Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове

• Название: Легенда о Ричарде Тишкове
• Автор: Леонид Жуховицкий
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1972

Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.

Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.

Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.

---

Федор сказал ему:

— Поищи-ка главного.

Рация работала.

— Сергей Аршакович! — крикнул в трубку Федор. — Надолго эта музыка? Так и лупит в основание! Доски чуть не все сорвало.

— Что доски, ну? — сердито сказал голос в трубке. — Новые не поставим, да? Пять раз поставим. Сто раз поставим… Крепко шатает?

— Крепко! Так и ходит основание.

— Шатает — это ничего. Это ж металл. Он же пружинит, ну?

И вдруг Федор отчетливо понял, что всесильный человек по ту сторону провода так же беспомощен, как и он, Федор. Ну что он может сделать? Вертолеты уже при шести баллах не летают. Теплоход? Если и подойдет, пристать не сможет.

— Сергей Аршакович! — снова крикнул Федор. — Пока что все в порядке. Пересидим! — Он положил трубку и сказал своим: — Ничего, братцы. Живы будем — не умрем. Как, папаша? — И подмигнул корреспонденту.

Потом моторист досказал свою историю и, кстати, припомнил две другие.

— Ну и свистун ты! — восхитился Федор.

Он даже позавидовал мотористу. Ничего не скажешь, лихой парень. Громадный, черный, курчавый, как черт. Даже фамилия, будто прозвище, — Губа…

Потом Билал рассказывал по-русски азербайджанские анекдоты.

Потом Виталий вспоминал, как по туристской путевке ездил в Польшу.

А волны все били в основание.

Неожиданно погас свет. Билал тряхнул лампочку. Нет, в порядке.

Виталий ощупью выбрался в переднюю комнатушку, зажужжал фонариком.

— Проводку порвало, — сказал Федор. — Или с дизелем что.

Он с сомнением посмотрел на тщедушного электрика. Нет, не стоит. Тем более, что в проводке он и сам разберется не хуже Билала, хитрость невелика.

Он застегнул ватник и встал.

— Ты чего? — спросил моторист.

— Пойду гляну, что случилось.

Моторист положил ему руку на плечо:

— Стой, Федя. Давай-ка я. Я вроде малость потяжелее буду — не сдует.

Они прошли в переднюю комнату. Губа открыл дверь культбудки. Ветер тут же прижал его к стене. Моторист подождал, пока очередная волна не прокатилась по основанию, по остаткам дощатого настила. Тогда, пригнувшись, он кинулся по мостику к буровой.

Федор высунул голову наружу, и ветер ударил его по глазам. Все-таки несколько секунд казалось, что он видит Губу — темное пятно в темени.

Прошло с полминуты, пока следующая волна накрыла мостик. Теперь не страшно — моторист уже на буровой.

И снова вокруг загрохотало. Федор инстинктивно отшатнулся, зажмурился. А когда опять открыл глаза, замер от ужаса, от невероятности происходящего: сорокаметровая вышка медленно ложилась набок. Переходной мостик лопнул, обрубок его накренился и странно вздыбился.

Федор бросился к поручням и заорал в шумящее море, в темноту, в свист, в пену:

— Гу-у-уба! Семен! Сенька-а-а!

Новая волна сбила его с ног, протащив по остаткам настила.

Тогда мокрый, полузадохнувшийся, он добрался до культбудки, вошел и, привалясь спиной к дверному косяку, полоснул себя ладонью по горлу:

— Все. Хана. Вышку…

И показал рукой — сверху вниз.

Потом, словно чужой памятью, вспомнил, что он — мастер, должен ободрять людей, и словно чужим голосом нелепо выдавил:

— Ничего… ребята…

* * *

B культбудке посветлело — или глаза привыкли к темноте? Архипов мокрой рукой вытер мокрое лицо.

В третий раз, словно сам не верил, Федор сбивчиво рассказывал, как погиб моторист, как рухнула в море вышка. И все было понятно: вот так же рухнет и культбудка — на таких же сваях держится…

Сколько им осталось? Час? Полчаса?

Все-таки к страху нельзя привыкнуть. Нельзя было забыть, что культбудка — дощатый ящик — словно на ниточке висит над ревом и теменью, над искореженными водяными громадами.

Бурмастер велел надеть пробковые пояса. Надели. Архипов равнодушно застегнул пряжку. Что толку — ему этот пояс не поможет даже морально. Не та сказка, в которую можно верить. Захлебнуться он не помешает. Вот утонуть не даст. Так и будет носить тело по морю. Как тогда, на Камчатке, рулевого с катера. Неужели сейчас вот все и кончится?

Дикость какая-то. Самая обычная командировка. Могли послать Гусева или Быховского… Впрочем, нет. За такими вещами всегда посылают именно его, Архипова. Обычный деловой репортаж. Но он нужен наверняка. А Архипов никогда не подводил редакцию. Конечно, для таких, как мальчишка-бурмастер, все это чепуха, писанина. Разве они знают, что порой из-за не сданной в срок информации летит целая передача — труд десятка людей… С ним такого не бывало. Что говорить, он средний журналист. Но материалы всегда сдает вовремя, за это его и ценят в редакции. Талантливых журналистов больше, чем надежных. Даже сейчас, когда думать о репортаже было бессмысленно, в мозгу сами собой ворочались, укладываясь в фразы, обычные в таких случаях обороты: «Посреди бушующего моря…», «хозяева нефти…», «герои труда…»

Архипов огляделся. Нефтяники, вымокшие и замерзшие, жались друг к другу. Парень в грязнейшем ватнике неловко сидел в углу, отодвинувшись от подушки, чтобы не запачкать ее.

Обычные рабочие ребята.

Если это случится, о них, пожалуй, станут говорить как о героях. Так уж водится. Мало ли, например, ездит хороших шоферов по Алтаю? И мужчины и женщины. А вот одна разбилась — и вошла в легенду. Даже песни о ней поют. Может, и про этих ребят будут петь.

Нелепо — смерть делает человека героем.

Нелепо и неверно. Герой не тот, кто гибнет, герой — кто рискует. Как летчик-испытатель, как солдат, как морской нефтяник. Риск делает человека героем, риск, а не гибель.

Архипову вдруг пришло в голову, что и он, чего доброго, попадет в герои, если это случится. Геройски погиб на трудовом посту… Во всяком случае, зав. редакцией непременно скажет что-нибудь в этом роде — он человек с пафосом…

Чушь. Тупая случайность. Погибнуть можно и сидя в редакции — свалится люстра на голову…

Конечно, и журналист бывает героем, но только очень хороший журналист, все сердце отдающий работе.

К страху нельзя привыкнуть. И снова Архипов сжался, и закричал, и не услышал себя в реве волны. Ящик культбудки словно взлетел вверх и повис в воздухе, перед тем как рухнуть в грохочущую пропасть. И лишь минуту спустя Архипов понял, что пока все осталось на месте.

…А может, все не так, как он думал. Ведь журналист рискует и с летчиком, и с моряком, и с полярной экспедицией. Такая уж работа — всю жизнь заниматься чужими делами. При этом чужая слава к рукам не пристает. А вот чужой риск порой приходится брать и на себя. Такая уж работа…

* * *

Рация действовала. Изредка сквозь гул и щелканье до Федора долетал испуганный голос радистки. Бутова, кажется. Или та, высокая, в шляпке.

Федор пошевелил рукой, высвобождая часы. Четыре. Зойка заступает на дежурство с восьми. Вряд ли он услышит ее голос. Кончено. Не успел.

У него были девчонки — и хорошие, и не очень хорошие. Он не требовал от них многого — так проще, тогда и они не много требуют. Была Валечка, оператор с промыслов, ее потом в Красногвардейское перевели. Была Тася, лаборантка — вместе время проводили…

С Зойкой у него ничего не было. И знаком-то с ней так, с пятого на десятое. Он и не старался. Совсем еще девчонка, малолеток. Года еще не работает. Как пришла, сшила себе брючки по моде. Не хуже, мол, других. Комедия… Со всеми ребятами в приятелях. В турпоход идут или позовут на вечеринку — всегда пожалуйста. Ребята для смеха с ней советуются насчет всяких таких дел. Советует, хоть бы что. Забавная девчонка. Хорошая, маленькая только…

Ничего с ней не было. И все-таки было. Он знал, что было. Вот рассказать бы никому не смог. Что рассказывать? Как взглядывала на него иногда? Как однажды, проходя мимо, будто нечаянно тронула за руку?

Раз к ним приехала на буровую — посмотреть. Топала в своих брючках по настилу, когда спрашивала что-нибудь, клала ладошку ему на рукав и, задирая голову, таращила на вышку голубые свои глазенки.

А Федору было хорошо оттого только, что она рядом…

И от этого говорил с ней грубо, прогнал от дизеля, а когда она нагнулась потрогать старый турбобур, прикрикнул:

— Нечего цапать, не игрушка!

А она глядела на него послушно и еще помахала рукой с катера.

После Федор и сам не знал, почему злится на нее. Но злился, страшно злился и все твердил себе, что она девчонка как девчонка, к тому же сопливая и, если он захочет, через месяц, как миленькая, будет ездить с ним за город.

Но когда видел ее, снова чувствовал, что только бы быть с ней — и ничего больше не надо.

…Да, у него было много девчонок. Но теперь не важно, что их было много. Важно, что не было этой, единственной…

Что ж, он морской нефтяник. Знал, какая работа, — силком никто не тянул. В море все бывает. Конечно, когда ставят основание, думают. Но всего предусмотреть нельзя. Кому-то нужно рисковать. Тут дело добровольное. Не хочешь — не иди. Только не скули потом, что революцию и войну — геройские времена — прозевал по молодости.