Юрий Щеглов - Жажда справедливости

• Название: Жажда справедливости
• Автор: Юрий Щеглов
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Юрий Щеглов. Жажда Справедливости: Историческое повествование. Повесть. / Послесловие: М. Шатров.

Журнальный вариант. Опубликована в журнале Юность. 1987, № 11. С. 13–35.

Повесть «Жажда Справедливости» знакомит с малоизвестными страницами гражданской войны на Севере России. Главный герой — сотрудник Наркомвнудела, крестьянин по происхождению и городской пролетарий по образу жизни. Восемнадцатилетний Алексей Крюков принял революцию как событие, знаменующее собой становление нового общества, в котором не только принимаются справедливые законы, но и выполняются всеми без исключения.

Безусловно, историческая проза, но не только: вопросы, на которые ищет свои ответы Алексей, остаются и сегодня по-прежнему злободневными для людей. «Жажда справедливости» написана «из времени, обжигающее и очищающее дыхание которого мы будем чувствовать всегда», — говорится в послесловии к повести, опубликованной впервые журналом «Юность».

---

Комендант Петроградской стороны весной 1919-го — достаточно весомая величина. Он сам командовал вооруженным отрядом, и вызвать его на допрос повесткой не удалось бы. Тогда Крюков прочно засел за подсчет разворованного в Красном, шаг за шагом убеждая комиссариат, что похищенные из дворца вещи безвозвратно исчезли. Неоценимый вклад в разоблачение Дергунова сделал генеральский повар Пров Ануфриев. Он предоставил в распоряжение Крюкова кулинарную спецификацию, то есть списки съестных припасов, выданных из распреда и израсходованных за осенние и зимние месяцы 1918 года. Перечень Ануфриева довершил падение Дергунова. Раньше он ухитрился отбиться от контрольной комиссии, ссылаясь на незнание прошлой биографии Коловратова, рекомендованного в ячейку. Всеми правдами и неправдами через кого-то пролез в коменданты, ловко манипулируя неведомыми покровителями. Но, столкнувшись лоб в лоб на очной ставке с поваром, не выдержал, раскололся и дал, что называется, течь. Уж очень сочно Ануфриев изображал сарданапаловы пиры и афинские ночи, которые закатывал Дергунов собутыльникам и холуям. В энциклопедии Брокгауза и Эфрона не упоминались сарданапаловы пиры и афинские ночи, а спросить у повара, что сие означает, Крюков стеснялся. Неприлично выглядеть невежей. Со Скокова как с гуся вода, а ему обидно до слез. Вечером телефонировал Кашпурчаку на Лиговку. Условились о встрече. Долго слушал объяснения, качал головой. Пригласив поутру Ануфриева, расшифровал авторитетно:

— Афинские ночи закатывать гостям нельзя. Это ведь разврат, а не пир. Надо быть предельно точным. Ты просто хотел сказать, что Дергунов принимал участие в организации оргий в стачке с Акимом Коловратовым.

Ануфриев кивнул:

— В аккурат попали, гражданин начальник. Развратность невероятная…

Обсуждая сам с собой давнюю поездку в Стрельну и хлебные баталии на Сортировочной, Крюков пришел к заключению, что войну с такими открытыми врагами, как налетчики или проституция, вести куда проще, чем устранять, например, губпродовский или волисполкомовский бюрократизм. Однако страшнее Дергунова противника нет. Подобные, будто шашель, подтачивают изнутри. В чем корень наших ошибок и неудач? Как сладить с перерожденцами? Отчего так нелегко создавать вроде бы естественную форму существования человека — коммунальную жизнь? В кадрах, безусловно, нехватка, но не только в них суть и спасение. Полезно посмотреть на вещи шире и со стороны. Со стороны виднее.

Как создать систему, при которой свободная торговля и нажива перестанут служить стимулом для людей?

В стрельнинских происшествиях содержались крупицы истины, натолкнувшие его, правда, не сразу, на поразительные выводы, которые на первый взгляд и не вытекали из глупой истории с чайными.

Вечером после ареста Дергунова, пережив невероятный взлет и торжество, он принялся за подробное изложение своих командировочных впечатлений, адресуясь, как обычно, в комиссариат. Точно, как до революции, когда профсоюзная ячейка и фабрика заменили ему отца и мать, так и сейчас едва знакомые члены коллегии заменили ему друзей и родственников. Не с кем больше поделиться, и никому его горькие думы, кроме них, не нужны и не интересны. Он ощущал настоятельную, почти вдохновенную потребность высказаться перед ними.

«Не будет хвастовством утверждать, — старательно вывел Крюков, — что мы достигли громадных успехов. Весь север, вся Новгородская, Псковская и Олонецкая губернии обезврежены от спекулянтов и свободных торговцев хлебом, которые сами его не выращивают. Обозы мешочников везде — и в средней полосе России, и на Волге, и на Урале, и в Сибири, и у нас — есть бич и компрометация продотрядов — организованной силы пролетариата.

У нас, к счастью, мешочников меньше, чем в целом по стране. Продотряд есть государство, мешочник же по природе коммерсант, а по духу авантюрист. Вздувание цен на совести этих прохвостов, и вопли о свободной торговле подхватываются и разносятся ими.

Что получает крестьянин от мешочника взамен? Товары? Нет! Бумажки, нередко царские, „керенки“, и все. Инструктор тов. Чернопятов, которого я однажды встретил в Лодейном Поле, рассказывал, как мешочники на тридцати телегах подстерегли баржу с хлебом возле Самары, и как они набросились на мужиков и обглодали в один момент. Мешочник — не крестьянин, хотя и маскируется разными способами под него. Крестьянин никогда не покинет родную избу, родную почву. Мешочник — враг крестьянина. Он путешественник со взяткой в кармане, гад и нечистота, третий лишний. Крестьянину нужно промышленное изделие, а следовательно, ему не обойтись без связи с государством. Мешочник создает лишь иллюзию свободной торговли, потому что крестьянину ни купить, ни продать пока негде.

Рабочий всегда получит паек, если продукты завезли в государственные распределители. Кооперативные закупки также надо производить в интересах строго регламентированного потребления. Трудящийся никогда не сомневается, что его накормят или хотя бы он не умрет с голода, когда продукты есть в наличии на центральных пунктах.

На севере с хлебом хуже и борьба за него жестче, чем на Украине. Но рабочий в городах там голодает неизмеримо больше, потому что посреди пшеничного и кукурузного изобилия еще свирепствует свобода торговли. Рынок завален продуктами, а купить их на мизерную зарплату пролетарский элемент не в состоянии. Харьков и Донбасс тому разительные примеры. Буржуй обменивает барахло на овощи и фрукты у мешочника. Вот и получается, что рабочий и крестьянин устранены, а мешочник и буржуй обогащаются и лопаются от сала. То же явление наблюдается и на востоке страны. Я слышал, что в Сибири мешочники торгуют хлебом на вынос, пересекая линию фронта и курсируя без опаски туда-сюда».

Обрушив на членов коллегии яростную филиппику против мешочников и спекулянтов, Крюков не без колебаний подступился к формулировке мер по преодолению кризиса. Он на мгновение опять вообразил утомленные и оттого кажущиеся постными лица Тункеля, Вальцева и Скокова — и отложил перо. Достойно ли упрекать старших товарищей? А сам он справился бы с возникшим положением, если бы возглавил руководство?

Подавив мимолетную слабость, он напомнил себе, что промахи настоящие большевики должны исправлять честно и сообща и что критика и самокритика — движущие силы революции.

«Значит ли, что мы здесь, то есть я имею в виду на севере, святые и не допускали искривлений? — взвешивая каждое слово, осторожно начал Крюков. — Нет, мы допустили очень много ошибок из-за спешки. Одну ошибку нельзя оправдать, и я о ней скажу особо, чтобы не повторить ее в будущем.

Опыт свидетельствует, что, уничтожая свободную торговлю, мы уничтожаем кровопийц, которые пытаются держать нас за горло. Но прежде всего мы должны добиваться централизованных поставок и справедливого распределения продуктов. Наша ошибка заключалась в том, что мы нарушили порядок очередности кое-где и сознательно. Сначала уничтожили свободную торговлю, а затем принялись за распределительную политику. Случай в Стрельне полностью подтверждает мои слова. В нем, как в капле воды, отразились наши неудачи.

Нельзя седлать лошадь с хвоста и распределять то, чего нет. От этого выигрывают только бюрократы и ловчилы типа Пирятинского. Сначала организуй — потом ликвидируй. Нельзя мелкие продуктовые проблемы сравнивать с переходом, например, Путиловского завода, то есть производства, в руки рабочих и крестьян. Иначе сами развалим систему и выкупаем офицерье в нашей, пролетарской крови.

Понимаю, что делаю далеко идущий и, быть может, преувеличенный вывод, но прибегаю к такому приему с целью заострить проблему и готов отвечать перед коллегией и коллективной совестью комиссариата, ибо моя преданность революции заставляет высказаться нелицеприятно и до конца. Я твердо уверен, что на пороге хлебных магазинов с двадцатью сортами булок будут мучительной смертью умирать люди с голода, если мы не наладим правильную распределительную систему, опробованную на нашем советском Севере.

Раньше проныры косяком перли в свободную торговлю, а теперь вынуждены скрываться и мимикрировать. Это оборотни и вампиры. Много я бед предвижу от них. Жуликов и изменников столько, что карающий меч революции того и гляди затупится об их сальные шеи.

Прав я или не прав, уважаемые товарищи члены коллегии? Но сомнения меня одолевают. Отсюда с непреложностью делаю заключение, что сперва полезно создать, конечно, временную систему, а потом нанести сокрушительный удар по свободному рынку, что сейчас мы и осуществляем повсеместно с небольшими отклонениями. Иного пути нет. Иначе работать комиссариату придется и вдвойне, и втройне, и не каждый инструктор удержится в схватках на уровне, и роковых неприятностей не оберешься.