Грэм Робб - Жизнь Гюго

• Название: Жизнь Гюго
• Автор: Грэм Робб
• Жанр: Научпоп
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-05847-8

Предлагаемая читателю биография великого французского писателя принадлежит перу крупнейшего специалиста по истории, культуре и литературе Франции. Грэм Робб – не только блестящий знаток жизни и творчества В. Гюго, но и великолепный рассказчик, благодаря чему его исследование приобретает черты захватывающего романа.

---

В «Рассказе о Викторе Гюго» не делается попытка вывести мораль из истории в целом. И все же, как и во многих других случаях, создается впечатление, будто повседневная жизнь Гюго процеживается через его сознание, как через волшебное сито: действительность проходит сквозь него и складывается в осмысленные узоры. Он поднимается на вершины и открывает для себя исторический момент, который сигнализирует о поражении его отца, источник земного удовлетворения, равнодушие Матери Природы и желание прыгнуть в пустоту. И все объединилось в колыбели французского образования. Обычно такое врожденное метафорическое зрение, когда любое событие принимается за аллегорию чего-то другого, считают психозом. Прослеживается тревожное сходство между некоторыми поздними стихами Гюго и монотонно-ошеломляющими образами, которые свойственны пациентам с синдромом болтливости.

Возможно, Гюго не порывал связи с общепринятой действительностью потому, что всегда опирался на нечто конкретное, а также потому, что его связь с видимым миром покоилась на прочном фундаменте секса. Даже его выдающиеся сексуальные подвиги следует в каком-то смысле считать приложением интеллектуального метода. В старости он просто стал плодовитее во плоти, чем на бумаге. В юности такой способ восприятия часто представляется мелочным и смехотворным. Школьником Гюго любил глазеть на обнаженные статуи в Люксембургском саду. Однажды он спрятался в шкафу на чердаке в доме матери, чтобы посмотреть, как встает из постели горничная{170}. Если вспомнить, что женщины не знали о его присутствии, его можно назвать вуайеристом. Но тот же самый человек создал «Созерцания» (Les Contemplations), где «приподнял юбки Природы». Вуайерист оказался и провидцем – во всех смыслах слова.

Второй вклад Бискарра в становление Гюго позволил Виктору впервые узнать вкус славы. В 1817 году сорок пожилых «бессмертных», членов Французской академии, проводили ежегодный поэтический конкурс на вполне однозначную тему: «Счастье, проистекающее из изучения всех обстоятельств жизни»{171}. Увидев объявление о конкурсе, Гюго написал оду в 334 строки, посвященную радости и пользе чтения, с тончайшими намеками на то, что школа (представленная «шумом, беспокойством и обманом») враждебна учебе. Как и следовало ожидать, он выразил вполне роялистскую точку зрения: литература учит ненавидеть «жестоких завоевателей и диких воинов».

Когда ода была закончена, Бискарра велел ученикам построиться парами и повел их к собору Института[5] на левом берегу Сены. Приказав остальным зарисовать каменных львов на фасаде, он вместе с Гюго взбежал на крыльцо и передал его стихи в канцелярию академии.

Через несколько месяцев Виктора навестил Абель. Он назвал младшего брата полным идиотом. Если бы Виктор в стихах не дал понять, что «едва видел, как три пятилетия завершили свой круг», ему бы, наверное, присудили первую премию. Никто не верил, что автору оды всего пятнадцать лет. Гюго, которому, возможно, в связи с его достижениями предоставили некоторую свободу, бросился к постоянному секретарю академии и показал свое свидетельство о рождении. Ему сказали с поразившей его бесцеремонностью: «Наше недоверие окажется вам полезным». Секретарь был прав: ода мгновенно прославила Гюго. В то время академия старалась оживить интерес общества к искусствам. Подобные конкурсы и обмен эпиграммами и одами, который последовал за ними, стали главными событиями литературной жизни. Академия с радостью представила миру одаренного юношу, тем более что он, как выяснилось, придерживался «правильных» политических взглядов.

Первый успех Гюго стал также поворотным пунктом в истории его отношений с близкими, не в последнюю очередь потому, что он откровенно превзошел удрученного Эжена. Средний брат тоже сочинял стихи и состязался с Виктором за любовь матери. 26 августа 1817 года Абель послал генералу в Блуа «дерзкое» письмо. Он объявил: в пятнадцать с половиной лет Виктор удостоился «похвальной грамоты» (буквально «почетного упоминания» – mention honorable) Французской академии. Буквально это было правдой: ода «упоминалась» на публичном собрании академии, что, разумеется, было «почетным», но похвальной грамоты Виктор в тот раз не получил. «И тем не менее, – писал Абель, – вот каковы дети, которых вы преследуете с такой яростью». Ради объективности Абель советовал отцу прочесть последний номер «Журналь де Коммерс», откуда он узнает, что «не только поприще военного способно принести славу».

Если бы генерал Гюго в тот день просмотрел «Журналь де Коммерс», он увидел бы там обвиняющий перст, направленный на него: «Какой суровый цензор не растрогается, узнав о пятнадцатилетнем мальчике, который пишет стихи и посылает их на конкурс в академию, надеясь, что их похвалят?» Анонимный автор, чей стиль подозрительно напоминает стиль Абеля Гюго, сообщал о том, какое удивление и радость испытали читатели, но в основном читательницы. Виктор подробно описал свои чувства после того, как прочел о трагической участи Дидоны в «Энеиде». Его ода стала идеальной, ничему не угрожающей виньеткой сентиментального молодого человека, которому знакомы смутные тревоги. Сердце сжималось при чтении строк:

Мое сердце тает; теперь оно стремится разделять
Те беды, которые испытает когда-нибудь потом.

Успех Гюго стал моральной победой над отцом, и казалось совершенно нормальным, что первый отзыв на его творчество принял именно такую форму – критика в сочетании с практическим советом по воспитанию детей: «Родители, которые вырастили сего ученика Вергилия… понимают, с какой заботой и нежностью следует воспитывать это милое и невинное создание. Оберегайте его от тех страданий, которые поедают время и сердце, от строгостей, которые губят талант, не давая ему расцвести в полной мере, и вы, может быть, взрастите последователя Мальфилятра[6]».

Неизвестно, как отнесся к успехам Виктора генерал, но после того он, судя по всему, больше прислушивался к просьбам сыновей. Им позволили изучать право – иными словами, получить свободную профессию и записаться в университет, а время от времени посещать и амфитеатр Сорбонны.

Официально признанный чудо-ребенок начал литературную карьеру, не дожидаясь освобождения из «тюрьмы». Короткий период между конкурсом Французской академии и его последним днем в школе (8 сентября 1818 года) содержит самые яркие происшествия его периода «ученичества»: «милое и невинное создание» вышло в тот мир, которое надеялось завоевать. Правда, «милость» Виктор по большей части сохранил, зато всю невинность берег для личной жизни.

Первой его уловкой была рассылка подобострастных маленьких од нескольким академикам. Он благодарил их за то, что они «вырвали [его. – Г. Р.] слабые вирши из пропасти забвения». «Незрелая муза» Гюго просила прощения у постоянного секретаря за то, что «врывается в их благородные труды», но именно «лестному отзыву» секретаря обязан он своим незаслуженным успехом. В «Рассказе о Викторе Гюго» такое откровенное низкопоклонство объясняется отсутствием интуиции. На самом же деле многочисленные поклоны и расшаркивания Гюго были далеко не наивными. В раболепном стиле он подчеркивал свой юный возраст, намекал на свою гениальность и доказывал, что ради славного будущего можно прибегнуть и к самоуничижению.

Одна ода предназначалась переводчику Оссиана Бауру-Лормиану, которого поздние романтики прозвали «Балур-Дорманом» («полусонным болваном»). Однако Баур-Лормиан написал послание Людовику XVIII, в котором указывал на необходимость проведения мягкой конституционной реформы. Гюго откликнулся таким монархическим по духу стихотворением, после которого его недвусмысленно причислили к стану «ультрас». К счастью для Гюго, стихотворение не было послано в газеты, «потому что, – как он писал в своей тетради, – Эжен оказался слишком нетороплив. (Решить, какое стихотворение является самым лучшим, предстояло госпоже Гюго.) Как говорят в народе, дорога ложка к обеду»{172}.

До тех пор самым успешным произведением Виктора была поэтическая просьба о помощи, поданная «г-ну графу Франсуа де Нёфшато, Французская академия». Стихотворение подарило Гюго влиятельного покровителя и вовлекло в его первое литературное приключение. Все окончилось довольно неприятным происшествием, которое достойно отдельного расследования. Случившееся открыло юноше глаза на литературные круги до того, как у него сформировались какие-либо иллюзии. Таким образом, он получил важное преимущество по сравнению с другими писателями своего поколения.

30 августа 1817 года, смешав в нужных пропорциях высокомерие и раболепность, он напомнил Нёфшато, которому ничего не нужно было напоминать, что Вольтер «осветил ваш рассвет огнями своего заката». Он имел в виду, что Вольтер назвал тринадцатилетнего Нёфшато своим поэтическим наследником. Теперь же Нёфшато просили сделать то же самое для Виктора Гюго. Академик ответил одой и пригласил «нежного друга девяти муз» прийти и получить в подарок его совет.