Мэри Кайе - Далекие Шатры

• Название: Далекие Шатры
• Автор: Мэри Кайе
• Издательство: ЛитагентАттикусb7a005df-f0a9-102b-9810-fbae753fdc93
• Жанр: Современная проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-12617-6

Английский аристократ по рождению, Аштон был воспитан простой индийской женщиной Ситой и считал себя индийцем. Он всегда верил, что счастье ждет его в зеленой долине за заснеженными вершинами гор под названием Дур-Хайма, что означает Далекие Шатры. Однако перед смертью Сита признается, что она не родная его мать и на самом деле он англичанин. Мальчика отправляют в Англию, чтобы он получил достойное образование. Окончив престижную военную академию, Аштон возвращается в Индию в надежде сделать достойную карьеру и встретить старых друзей. Однако через некоторое время молодой человек понимает: он так и не стал англичанином, но и жители Индии не считают его своим.

По долгу службы Аш сопровождает двух индийских принцесс в княжество, где должна состояться их свадьба. И во время этого долгого путешествия он влюбляется в одну из принцесс, Анджали, и хотя та отвечает ему взаимностью, влюбленные понимают, что им никогда не быть вместе. Казалось, они будут разлучены навсегда, но события начинают развиваться самым непредсказуемым образом…

«Далекие Шатры» – одна из величайших литературных саг нашего времени, стоящая в одном ряду с такими шедеврами, как «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу.

---

– Но я все знаю, – ответил Каваньяри. – Как и его высочество эмир, который уже предупредил меня, чтобы я не выезжал в город, пока волнения не утихнут, а это, безусловно, произойдет в ближайшем времени. Что же касается гератцев, сирдар-сахиб, вам нечего их бояться. Собаки, которые лают, не кусаются.

– Сахиб, – серьезно сказал бывший рисалдар-майор, – эти собаки очень даже кусаются. И я, хорошо знающий свой народ, говорю вам: ситуация крайне опасная.

Сэр Луи нахмурился, недовольный скрытой в его словах критикой, но потом просветлел лицом, рассмеялся и сказал:

– А я еще раз повторяю вам, сирдар-сахиб: они могут убить только нас, и, случись такое, за нас жестоко отомстят.

Сирдар пожал плечами и сдался.

– Продолжать разговор не имело смысла, – сказал он Ашу. – Тем не менее, покинув его превосходительство, я увидел выходящего из двора Дженкинса-сахиба и попросил позволения поговорить с ним наедине. Мы прошли к конюшням, и я изложил те же самые факты, после чего он резко спросил: «Вы рассказали об этом Каваньяри-сахибу?» Когда я ответил утвердительно и сказал, какой ответ получил, он немного помолчал, а потом сказал: «Посланник-сахиб прав. Британское правительство не пострадает, если трех или четырех из нас убьют здесь». Ну что, скажите на милость, можно поделать с такими людьми? Я просто понапрасну потратил свое и их время. Совершенно ясно, что они не желают внимать предостережениям.

Немногим лучше Аш преуспел с Уолли, с которым сумел повидаться несколько раз и без особого труда, поскольку в связи с проводимой сэром Луи политикой гостеприимства и поощрения визитов в резиденции было всегда полно афганцев, чьи сопровождающие болтались в ожидании по территории миссии и вступали в разговоры со слугами резиденции и солдатами из эскорта. Поэтому Ашу не составляло труда смешаться с ними и передать Уолли записку с просьбой встретиться в каком-нибудь условленном месте, где они могли поговорить, не привлекая к себе внимания, а после первой встречи они придумали еще и простую систему условных знаков.

Но хотя Уолли всегда искренне радовался встречам с другом и с глубоким интересом выслушивал все, что он хотел сообщить, о попытке передать сэру Луи какие-либо сведения, полученные от Аша, никогда не было и речи. Командующий, с которым Аш обсуждал данный вопрос в Мардане, хорошо понимал, какими неприятностями это чревато, и, инструктируя Уолли перед отъездом, настойчиво подчеркнул, что у посланника будут собственные источники информации и выступать в качестве одного из них не входит в обязанности лейтенанта Гамильтона. Если когда-нибудь у лейтенанта появятся основания считать, что сэр Луи не осведомлен о каком-либо важном факте, известном ему самому от Аштона, он должен сообщить о нем секретарю и политическому советнику посланника Уильяму Дженкинсу, который и решит, передавать сведения или нет.

– На днях я так и сделал, – печально признался Уолли, – в первый и последний раз. Уилл меня отбрил. Сказал, что сэр Луи знает о положении дел в Кабуле гораздо больше меня, и предложил мне пойти поиграть с моими солдатами – или что-то в этом роде. И он прав, конечно.

Аш пожал плечами и нелюбезно сказал, что искренне на это надеется. Он томился тревогой и дурными предчувствиями – не только из-за нестабильной ситуации в городе и страхов за безопасность Уолли и эскорта, но еще и потому, что очень боялся за Джали. В городе началась холера. В Бала-Хиссаре и на тихой улочке, где стоял дом Накшбанд-хана, случаев заболевания еще не было, но холера свирепствовала в беднейших и самых густонаселенных кварталах Кабула, и настал день, когда Аш узнал от одного друга сирдара – влиятельного индуса, чей сын служил у брата эмира, Ибрагим-хана, – что она разразилась в недовольных полках.

Если бы Аш не знал достоверно, что половина Индии тоже страдает от эпидемии холеры, он бы немедленно увез Анджали из Кабула, без колебаний покинув Уолли и разведчиков. Однако он никуда не мог увезти жену с уверенностью, что там не существует угрозы заражения, а потому решил, что для нее будет безопаснее остаться в городе: если повезет, холера вообще не доберется до их квартала, а с наступлением осени эпидемия резко пойдет на спад. Но время было тревожное. Аш исхудал от нервного напряжения, и ему становилось все труднее разговаривать с Уолли об опасностях, грозящих миссии. Или рассиживать и обсуждать последнее творение сего неутомимого поэта, когда сердце гложет страх за Джали.

Посещение деревни Бемару, где разразилась Кабульская катастрофа 1841 года, вдохновило Уолли на исключительно скучную эпическую поэму, и Аш потерял драгоценный вечер, со все возрастающим унынием слушая Уолли, расхаживающего взад-вперед по комнате и декламирующего строки, которые только сам автор или его обожающая семья могли счесть настоящей поэзией:

Пред взором мысленным здесь восстают картины
Жестокого кровопролитья и – увы! —
Убийства подлого; и скорбные руины
Здесь сторожат могилы под ковром травы.
Солдаты Англии! Великие герои,
Которым выпал жребий столь ужасный,
Убитые Измены грязною рукою,
А не в сраженье честном…

Там было еще много чего в том же духе, и поэт, вложивший в сочинение много труда и оставшийся доволен результатом, заметно расстроился, когда по завершении декламации Аш всего лишь задумчиво заметил: как странно, что четверо европейцев в резиденции считают и называют себя англичанами, хотя один из них шотландец, двое – ирландцы, а четвертый – наполовину ирландец, наполовину француз. Это высказывание свидетельствовало, что он слушал невнимательно и пропустил самые восхитительные места поэмы.

И все же Уолли находил больше утешения, чем хотел признать, в том факте, что друг проводит значительную часть каждого дня в доме рядом с территорией миссии. Его согревала мысль, что стоит только бросить взгляд на определенное окно – и станет ясно, там он или нет, ибо каждое утро, приходя на работу, Аш выставлял дешевую бело-синюю глиняную вазу с букетом цветов или зеленых веток между центральными прутьями своего окна, чтобы дать понять, что он по-прежнему здесь и не покинул Кабул.

Впрочем, даже без поставляемой Ашем информации Уолли едва ли остался бы в неведении относительно неуклонного ухудшения ситуации в Кабуле. Он знал – не мог не знать, – что ни слуги, ни солдаты эскорта больше не выходят поодиночке или даже парами, чтобы вымыться или постирать свою одежду в реке, но предпочитают ходить группами, причем с оружием, и что даже мусульмане не осмеливаются выходить в город по одному, а для сикхов и индусов показаться на улицах так и вовсе значит распрощаться с жизнью, а потому они не покидают территорию миссии, кроме как по долгу службы. Но он не знал, что в одной несущественной области Аш уже принял меры к тому, чтобы хоть отчасти рассеять возрастающую враждебность к иностранцам.

Дело было незначительное и сопряженное с риском, какому Аш не имел права подвергать себя. Но оно возымело действие. Он принял участие в конноспортивных играх – на одолженной лошади, переодетый в гильзая – и победил в нескольких соревнованиях, к великому восторгу кабульцев, раздраженных блестящими выступлениями разведчиков и убежденных, что состязания устраиваются единственно с целью продемонстрировать превосходство армии сахибов над их собственной.

Мастерство Аша в данном виде спорта помогло частично восстановить равновесие. Но он не решился повторить эксперимент, хотя произносившиеся вполголоса замечания зрителей по-прежнему тревожили его, как и разговоры на базарах. Последние – до такой степени, что в конце концов он обратился к индусскому другу сирдара, который, по словам сирдара, досконально знал, что происходит в домах влиятельных особ, с просьбой отправиться в резиденцию и поговорить с сэром Луи Каваньяри о возрастающем недовольстве горожан присутствием иностранной миссии в Кабуле.

– До сих пор его превосходительство общался только с афганцами, – пояснил Аш. – А кто знает, сколько правды они говорят и не выгодно ли им поддерживать в нем уверенность, что все образуется? Но вы индус, и вдобавок ваш сын служит у родного брата эмира. Возможно, он прислушается к вам и, поверив вашим словам, примет меры к тому, чтобы защитить себя и своих людей.

– Какие меры? – скептически осведомился индус. – Здесь поможет лишь одна мера: прекратить деятельность миссии и немедленно вернуться в Индию. Хотя я не поручился бы, что миссия благополучно доберется туда, так как по пути на нее запросто могут напасть племена.

– Этого он никогда не сделает, – сказал Аш.

– Верно. Но больше-то он ничего не в силах сделать, поскольку наверняка понимает, что дома, где живут он и члены миссии, невозможно защитить в случае атаки. Если он не принимает всерьез предостережения и отвечает на них смелыми словами, может статься, он поступает так потому, что умен, а не потому, что слеп или глуп, как вы полагаете. Он знает, что все его высказывания передаются из уст в уста и самый факт, что они решительны и бесстрашны, вполне может заставить горячие головы призадуматься. Со стороны человека в его положении это разумно, а не глупо. Я уже заходил к нему прежде, но, если вы и сирдар-сахиб хотите, я, конечно же, схожу еще раз и попробую уведомить Каваньяри-сахиба о враждебном отношении местных жителей к миссии. Хотя мне кажется, он и без меня все знает.