиях о грядущем Царстве Свободы всегда подчеркивал не случайно Иисуса Христа с великим уважением величали не иначе как Учитель. Учить этике, морали, социальному и семейному поведению, учить достойно, со знанием дела - такую смелость может взять на себя только человек, познавший тайны и законы педагогического мастерства, обогащенный всем арсеналом педагогики как науки. Откуда же возьмется такой человек? Его может подготовить учреждение самого высокого уровня. Оно же и должно быть в состоянии развивать дальше педагогику. И чем выше будет уровень развития общества, тем выше должен быть уровень развития педагогических наук. Таким учреждением мне представляется совокупность научных кафедр и институтов, работающих в комплексе, по единым, согласованным планам, под руководством самых выдающихся ученых.

- Нечто вроде Педагогической академии! - воскликнул я.

- Молодец, Иванушка, умница! Именно Педагогической академии - по аналогии с общей Академией наук, - глаза ее блестели, щеки порозовели, даже старческие морщины у глаз и на щеках, казалось, разгладились. - Предвижу вопрос: "При чем здесь я и моя поездка в Новый свет?" Я знаю - ты начал работать над диссертацией, только-только стал налаживать быт, получил квартиру при техникуме. Все это важно и все это от тебя не уйдет... Теперь суть проблемы. Историю всех ветвей педагогики можно изучить по литературе, - она кивнула на стол в левом углу. - Живой сегодняшний процесс - вот что труднее всего и охватить единым взглядом, и обобщить, и отобрать все лучшее. Наиболее смелые, увлекательные и научно-обоснованные эксперименты в интересующей нас области ведутся в Северной Америке. Зная твою тягу к науке и твой дерзновенный аналитический поиск вернейших путей в воплощении плана политехнизации школы страны (кстати, по оценкам объективных экспертов более прогрессивный, чем английский и германский), я всецело полагаюсь на тебя, Ванюша. Будучи экспертом нашей и познав их систему образования, ты сможешь привезти наброски схемы, контуры плана нашей педагогической академии. Это нынче моя заветная мечта. У тебя будет полтора-два месяца до отъезда. Еще раз проштудируй работы всех - от древнегреческих дидактиков до Яна Амоса Каменского и далее, конечно же Ушинского с его великолепным трудом "Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии".

- Разумно, - сказал я, великолепно понимая, сколь непомерно тяжкую миссию я принимаю. - Все это так неожиданно. Основать школу, русскую школу за границей - с чего начать?

- С кадров учителей, Ванюша, модифицированных школьных программ. И хозяйственные вопросы - ой, как важны они, и в мелочах и в крупном.

- За каждый гвоздик, за каждую тетрадь, ручку надо будет драться. Уж я-то знаю по своему дорогому техникуму. Побоища предстоят, Надежда Константиновна. Когда классиков штудировать? - простонал я.

- Называя неискоренимые беды России, говорят о дорогах и дураках. Забывают про третью и, пожалуй, самую фатальную - чиновники. Запомни - по любому организационному вопросу обращайся напрямую ко мне. Без стеснения, это приказ. Да, еще вот что - свяжись в Мосгороно с инспектором Лялей Боярцевой. Ее отец до революции был русским дипломатом в Вашингтоне, так что она училась в американской школе, многое может подсказать. Толковый работник.

Толковый работник... Я отнюдь не азартный охотник за дамскими юбками (это скорее по части Сереги), но оценить красоту, обаяние, оригинальность склада души, бескорыстную проницательность и благоволение ума умею. До чего же она, стерва, была хороша! Впервые я увидел ее в холодной комнате инспекторов Мосгороно. Стоял холодный март, в учрежденческих домах топили и то-кое как - через день; и все служащие работали в пальто и шубах, шапках, шарфах. Бывает же так - в комнате сидело за столами, уткнувшись в бумаги, говоря по телефону, печатая на машинке, человек пятнадцать, но я подошел именно к ней, хотя почти никого из находившихся там не знал.

- Ляля, - негромко сказал я и, несмотря на то, что в комнате было довольно шумно, она мгновенно прервала чтение чего-то объемного в раскрытой папке и подняла на меня глаза. Слегка навыкате, золотисто-рыжие, словно подсвеченные изнутри прыгающим пламенем и обрамленные длиннющими, иссиня-черными стрелками ресниц. С головы ее медленно сполз белый оренбургский платок, обнажив задорную мальчишечью стрижку.

- А я вас сразу узнала, - поправляя платок, сказала она. И голос, и слова были обыденными, но у меня от них словно прокатилась по груди теплая волна. - Мне Надежда Константиновна уже позвонила. Пойдемте в предбанник, там есть где посидеть и покурить.

Она встала, застегнула потрепанный беличий жакет, который едва сходился на высокой груди, и кивнула на дверь. Предбанником назывался зальчик в подвальном помещении - мрачноватое, плохо отремонтированное пространство между мужским и дамским туалетами. Сели, закурили. У нее была странная манера приминать папиросу - вдоль, поперек и еще раз вдоль. И длинные пальцы с красивыми ногтями держали ее как-то по особенному вычурно, но не напоказ, как это делают некоторые, а неосознанно-естественно. Завязался разговор, который был весьма общим, касался наболевших проблем и был известен каждому трудяге Наробраза. Нам было легко и просто общаться. Мы понимали друг друга с полуслова. Невзначай я бросил взгляд на часы мать честн?я, полтора часа пролетели в мгновение ока, я уже опаздывал на очередное стажерское занятие в Наркоминделе. Мне показалось, что и Ляля сожалеет о чрезмерной быстротечности беседы.

- А мы могли бы встретиться как-нибудь вечером? - спросил ее я, внутренне уверяя сам себя, что говорю это без малейшего намека на заднюю мысль. - Чтобы никуда не надо было торопиться. Вы ведь даже не обмолвились ни словечком о вашей жизни в Америке. А для меня узнать как можно больше деталей из первых рук крайне важно.

Ляля посмотрела на меня, загадочно улыбаясь: