Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

• Название: Камер-фрейлина императрицы. Нелидова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022588-1, 5-271-08337-3

«Мадмуазель Нелидофф», Екатерина Ивановна Нелидова (1756-1839), покоряла современников блестящим умом, остроумием, весёлым характером. Камер-фрейлина императрицы, она в течение 22 лет была близким другом и советчицей Павла I, оказывая на него огромное влияние. Все эти годы она отказывалась от дорогих подарков императора и унесла с собой в могилу тайну их отношений.

Об одной из самых удивительных женщин XVIII века рассказывает новый роман известной писательницы Нины Молевой.

---

   — По внешности, что ли?

   — О внешности что говорить! Для нашего брата чуть лучше чёрта — уже красавец. По складу душевному — вот что важно. Князюшка наш только и умеет, что дуться да судьбу во всём винить, а граф — он лёгкий, весёлый, в делах амурных обихоженный. Разве не так?

   — Не то, не то, папа. Ты в расчёт прими: Андрей Петрович самый что ни на есть закадычный приятель великого князя, и то с младенческих лет. Тут обида двойная! Свой же приятель супругу увёл, не посовестился. Да ин и бог с ними. Подскажи, как с похоронами быть? Меня великий князь видеть не хочет, слов моих не услышит. Может, послать кого до разума его достучаться? Как письма прочёл, ни разу в церковь не заходил. Пока по переходам шептаться могут, что от горя, мол, себя не помнит. А на похоронах? Как хоронить без супруга-то? Тут уж всё грязное бельё на всю Европу вывернем.

   — Совета моего хочешь, государыня, — махни на Европы рукой. Что подумают, что скажут, — велика ли разница. Ты же какую державу представляешь! Перед силищей такой каждый помолчать предпочтёт, хоть на всякий случай. Кто с Россией из-за одной неверной принцессы ссориться станет? Родительнице принцессы написать о её похождениях можно, она первая притихнет.

   — Послала я ей пару писем принцессы к Шувалову.

   — Вот и славно. Сама пусть стыдится дитятка родимого. Ей после такого конфуза только и думать, как бы остальных дочек пристроить, а не то что российскую императрицу да двор осуждать. Ещё напомнить тебе, матушка, хочу о давних временах. Как оно с супругой царевича Алексея Петровича, принцессой Софией Шарлоттой Вольфенбюттельской[17], случилось. Никто толком не сказал, родами ли померла или скрыться вовремя сумела.

   — Как это скрыться? Шутишь, папа. Да ещё после родов!

   — А ты, матушка, сама рассуди, кому принцесса-то была нужна в те поры? Положим, царевича она родила. Значит, о престоле беспокоиться более не приходилось. К тому же государь Пётр Алексеевич уже положил сына от первого брака от престола отстранить, а тут ещё дети могли пойти — лишняя забота.

   — Как у тебя, папа, всё просто!

   — А что ж тут эдакого мудреного? Помогли принцессе бежать: и перед Веной не виноваты, и себе руки развязали. Думаешь, матушка, случайно слухи-то по сей день ходят, что живёт наша принцесса за океаном с полковником каким-то, графиней прозывается.

   — Ну, ладно, бежала — не бежала, нам-то что с наследником придумывать? Хочешь не хочешь, огласка плохая.

   — Кто спорит, лучше бы без неё. Да ведь ты, матушка, сама мне говорила, что философу этому, или библиотекарю, Гримму[18] о перипетиях великого князя семейных подробно писала. И характер у принцессы какой оказался неуживчивый, и мотовка она редкостная. Так ведь? А Гримм при матушке княгининой состоит, значит, там ни для кого не новость. А ты возьми да и сговори наследника со следующей невестой.

   — С ума сошёл, папа! Эту не погребли, а ты...

   — Что я? Ты совета спрашиваешь, я тебе по своему рассуждению и советую. Как в Европе узнают, что жених такой завидный освободился, знаешь как все родители возрадуются?!

   — А Павел Петрович? Согласится ли?

   — Попробуй, матушка, есть же у него мужская обида — согласится.

   — Ничего не пойму. Заговорил ты меня, папа, — голова кругом пошла.

   — У тебя-то, матушка? Да никогда в жизни. Ты у нас всегда со светлым умом да крепкой головкой. Какой генерал против тебя выстоит?! А коли плохо пояснил, повторю. Любому кавалеру куда лучше даму оставить, нежели самому в отставке оказаться.

   — Это что — как у нас с тобой, папа?

   — Ну, мы с тобой, матушка, дело особое. Хотя есть щепоточка и от того, что тебе сказал. Ведь всё равно надоем я тебе, как Бог свят, надоем. А так, видит Бог, мне, акромя тебя, никого в свете не нужно. Жениться никогда не женюсь, а уж ты, государыня, жизнью-то попользуйся. Ещё Потёмкину Гришке спасибо скажешь.

   — Какой ты, право, Григорий Александрович.

   — Вот видишь, сразу как государыня заговорила. И ладно, и слава Богу. А хочешь, я через приятелей царевичевых к вопросу твоему его подготовлю? Чтоб не как снег на голову, а?

   — Спасибо тебе, папа, скажу.

   — Не надо мне благодарностей, государыня, лишь бы тебе во всём угодным быть. Ой, да время я у тебя отнял, заболтался совсем. А там в антикаморе кавалер какой распрекрасный аудиенции у тебя дожидается. Обещал ему похлопотать.

   — Кому ещё, неуёмный ты человек?

   — Завадовскому Петру Васильевичу.

   — Ты обещал? Ты, Григорий Александрович? Впрочем, проси.

* * *
Е.И. Нелидова, великий князь Павел Петрович

Сама не знаю, что в эту анфиладу потянуло. Тихо во дворце. Голоса человеческого не услышишь. Хвоей тянет. Ладаном. Певчие и те в церкви будто беззвучно поют. Свечи теплятся — огоньки от сквозняка мерцают. Хотела к покойной зайти, да новость такая, что с мыслями не соберёшься. Отказал великий князь, наотрез отказал супругу в последний путь проводить, проститься по-христиански. Духовник и тот отступился, говорят. Пять минут от силы с его высочеством пробыл и вышел, рукой махнул.

Для всех — один каприз. Прихоть царевичева, а по мне иначе. Прямой его высочество. Честный. И от других прямоты ждёт. А коли нет, так и скрываться не хочет. Таких людей во дворце днём с огнём не сыщешь. А он...

Может, Анна Степановна Таше что скажет — приехала откуда-то, с Ташей запёрлась. Всё хлопочет, всё по поручениям императрицы бегает. Недобрая она. И его высочество не любит. При мне Таше сказала: слава Богу, мол, в твоих жилах крови этой голштинской и в помине нет. Значит, императора Петра III. А великий князь как родителя ценит! Говорить о нём начинает — голос дрожит. Чувствительный он, великий князь. Как-то теперь ему без супруги, совсем одиноко станет.

Неужто шуваловская интрижка всплыла? Сколько лет тянулась и так не вовремя объявилась. Да и было ли что, кто знает. Любую записочку так представить можно или смехом обойтись.

Боже мой, да это его высочество! Один!

   — Катерина Ивановна, почему вы здесь — не в церкви? Всему придворному штату положено оплакивать великую потерю. Вы иначе думаете? Решили нарушить положенный ритуал?

   — Ваше высочество, я плохо умею думать — только чувствовать.

   — Но это прекрасное качество. Как вам удалось сохранять его во дворце? Среди людей, рассчитывающих каждый свой шаг?

   — Право, не знаю, ваше высочество. Наверно, всё дело в том, что я предпочитаю всем разговорам собственные мысли. Они меня полностью занимают. Знаю, это плохо, и потому стараюсь скрывать этот свой недостаток.

   — И чудесно. Так какие же мысли привели вас к этим окнам?

   — Ваше высочество, я очень люблю Неву, а время, когда идёт лёд, особенно. Кажется, вся природа куда-то устремляется, торопится, ждёт. Нет, я не неудачно сказала: природа начинает дышать, как пробуждённый ото сна человек.

   — Какое поэтичное сравнение. Вы сочиняете стихи?

   — Ни в коем случае, ваше высочество. Никогда не испытывала подобной потребности.

   — Потому что много стихов посвящалось вам. Я читал некоторые — они совершенно восторженные.

   — Я умоляю о пощаде, ваше высочество. Не вспоминайте о них. К тому же все вирши относились к сценическим представлениям, а не ко мне как к человеку. Так что они меня не волнуют. Играть ролю и быть в жизни — слишком разные вещи.

   — А мне кажется, вы несправедливы к своим почитателям. Они сумели за представлением разглядеть вашу действительную натуру и на неё отозваться.

   — Вы льстите мне, ваше высочество. Но, даже понимая это, я испытываю несказанную радость. О, простите, в такой день...

   — Обыкновенный день. Вы хотели мне выразить соболезнование? Помнится, вы это сделали вместе с Натальей Григорьевной сразу же после кончины великой княгини. Вы были так заплаканы. Вы любили великую княгиню? Были к ней привязаны?

   — Вы разрешите мне откровенность, ваше высочество?

   — Только она одна и имеет для меня смысл. Если вы, конечно, на неё и впрямь решитесь.

   — Я соберу всё своё мужество. Но я просто не могу не быть искренней с вашим высочеством. Я не любила великую княгиню и думала только о ваших переживаниях, о всём горе, которое вам придётся пережить.

   — Не любили? У вас были на это какие-то особые причины?

   — Никаких! Мне просто представлялось необходимым в отношении такого человека, как ваше высочество, больше восхищения, уважения.

   — И любви, хотели вы сказать?

   — Нет-нет, об этом я не вправе судить и не судила никогда. Простите, ваше величество, я никогда не позволила бы себе даже помыслом вторгаться в чужую жизнь.

   — Вы продолжаете меня удивлять, маленькая Сербина. Представления на сцене должны были вас научить притворству, между тем я готов верить в вашу искренность.