Людмил Стоянов - Избранная проза

• Название: Избранная проза
• Автор: Людмил Стоянов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Людмил Стоянов — один из крупнейших современных болгарских писателей, академик, народный деятель культуры, Герой Социалистического Труда. Литературная и общественная деятельность Л. Стоянова необыкновенно многосторонняя: он известен как поэт, прозаик, драматург, публицист; в 30-е годы большую роль играла его антифашистская деятельность и пропаганда советской культуры; в наши дни Л. Стоянов — один из активнейших борцов за мир.

Повести и рассказы Л. Стоянова, включенные в настоящий сборник, принадлежат к наиболее заметным достижениям творчества писателя-реалиста.

---

— Когда он с тобой, бабка Мерджанка, я спокойна.

До ильина дня оставалась неделя, но мне она показалась вечностью.

Накануне праздника бабка Мерджанка с улыбкой сообщила:

— Милко, и Христоско поедет с нами…

Это уж было прямо счастье. Мое нетерпение росло, и я считал часы, оставшиеся до отъезда.

…Телега остановилась перед домом бабки Мерджанки. Тетя Йовка и Тошо сидели на сене, покрытом пестрым шерстяным одеялом, празднично одетые — она в новом платье с монистом на шее, Тошо в коротких штанишках, ботинках и соломенной шляпе. Соломенная шляпа была и на мне, но я, как и все ребята, принадлежал к «босой команде». Это кольнуло меня в сердце и на миг омрачило радость путешествия. Но только на миг. Серый Воронок тронулся и весело замахал хвостом.

Летнее утро во Фракии! Солнечные лучи едва проникали сквозь деревья, небо наверху высокое и синее.

Ранняя роса блестит на листве деревьев, на ветвях придорожного шиповника, на траве.

Узкая проселочная дорога вьется меж бахчей и садов, под высоким орешником и вербами, вдоль реки, вдоль сжатых полей с длинными рядами крестцов. В поле не видно работающих людей, но мы очень часто догоняем телеги с едущими в Арапово, — очевидно, там ждет нас нечто замечательное.

Обе женщины разговаривали о своих делах, Христоско молчал. Он сильно вырос, и я не знал, как себя с ним держать. Меня смущала мысль, что он уже большой, в седьмом классе, а я едва перешел в четвертый. Его тонкая фигура возвышалась надо всеми… На нем шаровары и пиджак, на голове соломенная шляпа… Лицо у него бледное, болезненное, тонкие руки с длинными пальцами… — все это внушало мне какое-то смешанное чувство восторга и жалости, и я боялся, что он уже смотрит на меня свысока.

Действительно, из города он вернулся не совсем здоровым, и это испугало бабку Мерджанку, но ее заботы скоро возвратили ему бодрость и веселость. В день приезда он мне сказал: «Ишь как ты вырос…»

С тех пор я его видел редко. Он лежал во дворе, под высоким ореховым деревом, и не отрывался от книжки. На меня не обращал внимания.

Воронок все так же бодро мчался по ровному полю, развевая гриву. Над его потной спиной вились мухи, и он то и дело отгонял их своим воинственным хвостом.

Тошо рассказывал, что он видел на прошлогоднем празднике. Рассказывал отрывисто, беспорядочно. Я его слушал рассеянно, и по его рассказам не мог себе представить ни места, ни людей.

Христоско засмеялся и обронил как бы про себя:

— Глупости…

Он не объяснил, почему же, считая праздник глупостью, он поехал с нами. Не отвечал ли он на какой-то свой вопрос?

С телеги, которую мы догнали, нас окликнули знакомые бабки Мерджанки и тети Йовки.

— Много лет жизни!

— Привел господь!

— Святой Илья на помощь!

Неожиданно перед нами открылась большая поляна с белым монастырем, а около него огромный лагерь — телеги, палатки, стада и люди, много людей. Солнце изливало тепло, его лучи освещали эту многоцветную картину — пестрые платки, белые рубашки, яркие платья, серые навесы над телегами, темные мужские лица, высокие бараньи шапки набекрень, суетящиеся румяные женщины и девушки. Бурный не стихающий говор множества народа смешивался с фырканьем коней, криками продавцов… Гремели барабаны, пронзительно выли кларнеты, визжали скрипки… Словно все живое в этом пестром сборище радовалось, ликовало, опьяненное праздничным днем, солнцем, бездельем…

Наша телега свернула с дороги и остановилась под невысокой вербой рядом с другой телегой.

Бабка Мерджанка слезла, оборотилась лицом к монастырю и перекрестилась. То же сделала и Тошина мать. Христоско посмотрел на них снисходительно и с усмешкой подмигнул мне — пусть их, простые души.

Тошо остался караулить повозку. В ней были сложены подарки для монастыря — фасоль, лук и живой гусь.

Пророк Илья не обыкновенный святой. Он распоряжается дождем, а это ведь очень важно: каждый вечер и каждое утро народ с надеждой смотрит на небо — не хлынет ли наконец дождь? С петрова дня не выпало ни одной капли, земля высохла, потрескалась. День за днем солнце жгло нивы, и они медленно желтели. Пожелтели до времени, и народ мучительно переживал это. И хотя название монастыря Святая Неделя, сегодня его престольный праздник — ильин день.

ПРАВЕДНИКИ И ГРЕШНИКИ

Над церковными вратами на белой стене нарисовано множество фигур: мужчины и женщины, молодые и старые, все почти в натуральную величину — направо грешники, налево праведники.

Грешники голые, только с повязкой на бедрах, в ужасе смотрят широко раскрытыми глазами. Перед ними ад, что-то вроде огромного болота, где барахтаются тела, протягивая к небу руки. Точно такие же черные голые бесы с рогами и хвостами, держа в руках вилы, сторожат, чтобы брошенные в болото не выскочили оттуда. Те, которые еще не брошены, молча и покорно ждут этой страшной минуты. Надо иметь очень сильное воображение, чтобы принять красные пятна над болотом за огненные языки, но для людей, как бабка Мерджанка и тетя Йовка, это была бесспорная истина — именно так и бывает на «том свете»…

— Если хочешь знать, я не верю, — оправдывается бабка Мерджанка, — но опять же, кто знает? А если это правда? Если человеку придется давать ответ на том свете?

Христоско — ведь он учился в школе — с усмешкой смотрит на черных бесов и говорит небрежно:

— Поповские бредни…

— Ну почему, сынок, — мягко, с укором возражает бабка Мерджанка, — ведь это в назидание людям, чтобы не делали дурных поступков… А посмотри на другую сторону.

На другой стороне были праведники. Они стояли под высокими деревьями, с которых свисали плоды, похожие на тыквы. Праведники смотрели на грешников в аду со злорадством, словно хотели сказать: так вам и надо… Они были одеты в длинные рубашки, точно рясы.

Над ними порхали птицы с длинными хвостами: стояли, как публика на представлении, львы и тигры и дружелюбно посматривали на них. Это был рай — вожделенное место для каждого истинного христианина.

— Каков ад, таков и рай, — пренебрежительно заметил Христоско. — Пойдем лучше поглядим, что здесь еще есть…

Бабка Мерджанка и тетя Йовка захотели поставить по свечке в церкви — одну за спасение души, а другую для святого.

Христоско похлопал меня по спине, словно хотел сказать, что понимает мое нетерпение, но не может не уважить женщин:

— Ну ладно, так и быть, зайдем…

Обе женщины входят в церковь, за ними и мы.

Богомольцев в церкви немного. Главным образом, старухи, сухие, сморщенные, в черных головных платках, неподвижно глядящие в пол. Другие, вроде нас, входили, зажигали тонкую свечку на подсвечнике, бросали на блюдо мелкую монету и выходили. Это делалось так механически, словно не имело никакого отношения к такому важному вопросу, как быть ли человеку в аду или в раю, а просто выполнялся обряд… От свечей и кадильниц в церкви стоял густой синеватый дым, пронизанный мощными потоками солнечных лучей. С запахом ладана и тлена боролся утренний летний воздух, запах полей и верб; однообразное блеянье пономаря заглушалось говором, шумом, песнями и криками извне…

Хотя я пробыл в церкви всего несколько минут, по выходе из нее все вокруг показалось мне еще прекраснее, небо светлее, народ живее и интереснее…

Мимо нас прошли торговцы бузой, в белых штанах и круглых шапочках, у каждого дубовый кувшин, обтянутый медными обручами, и круглый поднос, где в отдельных гнездах стоят простые стеклянные стаканы… Их голоса выделялись в общем шуме…

— Буза свежая, крепкая! Язык щиплет!

Продавцы красных засахаренных петушков и яблок, насаженных с помощью тонкой проволоки на длинный прут, не переставали приглашать:

— Налетай, ребятишки! Пять грошей штука!

Другие голоса:

— Небет-шекер от кашля!

— Вот свежие булочки с брынзой!

— Мята, лимонад, мороженое!

Люди сталкивались, расходились, незнакомые, но схожие друг с другом, в бараньих шапках, суконных шароварах, в новых черных юфтевых башмаках, береженых для праздника, с красным поясом под коротким пиджаком, откуда каждый вынимал пестрый платок домашнего тканья и отирал с лица пот.

Жены ходили с мужьями, а девушки слонялись туда-сюда по две и по три вместе, сцепившись руками, и смеялись. От их разноцветных платьев и пестроты платков это множество народа казалось огромной поляной с цветущими маками, примулами, васильками, на которую солнце лило свои лучи, словно одаривая улыбками…

Последний взгляд на ад и рай над церковными дверями — и мы погружаемся в человеческий водоворот, который нас влечет и опьяняет. Бесчисленные ноги вытоптали траву, и от голой земли поднимается пыль, которая хрустит на зубах. Но это никого не смущает — так все полны радостью и жгучим любопытством.