Олег Лекманов - Сергей Есенин. Биография

• Название: Сергей Есенин. Биография
• Автор: Олег Лекманов
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-093277-1

Эта книга о Сергее Есенине (1895–1925) – новый, непредвзятый взгляд на его драматическую судьбу. Здесь подробно исследованы обстоятельства его жизни, в которой порой трудноразличимы миф и реальность, маска и подлинное лицо. Авторы книги – авторитетные филологи, специалисты по литературе русского модернизма – на основе многочисленных документальных свидетельств стремятся воссоздать образ Есенина во всей его полноте. Следуя от раннего детства до трагического финала жизни поэта, они выявляют внутреннюю логику его биографии. Книга содержит около трехсот иллюстраций и снабжена аннотированным указателем имен.

---

Я помню, как удивился, впервые встретив его наряженным в какой-то сверхфантастический костюм. Есенин сам ощущал нарочитую “экзотику” своего вида и, желая скрыть свое смущение от меня, задиристо кинул:

– Что, не похож я на мужика?

Мне было трудно удержаться от смеха, а он хохотал еще пуще меня, с мальчишеским любопытством разглядывая себя в зеркале. С завитыми в кольца кудряшками золотистых волос, в голубой шелковой рубахе с серебряным поясом, в бархатных навыпуск штанах и высоких сафьяновых сапожках он и впрямь выглядел засахаренным пряничным херувимом[186].

Именно открытость Есенина позволила его ближайшему приятелю из кружка Ляндау Владимиру Чернявскому в своих мемуарах дать проницательный, пусть и ретроспективный, микроанализ поведенческой стратегии поэта. “Мы, пожалуй, преувеличивали его простодушие и недооценивали его пристальный ум, – признает Чернявский. – Конечно, мы замечали: Есенин не мог не чувствовать, что его местные обороты и рязанский словарь помогают ему быть предметом общего внимания, и он научился относиться к этому своему оружию совершенно сознательно”[187]. И он же очень хорошо написал о подлинном, не заемном обаянии Есенина, которое помогало поэту преодолевать все преграды в общении: “В нем светилась какая-то приемлющая внимательность ко всему, он брал тогда все как удачу, он радовался победе и в толстых, и в тоненьких журналах, тому, что голос его слышат. Он ходил, как в лесу, озирался, улыбался, ни в чем еще не был уверен, но крепко верил в себя”[188].

В скобках приведем фрагмент из относящихся к куда более раннему периоду мемуаров И. Копытина: “Даже старшего учителя Евгения Михайловича Хитрова <Есенин> расположил к себе так, что тот ему во многом потворствовал, например чаще других отпускал из общежития в город”[189].

Публичный поэтический дебют Есенина в Петрограде состоялся 30 марта. В этот день он читал свои стихи в редакции “Нового журнала для всех”. “Гости были разные, из поэтов по преимуществу молодые акмеисты, охотно посещавшие вечера “с чаем”. Читали стихи О. Мандельштам (признанный достаточно кандидат в мэтры), Г. Иванов, Г. Адамович, Р. Ивнев, М. Струве и другие <…> Попросили читать Есенина. Он вышел на маленькую домашнюю эстраду в своей русской рубашке и прочел помимо лирики какую-то поэму (кажется, “Марфу Посадницу”). В таком профессиональном и знающем себе цену сообществе он несколько проигрывал. Большинство смотрело на него только как на новинку и любопытное явление. Его слушали, покровительственно улыбаясь, добродушно хлопали его “коровам” и “кудлатым щенкам”, идиллические члены редакции были довольны, но в кучке патентованных поэтов мелькали очень презрительные усмешки”[190].

5

“Первые месяцы жизни поэта в Петрограде не были плодотворными: рассеянный образ жизни и небывалый успех на время выбили его из колеи”, – писал в своих воспоминаниях о Есенине Михаил Мурашев[191]. Позволим себе не согласиться с мемуаристом: собранные воедино биографические факты показывают, что апрель 1915 года Есенин вполне плодотворно использовал для закрепления достигнутых успехов.

В течение апреля он регулярно посещал Мережковских и вел с ними задушевные беседы, например, об отличительных свойствах характера петроградских жителей: “Люди в Питере, говорит, – ничего, хорошие, да какие-то “не соленые””[192]. Поэт познакомился и с признанным прозаиком, знатоком русской старины Алексеем Михайловичем Ремизовым (15 апреля датирован инскрипт Ремизова Есенину на книге “Подорожье”[193]). И только Блок, любовь к которому в то время граничила у Есенина с обожествлением[194], от личного общения со своим протеже вежливо уклонился. Но и он в письме к Есенину от 22 апреля нашел нужные слова, чтобы ободрить начинающего поэта:

Дорогой Сергей Александрович!

Сейчас очень большая во мне усталость и дела много. Потому, думаю, что пока не стоит нам с Вами видеться, ничего существенно нового друг другу не скажем.

Вам желаю от души остаться живым и здоровым.

Трудно загадывать вперед, и мне даже думать о Вашем трудно, такие мы Алексей Ремизов. 1900-е с Вами разные; только все-таки я думаю, что путь Вам, может быть, предстоит не короткий, и, чтобы с него не сбиться, надо не торопиться, не нервничать. За каждый шаг свой рано или поздно придется дать ответ, а шагать теперь трудно, в литературе, пожалуй, всего труднее.

Я все это не для прописи Вам хочу сказать, а от души: сам знаю, как трудно ходить, чтобы ветер не унес и чтобы болото не затянуло.

Будьте здоровы, жму руку.

Александр Блок[195].

В начале апреля 1915 года на квартире у Рюрика Ивнева собралась большая компания литераторов-модернистов, чтобы послушать, как Есенин читает свои стихи и поет частушки[196]. Поэт пришел туда “в голубой косоворотке, был белокур и чрезвычайно привлекателен, – вспоминал Всеволод Пастухов. – Он читал стихи каким-то нарочито деревенским говорком. Георгий Иванов с обычной своей язвительностью, я бы сказал очаровательной язвительностью, прошептал мне: “И совсем он не из деревни, он кончил учительскую семинарию (или что-то в этом роде)””[197].

Нецензурные частушки, которые исполнял Есенин, вызвали куда больший интерес у присутствующих, чем его стихи. “Кузмин сказал: “Стихи были лимонадом, а частушки водкой””[198]. В тот вечер перед зрителями едва ли не впервые замаячил образ Есенина, который будет прочно ассоциироваться с поэтом в послереволюционные годы.

21 апреля вышла в свет брошюра С. Городецкого “А. С. Пушкину. Стихотворение с примечаниями”.

На ее последней странице был помещен анонс готовящейся книги Сергея Есенина “Радуница”.

А 24 апреля, вероятно с подачи того же Городецкого, Есенин отправил первое письмо Николаю Клюеву. Это письмо стоит привести здесь полностью – не только как пролог к многолетним взаимоотношениям двух поэтов, но и как своеобразный есенинский отчет о проделанной им в Петрограде “работе”:

Дорогой Николай Алексеевич!

Читал я Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не написать Вам. Тем более тогда, когда у нас есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке. Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 принято 51. Взяли “Сев<ер-ные> зап<иски>”, “Рус<ская> мыс<ль>”, “Ежемес<ячный> жур<нал>” и др. А в “Голосе жизни” есть обо мне статья Гиппиус под псевдонимом Роман Аренский, где упоминаетесь и Вы. Я бы хотел с Вами побеседовать о многом, но ведь “через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок”. Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу “Радуница”. В “Красе” я тоже буду. Мне жаль, что я на этой открытке не могу еще сказать. Жму крепко Вашу руку.

Рязанская губ., Рязан. у., Кузьминское почт. отд., село Константиново, Есенину Сергею Александровичу[199].

Рюрик Ивнев. 1910-е

Клюев откликнулся на это письмо сразу же, 2 мая. Невольно соревнуясь с Городецким, в своем ответе Есенину он решительно увеличил дозу сердечности и “народности” в сравнении с той, что содержалась в есенинском послании. И уже в первых строках попытался “резко отъединить поэта-крестьянина от его “городских” покровителей”[200], от того же Городецкого и Гиппиус:

Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и говорить с тобой, хотя бы и не написала про тебя Гиппиус и Городецкий не издал твоих песен. Но, конечно, хорошо для тебя напечатать наперво 51 стихотворение.

Если что имеешь сказать мне, то пиши не медля, хотя меня и не будет в здешних местах, но письмо твое мне передадут. Особенно мне необходимо узнать слова и сопоставления Городецкого, не убавляя, не прибавляя их. Чтобы быть наготове и гордо держать сердце свое перед опасным для таких людей, как мы с тобой, соблазном. Мне многое почувствовалось в твоих словах – продолжи их, милый, и прими меня в сердце свое.

Н. Клюев [201].

Есенин моментально взял на вооружение лукавый прием Клюева: притворяясь глубоко равнодушным к мнениям “городских” поэтов о себе, просить подробного отчета об этих мнениях у третьих лиц. Стоило Владимиру Чернявскому в письме к Есенину от 26 мая 1915 года обмолвиться: "У Мережковских <…> много о тебе говорили”[202], как крестьянский поэт уже спешил с поручением: "Интересно, черт возьми, в разногласии мнений. Это меня не волнует, но хочется знать, на какой стороне Философов и Гиппиус. Ты узнай, Володя” [203]. Отчет Чернявского: "Сказали мне только, что говорили о тебе "как о хорошем мальчике”, будто бы тебя в Питере кто-то портит”[204].

Николай Клюев. 1918–1919 или 1922