Максим Лапшин - К Лоле

• Название: К Лоле
• Автор: Максим Лапшин
• Издательство: Этерна
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-480-00284-3

Когда произносишь то самое слово, как знать, чем оно отзовется в чужих головах, а что до моей, то я предпочел бы в такой момент смолчать. Но так как Мечеслов заправлен чернилами доверху, то вместо молчания я буду многословен и объясню все по порядку. Для любителей краткости, к каковым и сам принадлежу, у меня есть нечто вроде лозунга: «Я — фанат Лолы!».

---

Неслышно включается двигатель, и пятиэтажная коробка общежития проплывает перед глазами от одного края обзора до другого, а затем убыстренно исчезает вдоль правого борта нашего корабля. Я догадываюсь: пока мы салютовали шампанским, кто-то незаметно занавесил окна специальными экранами, куда вставлены цветные слайды с изображением тех мест, мимо которых нам хотелось бы проследовать. Мы не едем, а преспокойно стоим себе на одном месте, там же, около общажного подъезда с обледенелыми ступенями, а наш корабль превращен в уютный кинозал с Бамбой-киномехаником.

Удобно устроившись, мы переговариваемся, дуем шампанское и наблюдаем разноцветное трюкачество в окнах. «Нельзя ли включить „Шанхайский сюрприз“ на боковом стекле? Нет? Что ж, тогда, будьте любезны, еще бокальчик!» Последние кадры: мачты стадиона «Динамо» на левом экране и витрина с дверьми пункта назначения на правом. Мы покидаем необычный кинозал, и, надо же, слева действительно стадион «Динамо»… «Ты куда, Антон? Право руля, нам сюда».

В новом месте окружает атмосфера шуршащей суеты, люди двигаются от центра в стороны, уступая дорогу главной процессии, то есть нам. В шуме выпестовывается музыка, звучащая все ближе и ближе. Открываются створки белых дверей такой высоты, словно в них собирались вводить слона. Мы что, теперь в цирке? Нет, мы в огромной зале, похожей на бальную. С тихим стуком за нами затворяются двери, и шампанское оглушительно ударяет мне в голову. Не помню, но к-кажется, я танцевал. Точно — в одиночку и парой с леди, дирижировавшей торжеством. Я властно выдернул ее из-за столика, где она стеснялась, глядя как брачуемые совершают свой первый официальный поцелуй, и перекладывала из одной руки в другую короткую витую указочку. По широкой примыкающей к моей груди дуге я запустил ее в центр ликующего круга гостей. Мы сделали много виртуозных па, настолько смелых, что поразительно, как только не упали в оркестровую яму. В то время как ее внимание было приковано ко мне, я все искал и не мог найти, откуда доносится музыка с явственно различимыми голосами скрипок, взрывами фанфар и радостными всплесками тарелок. Нас качнуло, и мы врезались на полном ходу в подбадривающую толпу. «Роза, ты едешь с нами!» — успел крикнуть я, выпуская ее возбужденное тело и падая на руки кого-то из присутствующих.

— Я доволен твоим выступлением. Кате тоже понравилось, — сказал Николай в машине, склоняясь надо мной. — Вино будешь?

— Скажи, я успел ее пригубить? — прозвучал мой слабый голос.

— Насчет этого не уверен. Зато загубить ее постную карьеру тебе точно удалось. На-ка выпей.

Добрый друг вложил в мою изгибающуюся длань бокал новой формы с красноватой жидкостью. Рядом улыбалась Катя, принимая от Оксаны дольку экзотического фрукта.

— Мы уже едем?

— Да что ты — мы летим!

Я поднялся в кресле, стараясь удержать двойное равновесие. Жидкость в бокале покачивалась не случайно. На этот раз все было по-настоящему, наш корабль стремглав проносился по Москве мимо знакомых мест. Они сейчас выглядели несколько иначе: не как привычные объемные декорации, а проще, приземленнее. Они утратили свои монументальные черты и размашистый печальный блеск. Площади походили на блюдца, а дома стояли лакеями, застывшими на волосок от вельможного гнева.

После процедуры бракосочетания Кате стало жарко. Она попросила Бамбу открыть люк, и решила выбраться на крышу. Сбросила туфли и по нашим плечам покинула кабину. Николай держал ее, как мог, и все равно, когда мы сворачивали на Большую Пироговскую, Катя чуть не соскользнула вниз от неожиданного порыва встречного ветра. Она не испугалась, продолжая хохотать и неистовствовать, и спустилась обратно только на подъезде к Новодевичьему. «Ведьму тоже можно призвать к порядку», — сказала она и чмокнула мужа в щеку. Мы сделали вокруг стен монастыря несколько кругов, снова вписались в Садовое кольцо, махнули дважды вдоль обожаемого мною Крымского моста, спустились на набережную и оттуда, гадая по сплетенным пальцам переулков, выехали к Кремлю.

«В воскресенье чистый воздух и нет проблем с движением», — сказал Бамба басом.

Когда часы на стенке салона пробили четыре, мы отправились на банкет. Юрий, расположившийся теперь впереди, объявлял достигаемые кораблем рубежи скорости, в то время как мы курили сигары и пробовали коньяк. У меня с сигарой не ладилось, все выбирали наугад, и так как в ящичке лежало несколько сортов, мне досталась короткая толстуха с зеленым рисунком на бумажном кольце. Я застревал лицом в дыме, путался с собственными пальцами, пытаясь придать им вид, характерный для опытных курильщиков, кашлял. Пошел снег, и мы открыли окна, чтобы пустить его внутрь. Снежинки разбивались о наши лица, таяли в коньяке, облепили сидевшего с краю Николая, который пытался рассмотреть в зеркало опаленную пламенем зажигалки бровь. «Я вышла замуж за снеговика, да?!» — веселилась Катя, вытирая ему лоб платком. Оксана сделала музыку еще громче и стала подпевать.

К общежитию мы подъезжали, вкусив всех на свете стихий. Общим числом шесть. Бамба вышел вместе с нами и оказался двухметрового роста. «У него железные нервы», — уважительно и тихо пропел Юрий. «Не обращайте внимания, он же робот, — сказала Катя и нашла глазами Николая. — Бутылки и закуски в багажнике».

Выгрузившись на прежние ступени компанией, напоминавшей букет светофоров с клонящимися в разные стороны плафонами, мы сфотографировались и проводили взглядами корабль, долго исчезавший за поворотом. Над водительским креслом горел красный огонек.

Чтобы прийти в себя, я решил принять душ. В комнате скинул ботинки, развязал галстук, долго не мог найти полотенце и взял чужое. В подвальных субтропиках текла вода из поломанных кранов, ноги скользили по мокрому полу, и, чтобы раздеться, пришлось встать ногами на лавочку. На ней лежали сплющенная конфетная обертка и раскиселившийся кусок мыла. Под теплой водой я начал засыпать и даже увидел отрывок из недавнего сна, раскрашенного по-новому. С арабскими субтитрами. И у Тирана был розовый френч. Я включил в соседней кабинке холодную воду и вставал по очереди под разные струи, пока не возникло ощущение, что в груди вместо сердца застыл осколок казенного металла. Мне вдруг непередаваемо сильно захотелось винегрета, который дружище Николай называет за темно-фиолетовый цвет салатом «Дары моря». Я заторопился к нашей компании. В ней Николай из Костромы, Юрий — уроженец Холмска. Читатель — москвич, но живет вместе с нами, потому что у него антагонизм с бабушкой и младшей сестрой. Одна пытается его накормить, другая включает в общей комнате музыку и танцует — все это отвлекает от книг. Кстати, вчера видел у него в руках толстенную книгу «Пустыни» — шестьсот пятьдесят страниц, — для меня это чтение на год, а он за полнедели уже на середине. Как пылесос! Я показал ему суперкнигу и спросил его мнение. Конечно же, сама вещь была ему знакома, кажется, по журнальной публикации. В ответ он выразился так: «Это желательно читать, сидя в тихий час в пабе на О’Коннел-стрит, когда не торопишься ни на учебу, ни на футбол».

А чем Тверской бульвар хуже? Расположившись на мысу китайского квартальчика, прочитываешь страницу, потом смотришь десять минут в окно, прикладываешься к стаканчику горячего шоколада, и в голове сами собой соединяются давние дублинские похождения и настоящие бредни Москвы. Внутренне замолкаешь, и только тогда удается расслышать, как из стоящего особняком Парижа вплывает в это фантазийное марево детская колыбельная песенка. Мама поет.

Что-то я совсем разнежился под теплым водопадом. Сворачиваю кранам головы, но вода все равно не перестает. Шлепаю в раздевалку, поднимаю из лужи упавшие с вешалки брюки, промакиваюсь полотенцем, полуодеваюсь и иду наверх.

Первым я встречаю Яна, смачно затягивающегося сигаретой на лестнице между третьим и четвертым этажами. «Хорош гусь» — таково его приветствие. Когда я прохожу на ступеньку выше, он зацепляет пальцем край полотенца и, с криком «Ап!», срывает его с моих бедер. Его спутница Власта, семнадцатилетняя девица с алыми губами и тяжелой волной крашеных волос, хихикает и глупо улыбается. Не улыбайся, не прощу — ни тебя, ни твоего дураковатого приятеля. Я и из книги-то его был готов выбросить, но смотришь, а он всякий раз изловчится, да и уцепится за абзац и примирительно молчит, краснея мочкой уха, в которую вколоты два серебряных кольца. Он, как и некоторые другие, скользящие в неведомых мне измерениях люди, привит к древу повествования самостийно, быть может, для того, чтобы добавить некую неисказимую авторской волей канву. Пусть. Главное, что под полотенцем были надеты трусы.

Банкет начинался с прохладцей. К вернувшимся из путешествия москванавтам прибавились захмелевший от пробки Читатель, Ян с подружкой, невзначай пообещавшей стриптиз, как только совсем стемнеет, и еще пара патронов из обоймы нашего этажа. Мы проголодались так, что ели в полном молчании, улыбаясь друг другу набитыми ртами. Я набросился на желанный винегрет, к которому присовокупил шпроты и бутерброды с острой корейкой. Было очень вкусно. Юрий с Оксаной почему-то сидели на разных концах стола. Неужели опять поссорились? Катя, которая орудовала вилкой медленнее остальных, застыла и вопросительным взглядом обвела стол. Тогда Юрий отодвинул тарелку, намереваясь произнести тост. Он встал, поднял бокал, оценил его прозрачность на свет и пригладил ладонью пиджачный лацкан. Я настроился на пять официальных минут, но Юра изменил своей традиции сложносочиненных речей.