Григорий Злотин - Амфортова рана

• Название: Амфортова рана
• Автор: Григорий Злотин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Злотин Григорий Амфортова рана

Григорий Злотин

Амфортова рана

Introductio

Амфортас -- легендарный король, хранитель Святoго Грааля (чаши с кровью Христа), один из героев круга сказаний о странствующем рыцарстве, смежного с легендами о рыцарях Круглого Стола. Амфортас обитает в замке Мунсальвеш, который, подобно граду Китежу, виден не всем, а только достойным. Пытаясь завладеть волшебною чашей, злой чародей Клингзор тяжко ранит Амфортаса, и по пророчеству эта рана не заживет до тех пор, пока короля и чашу не освободит чистый и совершенный рыцарь, лишенный всяких знаний о мире -- одновременно могучий витязь и невинный простак. Этим витязем становится известный, среди прочего, по опере Вагнера "Парцифаль". Автор взял этот сюжет в качестве отправной точки для рассказа о том, как спокойно и безмятежно живут люди в некоей стране, посреди которой -- на глазах у всех зрячих -- зияет страшная, незаживающая рана.

Амфортова рана

Пробудился я внезапно, да так и подскочил от пронзившей меня боли. Кто-то, по-видимому, тайком пробрался в спальный вагон и с размаху нанес мне сильный удар в челюсть, кулаком, а то и кастетом. Я потрясенно осмотрелся и стал было подниматься с постели, но тут же сокрушительный второй удар обрушился на меня откуда-то сверху. Прямо в темя! Свет передо мною померк, и из глаз посыпались искры. Я охнул и втянул загудевшую голову в плечи, ожидая продолженья. Но все было тихо, и только за перегородкой негромко копошились мои уже проснувшиеся попутчики. Кряхтя от боли, я оделся и поковылял в уборную.

Утро было напрочь испорчено. В отвратительном расположении духа я взял свой саквояж (получив попутно пару нещадных пинков пониже спины), и, вздыхая, ступил на перрон. Погода стояла просто восхитительная: ясный, солнечный, безветренный день. Мимо скорым упругим шагом проходили одетые с иголочки коммивояжеры, прибывшие вместе со мною утренним поездом. На улице ловкие дюжие приказчики дружно поднимали железные шторы лавок. Опрятные дворники с надраенными бляхами поливали и без того чистую мостовую. Стайка гимназисток в белых передничках торопилась на урок. Почтенные домашние хозяйки, раскланиваясь друг с другом, неспешно шли на рынок. Веселая цветочница несла на площадь свой лоток, полный свежих нарциссов и ирисов. Пахло кофе и горячей сдобой.

По переулкам еще кое-как получалось пробираться без боли, но на проспекте, что вел к площади, удары посыпались на меня, точно горох из рванаго мешка. На мое счастье я заметил, что неподалеку, между торговлей съестными припасами купца Иванина и рамочным заведением бр. Аарон, как раз на углу Померанцевой и Фонтанной, появился городовой. Опираясь на подобранную по дороге трость -- ее, верно, обронил кто-то из прежде избитых -- я направился прямиком к нему.

Внешность городового поначалу не внушила мне ни малейшего доверия. Был он плюгав, тощ, кривобок и сутул, росточка самого неказистoго, лицо имел рябое и осунувшееся, словно всю жизнь жил впроголодь. Тем удивительней было то, что едва завидев меня издали, городовой приосанился, выкатил грудь, поправил съехавшую набекрень треуголку и даже будто стал немного выше ростом. "Что Вам угодно, милостисдарь?" -- процедил он сквозь зубы, чуть только я приблизился. Я кратко объяснил ему сущность постигшей меня незадачи.

Никогда: ни после, ни, тем более, до этой встречи не бывал я так изумлен происшедшей с моим собеседником переменой. Городовой ослабил ремни портупеи, которые сдавили его внезапно выросшие плечи. Он огладил мундир, и под ним немедленно надулся тугой и круглый, словно спелый арбуз, живот. Подкрутив молодцевато встопорщенные кавалергардские усы и лихо притопнув вытянувшимся едва ли не вдвое лаковым сапогом, он молвил: "Это, судырь мой, не наше дело-с. Это, если угодно, к околоточному пожалуйте-с." Нечего делать, пришлось идти к околоточному. Городовой любезно следовал за мною, поминутно увеличиваясь в размерах.

Околоточный надзиратель был дородным мужчиной, который не без труда помещался не только в покойных креслах, поставленных ради него в середину приемной, но, очевидно, и в самой приемной. Только за то время, пока о нас докладывал дежурный городовой, околоточный вырос на добрый аршин. Выслушав меня, он торжественно изрек: "Господин N.! Право же, Вам не нужно ни о чем беспокоиться. Как явствует из Ваших бумаг, которые на первый взгляд представляются подлинными, Вы пребываете в нашем богоспасаемом городе на совершенно законных основаниях. Следственно и опасаться Вам решительно некого. Что же до преступников, то они есть, разумеется, во всяком городе, и мы на них неослабно охотимся."

Я рассердился. Потирая крепко набитую шею, я в резких выражениях заметил околоточному, что трудно оставаться спокойным, когда тебя ежеминутно колотят. На лице надзирателя изобразилось легкое раздражение. "Что ж, воля Ваша, я могу сопроводить Вас к господину частному приставу. Но имейте в виду, сударь мой, что господин частный пристав очень заняты и не всякого принимают."

Заложили коляску. Я кое-как втиснулся возле околоточнoго, городовой взгромоздился на козлы. В сопровождении двух конных полицейских мы проехали через мост, три нарядные площади и десяток солнечных улиц, полных довольными, чистенько одетыми прохожими. "Каковы новые веянья!" игриво подмигнул мне околоточный. "Балуют вас здесь, в столице."

Вопреки ожиданьям, частный пристав принял нас чрезвычайно скоро. "Друг мой," -- сказал он мне тепло и покровительственно, наклонившись с высоты своего пятисаженного кресла, "привокзальный околоток -- лучший в моей части. Не обращайте внимания на пыль," -- прервал он сам себя и указал колоссальной дланью на рабочих, которые сносили перегородку, отделявшую кабинет от столовой, "я тут понемногу занимаюсь благоустройством. Надо же когда-то и о себе порадеть." При этих словах глаза пристава увлажнились от удовольствия, и один из городовых подал ему на длинном шесте вышитый шелком батистовый платок. "Поверьте, милый мой, Вам у нас очень понравится. Города совсем нельзя узнать. Нет-нет, даже не думайте со мною спорить, пока Вы не побывали на наших благотворительных обедах, журфиксах, на балах... Постойте, да Вы ведь, верно, даже не представились еще господину полицеймейстеру?" -спохватился он. "Никак нет-с," -- возразил я с изрядной долей иронии и поежился от крепкого пинка в поясницу, "я ведь только как утром приехал." -"Помилуйте, друг мой, как можно этим манкировать? Теперь же и поедем. Василий!"

Окруженная полувзводом конных городовых карета частного пристава пронеслась по Смольнинской и через мгновение остановилась у параднoго подъезда особняка столичного обер-полицеймейстера. Дежурный жандарм вошел генералу с докладом о том, что у приезжего N. есть жалоба, не терпящая отлагательств. Я настоял на таком докладе несмотря на неудовольствие частнoго пристава, сказавшeго, что лучше было бы не огорчать добрoго графа раcсмотрением дел, а просто сделать визит.

Исполинского роста жандарм снова появился в передней. Его сиятельство просит его простить за то, что он не сможет тотчас принять уважаемoго посетителя царствующего града, так как торопится ко двору на доклад к министру внутренних дел. Впрочем, его сиятельство также велел передать, что если посетителю угодно его подождать, то свою жалобу он сможет изложить в присутствии самого министра.

Одурев от жестоких ударов, настигавших меня под самым носом у моей внушительной охраны, я согласился проехать вслед за полицеймейстером во дворец. Рота кавалергардов, сплошь набранная из четырехсаженных румяных богатырей-молодцов с кулаками размером с мою голову, оцепила широкую аллею Побед, по которой медленно и величаво двигалась наша кавалькада во главе с полицеймейстерским экипажем. Процессия была восхитительной. Модистки и горничные махали нам с балконов и бросали в воздух свои кружевные чепцы. Оркестры в садах близлежащих ресторанов играли венские вальсы. Повсюду то и дело хлопали пробки шампанского, и раздавались аплодисменты. Тщедушного вида инородца с разбитым в кровь лицом проворно затолкали в крытую пролетку и куда-то увезли. Хотя день был непраздничный, но довольные зеваки кидали под копыта коней свежие белые цветы. Кто-то настойчиво и злобно тыкал меня в бок шилом, так что уже кружилась голова, и к горлу подступала липкая тошнота.

Когда, миновав растянувшуюся на полверсты первую анфиладу покоев, мы очутились в малой приемной Е. В. кабинета, меня представили министру внутренних дел, человеку настолько огромному, что его заставляла казаться меньше только необъятность дворца. Даже великанам-приближенным было трудно разговаривать с его светлостью, так как звук шел с высоты добрых шести сажен и терялся в сводах зала. Мне подали изящный слуховой аппарат, похожий на трубку телефона. "Я, братец, крепко занят," -- пробасил в трубку министр, "да и пустое ты это дело затеял, при дворе правды искать. А, впрочем, поступай, как знаешь, мне теперь недосуг." Не успел я произнести и слова в ответ, как гремевший веселую польку оркестр смолк, и под куполом зала разнесся громоподобный рык императорского шталмейстера: "Его Императорское Величество ожидает министра внутренних дел генерал-аншефа графа Z. с дoкладом... а также путешественника мещанина N." И получив на дорожку сильнейшую затрещину, я поплелся вслед за графом.