Саша Саин - Приключения сионского мудреца

• Название: Приключения сионского мудреца
• Автор: Саша Саин
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906823-18-2

Автор выразил свое видение окружающего мира, характеры людей, их поступки. Его главный герой идет к своей цели в жизни, пробивается, как «трава сквозь асфальт». У него на пути много преград, отсутствие понимания родителей, материальные трудности, но у него есть и поддержка, в первую очередь брата. Описаны реальные события. Жизнь каждого из нас настолько интересна и оригинальна, что ничего не надо придумывать, надо только ее наблюдать, уметь делать выводы, иметь четкую цель в жизни, немного юмора, тогда и сам придешь к пониманию самого себя, своего места в этом мире.

---

Первая группа: активно, сам бы с удовольствием уничтожал евреев во время войны — 20 %

Вторая группа: уничтожал бы евреев, чтобы выслужиться перед немцами — 70 %.

Третья группа: не уничтожал бы евреев и не выдавал бы по состоянию здоровья — инвалид-колясочник, например, а чтобы сообщить немецкой полиции, телефона дома не было — 7 %.

Четвёртая группа: не уничтожал бы евреев, и не выдавал бы — 2,9 %.

Пятая группа: почему-то укрывал бы евреев от немцев — 0,1 %.

Галушка по этой классификации оказался у меня между третьей и четвёртой группой. А вот бухарский еврей — начальник колонии — оказался по этой классификации во второй группе, но узнал я об этом немного позже. Эта моя классификация универсальна, её можно применять и в мирной жизни, и не только по отношению к украинцам! Только вместо «убить еврея» подставляйте: продать друга, товарища, соученика, сотрудника или просто тётю или дядю. Она применима везде, где действуют принципы ненависти и материально поощряемой подлости!

И вот я, наконец, за своим рабочим столом! У меня на столе счётная машинка, которой я не умею пользоваться, а рядом всё тот же кульман! Мне надо, оказывается, много чертить, и ещё рассчитать расход листового металла и прокатного уголка для сейфа — полтора метра высотой, для секретных советских учреждений. Это тебе не кулачок и даже не шпиндель для токарного станка, и не кондуктор для завода бытовых холодильников. По моим расчётам и чертежам зэки будут резать металлические листы на пилах, так же и уголок, а не только друг друга! Сваркой всё будут соединять, чтобы получился советский сейф, где советские чиновники-«секретчики» смогут прятать документы, а иногда и деньги или мясо, купленное по блату. Боялся ли я чертить и рассчитывать? Конечно, боялся! Сейф по моим чертежам и расчётам, я был уверен, получится кривой, косой, и к тому же, тяжёлый — в несколько тонн! И его только подъёмным краном придётся перемещать! Так оно и получилось! Когда брат посмотрел на расчёты — он ахнул! Мой сейф получился тяжестью в несколько тонн! «Ты зачем взял листовой металл в 5 мм?!» — спросил он. «Чтобы крепче был сейф», — ответил я. «Возьми 2 мм» — посоветовал он. Он мне помогал, чем мог, но и у него были проблемы с расчётами, неслучайно, как и я, плохо учился! Счётные машинки надо было уметь настроить: разные рычажки, цифры подобрать, а затем запустить в ход машину, и начиналось: та-та-та-та-та, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та — несколько минут, а затем выдавалась какая-то цифра. Машинка при этом ходила «ходором», стол шатался, а вместе с ним и моя голова, мне так казалось! К тому же, среднеазиатская жара доходила в помещении до 40 градусов, что делало творческий труд немыслимым! Брат ничего лучшего не придумал, как ещё и вечером приходить в тюрьму дорабатывать, у него открылось немыслимое трудолюбие! Мы раздевались по пояс из-за жары. Вечером жара несколько спадала, и мы доделывали то, что не успевали в рабочее время.

Я не понимал брата, но приходилось ему помогать, он говорил, что надо быстро всё рассчитать, т. к. ему с нашими расчётами придется идти в Госплан и вышибать деньги на материалы для тюрьмы. Из-за его таланта убеждать это стало его обязанностью. Галушка боялся Госплана больше, чем немцев! Брат и здесь стал комсоргом. В тюрьме, оказалось, тоже нужны комсорги и парторги, но для сотрудников. У зэков отбирали комсомольские и партийные билеты. Место комсомольца и коммуниста могло быть под землёй, как у шахтёра, но не в тюрьме, да еще советской. Попал в тюрьму — ты уже не коммунист и не комсомолец! Никто на свете не вправе посадить коммуниста, для этого нужно разрешение не только прокурора, но и горкома партии. Надо раньше исключить коммуниста из партии, чтобы его в тюрьму отправить! Это, обычно, без проблем и делалось. Партия за коммуниста не заступалась, она очищала от него свои ряды! Брат выступал перед зэками на разные темы, они его уважали и с интересом слушали. Он уезжал часто в служебные командировки. В одной из командировок, которая была в Тирасполь, в Молдавию, на обратном пути посетил Бердичев. Родители обменяли нашу старую квартиру — в центре города, на новую двухкомнатную квартиру — на окраине города в районе кожзавода. Там я в 18 лет под Новый Год подрался, а затем бежал через еврейское кладбище. Мать до 1953 года заведовала детским домом на кожзаводе. Родители, таким образом, вернулись туда, откуда начинали! Эта квартира была со всеми удобствами, в отличие от нашей старой на улице Свердлова (по-старому — Махновская). Поменялись родители с рабочим завода «Комсомолец», который находился рядом с нашим домом. Появились все шансы такую квартиру обменять на лучшую в Душанбе. Мы из Душанбе никуда не собирались уезжать, и в Душанбе, в любом случае, лучше жить, чем в Бердичеве. Командировки брата плохо отражались на мне. Во-первых, одному приходилось всё рассчитывать и даже чертить! 8 часов ежедневно одному сидеть в тюрьме, в обстановке тоски и безнадёжности, которая висела здесь в пространстве! Хотя по зэкам этого не было видно — это была их жизнь! И сотрудники были весёлыми. Я себя представлял на месте зэков, как будто мне дали срок в 15 лет, и от этого впадал в депрессию. Уйти домой раньше времени, как на ДОКе, здесь, к сожалению, нельзя было. Если зэки, как они говорили, сидели 15 лет от звонка до звонка, то я — от звонка до звонка должен был отсидеть рабочий день! Конечно, я не совершал больших трудовых подвигов, но прятаться было негде. Другие тоже ничего не делали, но разговаривали на разные темы, которые меня не интересовали.

Что интересного мог рассказать зэк, сидящий 5 раз за хулиганство, или Корниенко из Херсона? Украину я и без него неплохо знал. Ко всему, он был сонным и нудным. Козёлкин из Коломны или, скорее, из коломенской деревни, был ещё более нудным и убогим. Поэтому я с ним чаще, чем разговаривал, играл в морской бой, который мой брат ввёл в досуг отдела. Когда брат находился в отделе, там было весело, всё оживало и всё вертелось вокруг него, даже зэки. Он вносил энергию в это безжизненное пространство — тюрьму, и когда его не было, то и тюрьма «по нему скучала»! Интереснее, чем с сотрудниками, было даже с зэками — тремя художниками, которые трудились в художественной мастерской в производственной зоне. Эта мастерская представляла собой одну комнату в бараке, где «созидали» на благо тюрьмы три вора. Они рисовали «Стой, кто идёт? Пропуск!» — в образе советского милиционера, или «Наркотик — твой враг!» — в образе зэка, а также многочисленные транспаранты к юбилеям Советской власти: «Своим честным трудом достойно встретим годовщину Великой Октябрьской Революции!». Эти воры были «разного калибра», но исключительно воры. Именно воры не лишены таланта. Ведь они тяготеют к «искусству рук» — прекрасному! И у них были «прекрасные и способные руки»! Один из них был карманником, а другой — квартирным вором. Квартирный замок надо уметь без шума открыть! Самый способный из них был Орлов — специалист исключительно по ювелирным магазинам, банкам и сберкассам! Ему приходилось взламывать самые сложные замки начиная с 17-летнего возраста. В его 42 года он, в лучшем случае, 20 лет был на свободе. Последнюю судимость провёл, один год, в тюрьме особого режима, где сидели по расстрельным статьям. Затем за примерное поведение был переведен в «нашу» тюрьму строгого режима. Которая, как он говорил — «детский сад» по сравнению с той, где он сидел: в полосатой робе, в камере-одиночке, без свиданий, общения, без передач и отоваривания в магазине. Все здесь были, как и положено, в синей робе, а он — в чёрной. Почему в чёрной? Потому что к ней лучше подходил белый накрахмаленный воротничок, который он носил. И его чёрные усики к черной робе подходили.

Он демонстративно ходил по зоне с помидором в руке, аристократически, демонстративно откусывая от помидора, как по картине Серова, девушка от персика! Да, это не был персик, но в тюрьме помидор не менее значим, чем на воле апельсин! У него всегда был чай, сигареты, деньги, уважение зэков и начальства! Его брат служил контр-адмиралом на Дальнем Востоке, отец — секретарь обкома партии, а он — вор-медвежатник, начитанный «романтик» и не «полный» дурак. Такой, скорее всего, поднялся бы, как и его родственники, но они пошли более практичным путём. «Зачем ты постоянно совершаешь одни и те же ошибки?» — спросил я у него. «А это не ошибки!» — посмотрел он на меня с сожалением, как на ничего не понимающего в жизни. «Но ты ведь на свободе провёл всего пару лет!». — «Зато, каких лет! — сказал он. — С деньгами в Грузии, в ресторанах, женщины! А как ты живёшь? — укорил он меня. — Ты тоже в тюрьме! Но сколько ты получаешь, что у тебя за жизнь? Я, кстати, могу тебе помочь! — предложил он мне по-дружески. — Мои друзья должны мне передать десять тысяч рублей. Я тебе дам две тысячи за то, что ты мне их передашь — это два года твоей зарплаты!». — «Нет!» — улыбнулся я. «Три тысячи!» — увеличил он мой доход. «Нет», — отклонил я. «Пять тысяч — половину тебе!». — «Нет, — сказал я, — мне свобода дорога!». — «Я тебя не понимаю, — сказал он, — просто я тебе доверяю, но любой из твоих коллег согласится, если я ему предложу! Мне всё приносят, кого я попрошу: от солдата до офицера и вольнонаёмных!». Он не врал, двух медсестёр и одну врачиху уволили с работы за то, что ему «секс принесли»! Но и к нему тюрьма часто обращалась за помощью. Когда, скажем, сейф заклинивался или захлопывался, и его невозможно было открыть, он это делал без проблем! Ещё два зэка, с которыми мы с братом иногда общались — были два еврея. Один из них по имени Давид, гордый и ничего не просящий, сидел, «всего-навсего», за убийство своей жены. И ещё один еврей, который всегда что-то просил, похожий на Паниковского, только — злого! У него были густые брови, как у Бармалея, перебитый нос, многочисленные шрамы, лицо злодея! И хотя, он был на вид хрупкий — никто из зэков с ним не связывался, его боялись. «За что сижу? — говорил он. — Да, ни за что! За что еврея могут посадить? Вы что, не знаете?! Обругал кондуктора в автобусе, вот и всё!». Он не сказал, что стало с кондуктором после его ругани. Он всегда начинал встречу со слов «их битэ!» (я прошу) — на идиш, и дальше следовало то, что он просил: чай, сигареты… Чай и сигареты мы ему приносили, и ещё Давиду, который не просил. А этого мы называли про себя «их битэ».