Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

• Название: Следующая остановка - расстрел
• Автор: Олег Гордиевский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00453-6

Он был заочно приговорен к расстрелу, и его дело до сих пор не закрыто! Как только не называли Олега Гордиевского после скандального побега из Москвы под самым носом бдительных чекистов. Но он всего лишь был не согласен с существующим в Советском Союзе режимом и приверженцем западной демократии. Проработав долгие годы на Западе в качестве сотрудника КГБ под дипломатическим прикрытием, он испытал на себе всё лицемерие пропаганды, кричащей о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране. Оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, он начал сотрудничать с английской разведкой, пока не попал под подозрение Центра. О вербовке иностранной агентуры, о секретной «кухне» шпионажа и о своей жизни с предельной откровенностью рассказывает Олег Гордиевский в автобиографической книге, которая во многом расходится с общепринятыми представлениями о службе госбезопасности…

---

— Да-да, конечно, — сказал он и стал приносить мне в комнату чашку за чашкой. Но кофеин, судя по всему, не оказывал на меня никакого воздействия. Еще ни разу в жизни я не находился в столь угнетенном состоянии.

«Им все известно, — думал я. — Мне — конец». Я не знал, как они до этого докопались, но у меня не оставалось ни малейшего сомнения в том, что им было точно известно, что я — английский агент.

Спустя некоторое время появились те двое. На сей раз они вели себя совсем не так, как накануне. Хотя в их планы и не входило посвящать меня во все подробности нашей первой «беседы», они тем не менее, как выяснилось чуть позже, не собирались скрывать, что допрашивали меня.

Войдя ко мне в комнату, они какое-то время молча наблюдали за мной. Затем тот, что помоложе, сказал, что одно из моих замечаний его огорчило.

— И какое же это было замечание? — спросил я.

— Вы обвинили нас в том, что мы возрождаем дух тридцать седьмого года, года страшного террора.

— Неужели?

— Да! — сурово подтвердил он и продолжал в том же тоне: — Запомните, товарищ Гордиевский: то, что вы сказали, — неправда, и я докажу вам это.

При всей непререкаемости этого утверждения, оно внушило мне надежду. Я начал успокаивать себя мыслью о том, что все обстоит вовсе не столь уж страшно, как я предполагал: возможно, я запаниковал, поскольку и в самом деле был английским агентом. Я убеждал себя не терять самообладания и ждать с невозмутимым видом, что будет дальше. Мне было немного стыдно за свое вчерашнее состояние, и я не решался спросить, что же, собственно, произошло со мной. Просто мне стало плохо или я потерял сознание? И кто уложил меня на кровать?

— Еще кое-что относительно вас, товарищ Гордиевский, — сказал Голубев. — Вы слишком уж самонадеянны.

— Вы так считаете?

— Да, вы необычайно самоуверенный человек.

— Судя по вашим словам, я допустил какую-то бестактность по отношению к вам. Если это действительно так, прошу меня извинить. Я ничего не помню. Но меня никогда в жизни не обвиняли в самоуверенности, — произнес я и затем спросил: — Чего мы, собственно, ждем?

Кто-то из этих двоих ответил мне:

— Сейчас подъедет один человек, чтобы отвезти вас домой.

Несколько минут мы пребывали в неловком молчании. Затем тот, что помоложе, спросил:

— Вам много довелось поездить по Англии?

— Нет, — сказал я. — В резидентуре такая уйма работы, что на разъезды практически не остается времени. Я побывал только в четырех местах: в Блэкпуле, Брайтоне, Борнмуте и Харрогите.

— В Харрогите? — живо откликнулся он. — А где это?

— В Йоркшире. К северу от Лондона, неподалеку от Йорка. Это очень приятный городок — излюбленное место для проведения съездов различных партий, поскольку там построен великолепный новый Дворец съездов.

Наконец появился тот, кого мы ждали. Это был довольно странного вида человек в темном, чуть ли не черном, костюме. Он приехал на машине с шофером. Незнакомец увез меня из этого места и высадил в самом начале квартала, где я проживал. Наверное, я представлял собой любопытное зрелище: в одиннадцать часов этого милого летнего утра я, небритый, растрепанный, стоял на тротуаре, едва держась на ногах. И вновь я не смог войти в свою квартиру без посторонней помощи, — но на этот раз потому, что оставил ключи на столе в своем кабинете. Поднявшись наверх, я взял у семьи, которая помогла мне в прошлый раз, свои запасные ключи. Войдя в квартиру, я рухнул в изнеможении на кровать и погрузился в размышления. Мои душевные муки и нервное напряжение достигли уже такого предела, что я оказался в состоянии, близком к панике. И тогда, уже во второй половине дня, я почувствовал настоятельную необходимость с кем-нибудь поговорить. Мой выбор пал на Грушко. Я понимал, что, звоня ему, я совершаю отчаянный поступок, но мне было жизненно важно услышать от него хотя бы одно приободряющее слово. Что в этом удивительного? В конце концов, мы работали с ним в одном отделе и занимались одним делом — политической разведкой, те же двое были откуда-то со стороны.

Дозвонившись до него, я произнес:

— Я глубоко сожалею, если был невежлив с теми людьми, но они вели себя как-то странно.

— Нет-нет, они вели себя вполне нормально, — ответил он. — Поверьте мне, это замечательные, славные люди.

То, что Грушко никак не желал разделять моих чувств, лишь усугубило мое и без того плачевное состояние. Терзаемый тревожными мыслями, я по-прежнему ощущал острую потребность в собеседнике, с которым мог бы переброситься хотя бы парой слов. Подумав немного, я понял, что единственным человеком, к которому я мог сейчас обратиться, была Катя, невестка Лейлы, интеллигентная женщина с аналитическим умом. Я позвонил ей, сказал, что у меня возникли сложности, и попросил ее приехать ко мне, что она незамедлительно и сделала.

Пока мы разговаривали, она выгладила мне пару брюк.

Ощутив непреодолимое желание рассказать ей обо всем, что случилось со мною, я сказал, что выпил вчера во время обеда две рюмки коньяку и свалился. Катя всячески старалась успокоить меня, но когда она ушла, мне стало ясно, что тот ужас, который испытывал я, лишает меня возможности здраво смотреть на вещи и беспристрастно анализировать события, непосредственно касающиеся меня.

В конце концов, я позвонил Грибину:

— Со мной приключилась довольно странная история, и я теперь сам не свой.

— Успокойтесь, все обойдется, — ответил он ободряющим тоном. — Мы заедем сейчас к вам с Ириной и вместе прогуляемся где-нибудь.

Встретившись с ними, я подумал, что Грибин по-прежнему дружески относится ко мне. Однако, как стало известно мне позже, он лишь исполнял заданную ему роль — так же, как и Ирина, которая даже превзошла своего супруга в актерском мастерстве.

— Не волнуйтесь, мой друг, — произнес Грибин после того, как я рассказал ему в общих чертах о том, что случилось накануне. — Я уверен, все это не имеет никакого значения. Давайте-ка лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажите мне о своих детях, о том, как Анна призналась вам в любви.

Я был счастлив переменить тему и снова рассказал давнишнюю историю, суть которой сводилась к тому, что маленькая Анна, когда ей было всего четыре годика, посмотрела как-то раз со двора вверх и, увидев меня в окне нашей лондонской квартиры, крикнула:

— Папа, я люблю тебя!

Супруги Грибины, казалось, с умилением слушали меня. Впоследствии же я с горечью вспоминал об их лицемерии. Зная, что я обречен, они сознательно напомнили мне об одном из самых радостных эпизодов в моей жизни в расчете на то, что я, расчувствовавшись, стану менее осмотрительным.

Придя на следующий день в офис, я отыскал свои ключи от квартиры. Титов, явно не знавший об учиненном мне допросе, недоумевал по поводу оставленных мною на столе ключей вместе с моим кейсом, не зная, что с ними делать.

Спустя какое-то время мне вновь позвонил Грушко и попросил зайти к нему.

Войдя в его красивый, просторный кабинет, я увидел его сидящим на своем обычном месте, во главе огромного т-образного стола, по обе стороны уставленного стульями, как и подобает большому начальнику. По одну руку от него восседал Грибин, вчерашний мой друг, ныне выглядевший чересчур уж мрачно, по другую — следователь номер один, генерал Голубев, чье имя Грушко обронил случайно, когда разговаривал со мной накануне по телефону. А я, как школьник, стоял перед ними смиренно у дальнего конца стола.

Грибин не проронил ни слова. Говорил Грушко:

— Вчера я целый вечер разговаривал о вас с Владимиром Александровичем (Крючковым). Нам теперь достоверно известно, что на протяжении многих лет вы обманывали нас. Если бы вы только знали, из какого необычного источника нам стало известно об этом! И все же, несмотря ни на что, мы решили не увольнять вас из КГБ. Конечно, о продолжении работы в Лондоне не может быть и речи. В ближайшие же дни вашу жену и детей доставят в Москву. Вам придется перейти в другой отдел. Сейчас вам лучше всего взять полагающийся вам очередной отпуск, а после отпуска мы решим, куда вас пристроить. Что же касается хранящейся у вас дома антисоветской макулатуры, то вам придется передать ее в библиотеку Первого главного управления. И запомните: ни сейчас, ни когда-либо позже — никаких телефонных звонков в Лондон.

Поняв, какой сокрушительный удар нанесен моей семье, я ощутил в душе ужас. И в то же время знал, что единственно правильная в моей ситуации линия поведения — настаивать на полной своей невиновности.

— Я глубоко сожалею о том, что произошло в понедельник, — сказал я. Думаю, во всем виновато вино или, что более вероятно, еда. По-видимому, я отравился и был в ужасном состоянии.

Тут Голубев встрепенулся.

— Что за выдумки! — громко воскликнул он. — Еда была отличная, пальчики оближешь. Бутерброды с сыром — это же настоящее чудо! А о бутербродах с красной икрой нечего и говорить: они были выше всяких похвал. Впрочем, как и бутерброды с ветчиной.