Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

• Название: Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)
• Автор: Вячеслав Ладогин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000

В книгу вошли сборник «Бульварный роман», в который отобраны стихотворения, написанные за 20 лет, и новая книга «Исповедь алкоголика», по форме представляющая собой корону сонетов.

---

Ленинградец.

Памятнику на Пушкинской

I

Что – шмотки? Холодильный институт…
И сквер напротив (он теперь застроен).
Ребята вечно собирались тут
(Там был футбольный корт такой устроен
Для потных мужиков и пацанов),
И в общем-то хватало мне штанов.

II

…Но не совсем. Я помню: парень Рафка
Носил пиджак. И я – балдел. – Пиджак! —
Без хлястика с двойным разрезом сзади.
Он прыгал через стенку. Бога ради! —
Как здорово. (И в драку он вступал).
И я тогда в милицию попал.

III

Еще Панама. Этот клеш на нем!
Как я мечтал о Подлинной Свободе!
О брюках клеш. О пиджаке Таком;
И о холодном воздухе ночном.

IV

Как я мечтал… Что делать мне теперь?
Что было нужно: вечно не сбывалось.
Том Пушкина, зачем Ты был?
Поверь,
Над Ним печально молодость умчалась.

V

На клеше сочинял я бахрому.
Из хлопка выдирал-сидел по нитке.
Зачем читал я Пушкина в избытке!
Зачем не жил как люди?
Почему?

VI

Зачем вполсилы дрался и любил!
Что смысла бабам в рифмах принужденных?!
Зачем? Зачем у тополей зеленых
Я на дворе так мало водки пил?!

VII

Что, милый Пушкин, сделал ты со мной?
(Уж смысла сердце в жизни не увидит)
А ведь солдат ребенка не обидит!)
А ты?
Ты – камер-юнкер отставной…

VIII

Зачем меня! – Что я тебе, тунгус?
Ты заставлял читать, не разбирая
От слез? Ты открывал ворота рая.
С тобою я до Ада доберусь,

IX

Ты – вещь носильная. Я жизни не узнал —
И выше пестрой клетчатой рубахи
Не поднимается мой идеал.
Из-за тебя бывал я битым в драке.
Из-за тебя с девицами не спал
(Как ни смешно). В тюрьму попал (почти)
Из-за тебя. Уж ты меня прости.

X

Зовя навстречу смерть, дурную гостью,
Кто шел – как с кистенем – с чугунной тростью?
А женщин у друзей кто отбивал?
А кто их обнимал и целовал?

XI

…В приливе чувств своих (ненастоящих),
В своих очечках, мимо лож: блестящих,
Что делал здесь дешевый твой герой?!
Что делать?
А!?
Холодною порой, ох,
Подло в Петербурге оказаться
Твоим тунгусом, Пушкин. Лет в пятнадцать.
…Ты не сменил мне: душу, жизнь и вкус.
Прости мне, Бюст. Я больше не тунгус.

В 1981 – окончание ленинградского электромашиностроительного техникума, осенний призыв в армию. Связь. ДМБ 1983.

Лучше поздно, Вячеславушка

I

Крест. Мы – в гостинице. Края
Белы – как снег – у занавески.
…Крестится завтрашняя крестная моя
На купола в закатном блеске…

II

Как плещется река! Возвышенней колонн
Парят здесь севера березы:
Тонки – как травы. Белы – как воздух,
И обрамляет лес
Крутой песчаный склон.
И дышут серебристо козы.

III

Когда я здесь, и слышу речь: слеза близка
К реснице… невзначай стекает…
Нет. Нет во всей России чище языка.
Так чист в младенчестве бывает.
…А не поют былин: забыт их древний слог;
Крестьянин пьяный пихты сжег.
На иглы желтые с печалью небо смотрит,
Вы, ангелы, плывете над страной своею
Спаленной? Может быть, лишь боль и гнев
Объединили с равнодушьем власть над нею
И звавший небо позабыл напев?

IV

Забылись голоса лесистых берегов:
Хранят ли паперти свои приходы? Звоны?
…Вот: только нищие вокруг под Святый Кров
Ползут. Им надо денег исступленно;

И с ними входим вместе мы в Господень храм
Мы: с крестной восьмидесятилетней
(С окраины комяцкой, дальней, бедной, —
Голубушка – до слез дивится фонарям:
В них видя Дурь и Расточенье.)
«Кой веки в церковь…» Взгляд блестит,
А службу чуть-едва стоит!

Все ближе Божий раб крещенью.

Кого сравнит с собою глупый неофит —
Отца и дом забыв, – гулял из молодецтва.
И вот по правое плечо она едва стоит:
Старушка душу лбу вернув: пропажу детства.

V

Соль Вычегодская… Кораблик небольшой…
Два храма на берег монашенками сходят…
И за дорогой водяной
Из тучи месяц в небо входит.

Устюжские страдания или Симплегады[14]

I

Где на узком брежку меж хрустальных горошков две невесты стояло
Где за солью жемчужной взгляд в рожь уплывал, веер весел раскинув,
Горько-алое море вина в хрустале побережий бокала,
Ароматная красная рябь: ты – олицетворенье пучины…

II

Пью и бью хрустальные замки полужизни своей, как хрустальные рюмки.
После буду беспечен, безумен
В серебре этих утренних в досках щелей,
Под горячей росой лоб все мучает думки.

III

Паучки, как ловцы ветряных окуней,
Бродят небом, и назло цыганам забились кобылы
В твердь по голени, дерн пронизав.
Солнце опять выйти из хлябей забыло.

IV

Снова налил тебя, падаль рухнувшего винограда.
Что ж вы, дали, меня так уняли, что ж так-то? Дыханье
С корнем вырвано из-под камней. У висков – разошлись Симплегады.
Я смешок подавил. Я молчу на большом расстоянье.

V

Все вокруг мне смердит. Вздымают мечи смерченосные асы,
Ой, рубают, в капусту секут – глаз моих виноградное мясо!
Разбиваются замки с хрустальным осколочным звоном,
Замки жизни пустой на лугу. На зеленом.
Рушит Солнышко лебедь на скатерти белой (неба).
Алая скатерть (заката) пала,
А я пирую:
Я хлеба кусок отщипнул – небожитель.
Чесночинки церквей покатились под ноги небесных коней,
И они на дыбах, словно клодтовы – лишь хлещут крови
                                                           из крыльев ручьи, те,
Что рождают безумные слухи о некогда бывших стихах!

VI

Дети ветропрекрасных лавин, мы, алмазною пылью покрыты,
Веселее идем,
Звезд вращение сходится в ком.
Острова васильков в чистом поле на части разбиты,
И кузнечик грохочет, и молния с оборотных колен
Отрывается, словно рука промелькнула с прожилками вен.

VII

Отрастите огонь! На ночную свободу огонь отпустите!
Пусть – натешится ночью он в танце безумном, сыром,
Зоревую звезду согревая и теша трещаньем,
И на веки останется ветки раскинувшим страшным кустом.
Мы плывем
И бушует эхо цикады,
В среднем ухе дробясь.
Белый голубь взлетает с оставленным между невест пером
Ушли от висков Симплегады.

С 1983 – грузчик на заводе «Картонтоль», потом, потом сторож Лиговского проспекта слева, если от вокзала, на Ленбуммаше и проч. До1998 г. Женился на художнице в 1985 г. Сочинял то стихи, то песни, то пьесы, ставил, играл. Это был кусочек андеграунда.

Вместо точки

Мои стихи прожгли дыру в бумаге;
Пошел огонь от строчки отползать —
Сквозь дырочки – где препинанья знаки,
В лицо мне смотрят жгучие глаза;
Тушу я все суровой влажной строчкой,
Но поздно (весь охвачен вмиг огнем),
И, став каким-то огненным кустом:
Не в силах вовсе стал я ставить точку…

Север

Памяти крестной

I

Скрещение теней березовое – на покос,
Я – вечера кус – фиолетовым веком – прикрою,

Погост у воды… Взносит Вычегда пену волною
Чтоб нежился слух. Ведь со Слова же Всё началось

II

И кончится. Солнце укатится в реку… Чертя
Стихи у воды… в небе… ласточка луч воспевает.

Чу. Тонкозвучащая на юге туманном звезда
И песня о том, как она – чтоб упасть – доспевает.

Какие ливанские кедры! Березы ужасной длины.
Над пихтовой рощею коршун. Вкруг тишь над водой: меловая.

Изгибы песка – что старухи морщины – влажны.
Но девчонкой мчится от катера к гальке волна, как живая.

Куренье волос белокурых над дымчатым теменем,
Застыл у излучины всплеск: поцелуй, разлученный со временем.

Переживания над Вычегдой

I

За небесной фольгою – сетчаткой болезненно-тонкой—
Время-змейка свилось – обожгло меня. В сердце. Ребенка.

И, расплавленной брызжа слюдой, рыбы тени на небо бросают
В мертвый облачный город над церквью-картонкой.
Замуж хочется дереву.

II

Корни берез над водой и над брегом размытым свисают.

Не привык печататься. В 1998 г. ушел из сторожей в детдом к сиротам – пытался сделать театральную школу.

Наташеньке

I

Когда-то в глазах твоих – на берегу —
Гуляли олени с густыми рогами,
Ресницы хрустели у них под ногами;
И щеки краснели (от пламени губ).

Да. Грелись на солнце олени твои:
Когда ты, смеясь, открывала ресницы,
А вечером дружно жевали бруснику:
Веселую ягоду, славную ягоду,
Красную. Круглую ягоду.

II

Когда же ты плакала (в солнечный день),
Тянули ко мне свои мокрые морды
И душу мою собирали до крошки;
До скошенной травки. До белой ромашки,
До черной земли.

Ангел