Сергей Ченнык - Последний штурм — Севастополь

• Название: Последний штурм — Севастополь
• Автор: Сергей Ченнык
• Издательство: Гала
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-1539-36-4

«Последний штурм» — пятая из книг, посвященных Крымской кампании (1854-1856 гг.) Восточной войны (1853-1856 гг.) и новая работа известного крымского военного историка Сергея Ченныка, чье творчество стало широко известным благодаря аналитическим публикациям на тему Крымской воины.

В основу исследования легло одно из самых трагических событий последнего месяца героической защиты Севастополя во время Крымской войны. Тогда, в результате целого ряда ошибок русского командования, ставших для крепости роковыми, войска союзников сумели занять город.

Но последний штурм не стал для них «легкой прогулкой», превратившись в испытание с многотысячными потерями. Предшествовавшее сражение на Черной речке в очередной раз показало, что даже в самых тяжелых условиях Российская императорская армия отличается невероятной стойкостью и упорством.

Ненавязчивый стиль и уверенная аргументация — основное достоинство автора книги. Благодаря этому читатель имеет возможность увидеть страшную и величественную природу описываемых событий далекого XIX века. Эффект достоверности присутствия — одно из главных достоинств книги.

Для достижения такого «погружения в историю» автор широко использует многочисленные библиографические ссылки на источники по данной теме, которая всегда привлекала внимание всех, кому интересна история Крыма.

«Большое видится на расстоянии» — данная книга — это еще одна попытка приблизить и внимательно рассмотреть великое событие, связанное с подвигом нашего народа, совершенным им в то уже далекое трагическое и героическое время.

---

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ ФРАНЦУЗСКИХ БАТАРЕЙ

Но пока резервы французов только начали выдвижение, включилась в дело 3-я батарея 12-го артиллерийского полка. Она была расположена восточнее батареи Сай-ли и обстреливала своим огнем последовательно Одесский, Азовский полки, потом и другие сменявшие их русские части. Командир этой батареи, капитан Вотре, занял свою позицию с началом атаки русской пехоты. Задачей батареи был обстрел моста и предмостного укрепления в случае их атаки и занятии русскими. Как и де Сайли, он разделил батарею на две части, одной из которых командовал лейтенант Борель. Его орудия оказались под ударом атаковавшей их в лоб русской пехоты. Первыми выстрелами, которые сделали орудия Бореля — тоже была картечь. Огонь велся до последней возможности. Увести орудия с позиции французы уже не могли, даже если бы захотели — конский состав был перебит полностью. Настойчивость же русской пехоты, продолжавшей, несмотря на потери, карабкаться по склону, потрясала французов. Им не оставалось ничего другого, как принять бой. Капитан Вотре попытался помочь Борелто, приведя к нему на батарею своих людей, но в итоге им самим пришлось отступить. Его артиллеристы пытались на руках вытащить орудия, но спасти их удалось лишь благодаря подошедшей пехоте.

И русским досталось сильно: «Мы понесли при этом огромные потери. Здесь смертельно ранен командир Одесского полка полковник Скюдери, убита и ранена большая часть офицеров и солдат».{361} Часто говорят, что Скюдери вынесли с поля боя исколотого штыками и четырьмя огнестрельными ранами. На деле у командира полка было две раны, вероятно картечные, от которых он вскоре умер.

Вторая половина орудий Вотре оказалась вне линии наступления русских и своим огнем по флангу просто выкашивала русскую пехоту. Пока русские поняли, откуда исходит смертельный ливень, много солдат Одесского полка было или ранено или убито.

Французская батарея потеряла из 95 человек личного состава 3-х убитыми и 23-х ранеными, в том числе обоих офицеров. В короткое время ее орудия сделали 375 выстрелов, в основном картечью, шрапнелью и гранатами. За свою стойкость 11 солдат и сержантов были награждены Военной медалью. Вотре и Борель стали кавалерами ордена Почетного Легиона. Свою задачу батарея выполнила. К тому времени когда она перестала существовать как полнокровная боевая единица, подошли орудия резерва, отправленные полковником Форже — еще одним героем Чернореченского сражения.

Затем огонь открыли две доселе молчавшие, батареи, занявшие позиции «…с тыльной стороны оврага, …чтобы быть большей частью укрытой от русской артиллерии».{362} Это и были те самые батареи артиллерийского резерва, которыми полковник Форже усилил оборону. Их появление оказалось своевременным. Некоторые французские историки считают, что именно они решили окончательно исход сражения в пользу союзников. Дав несколько залпов, французские артиллеристы, расстроив строй противника, перешли на картечь, готовя атаку пехоты. После обстрела фронта русских, артиллеристы перенесли огонь на фланги наступающей пехоты, предоставив остаток работы линейным полкам. «Рассчитывавший на легкий успех неприятель был встречен здесь всею дивизией Каму, стрелявшей в упор; после общего залпа эта дивизия ударила в штыки и отбросила русских под огонь нашей артиллерии, который преследовал их, нанося громадные потери, до противоположного берега реки».{363}

После батарей резерва, второй неприятный сюрприз для русских, о котором мы говорили выше, состоял из двух батальонов 73-го и одного батальона 62-го полка линейной пехоты, которые Клер выдвинул по приказу Эрбильна. Этим он усилил оборону французов, состоявшую до того из отходивших от реки двух малочисленных батальонов 2-го зуавского полка и нескольких рот 19-го батальона стрелков, находившихся на пределе своих возможностей. К тому времени эти части потеряли почти 400 человек ранеными, убитыми и пленными. А их командиры — полковник Дарбуа и майор Алпи — лежали на земле смертельно раненые.{364}

Оставив в покое захваченные орудия, часть из которых пытались увезти с собой, остатки Одесского полка начали откатываться вниз по склону. Можно только предполагать, что случилось с поднявшейся на Федюхины высоты русской пехотой. Вероятнее всего нечто, подобное происшедшему на Альме с английским 23-м Уэльским фузилерным полком. Разница (но существенная) лишь в том, что в сентябре 1854 г. это был, скорее, русский экспромт, а в августе 1855 г. — хорошо спланированные французские действия. Уже торжествовавшие победу и уверовавшие в свой успех одесцы, очистив от противника захваченные укрепления, попали под удар нескольких (как минимум двух) батарей и были засыпаны картечью, густо перемешанной с ружейными пулями линейной пехоты и стрелков. Чтобы ни говорилось об эффективности артиллерийских выстрелов орудийных систем середины XIX в., шквал огня, открытого с небольшого расстояния, не превышающего 300–400 м, не смогла бы выдержать никакая регулярная пехота ни одной из европейских армий того времени. Об интенсивности огня говорит то, что, например, 3-й зуавский полк расстрелял почти все боеприпасы еще в первой фазе сражения.{365}

Перемирие между русскими и французскими солдатами на Чёрной речке.

Ряды Одесского полка были уже расстроены, часть солдат гонялась за не успевшими уйти французами, часть ввязалась в эпизодические схватки, как например, солдаты прапорщика Лукина, бросившиеся отбивать французское знамя, а часть бойцов просто устремилась за трофеями, и вот тут-то воздействие сочетания неприятельского артиллерийского и ружейного огня возымело нужный результат. Стремительная атака русских, сравниваемая Базанкуром с горной лавиной, захлебнулась в собственной крови. Одним из первых павших с пулевой раной стал Святополк-Мирский. Его рассказ о сражении на Черной речке — одно из лучших дошедших до наших дней описаний этого трагического дня. Это малоэмоциональное, почти деловое повествование настоящего русского офицера, одного из тех, кто исполнял свой воинский долг, продемонстрировав верность своим нравственным принципам.

Поведение в сражении на Черной речке множества русских офицеров, какой бы критике оно не подвергались как до, так и после Крымской войны, достойно памяти потомков. Но, увы, подобного я не могу сказать о подавляющем большинстве генералов, приведших войска — этот великолепный «человеческий материал» к подножию Федюхиных высот, где французская картечь в считанные часы переработала его в окровавленные груды еще недавно живой человеческой плоти.

«…Вряд ли стоит вспоминать всю несуразицу, нелепости, высказанные по адресу русского офицерского корпуса. Они диктовались вполне понятными соображениями. Весьма интересно, кстати, такое явление: если применительно к более давним временам о русском офицерстве (и о русской армии вообще) еще можно было говорить вполне уважительно, то чем ближе к 1917 г. — тем прохладнее следовало о нем отзываться. Воспевать подвиги героев 1812 г. можно было беспрепятственно, чуть меньшую популярность имела оборона Севастополя, еще реже (в основном по круглым датам) писали о героях Шипки и Плевны, почти не вспоминали о защитниках Порт-Артура, и надо было быть уж очень большим оригиналом, чтобы сказать доброе слово о сражавшихся на полях первой мировой войны».{366}

«…к сожалению, ни мужество, ни геройское самоотвержение наших храбрых войск, возбудивших удивление даже в самом противнике, не послужили к удержанию за нами отбитых уступов Федюхиных высот: они были подавлены превосходством сил неприятеля, имевшего кроме того, на своей стороне все выгоды местности и стрельбы».{367}

К моменту, когда Одесский полк оставлял захваченную позицию, к французам наконец подошел 50-й линейный полк — опытное подразделение, закаленное в боях, уже успевшее отличиться своей стойкостью при Инкермане. К атаке приготовился и полковник Поле со своими зуавами, уже раненый в руку, но продолжавший оставаться в строю. Позже, за доблесть в сражении на Черной речке, Поле был назначен командиром только что сформированного гвардейского зуавского полка.

АТАКА УКРАИНСКОГО ПОЛКА

Атака французской пехоты произошла в тот момент, когда генерал Бельгард бросил последовательно на высоты два оставшихся полка дивизии: Азовский и Украинский. Об азовцах, двигавшихся немного впереди, мы уже говорили. Русская пехота двинулась вперед с таким же яростным порывом, как и уже усеявшие склоны высот одесцы. Но все завершилось быстро. На сей раз «виновницей» оказалась французская пехота.

Завтрак под артиллерийским огнём. Французские войска в траншеях под Севастополем. 1856 г. 

Полк Поле «…встретил сначала батальонным огнем русские войска, наступавшие по средней Федюхиной высоте. Затем генерал Фальи ударил в штыки и вынудил расстроенные части 12-й пехотной дивизии податься назад; они отошли за реку, поддерживая перестрелку с неприятелем в ожидании прихода подкреплений, отправленных уже в это время главнокомандующим к месту боя. Метко направленный огонь двух французских батарей, расположенных на уступах Федюхиных высот, причинил нашим войскам большие потери».{368} Это слова Тотлебена, он сказал коротко, но смысл в этом абзаце заложен большой. Попробую пояснить его. «Ударил в штыки» — значит не устроил свалку, сопряженную с битием прикладами по головам и протыканием животов, как могут себе представить романтичные барышни со своим специфическим взглядом на реалии войны. До лязга стали дело доходило далеко не всегда. Свинец собирал значительно больший урожай. Командиры сами старались избегать рукопашной схватки. И дело было даже не в ужасе и возможных больших потерях. О числе убитых и раненых холодным оружием в сражении на Черной речке мы остановимся ниже. Но сейчас, когда речь идет о самом сражении, считаю необходимым сказать, что не только в середине XIX в., но и гораздо раньше, со второй половины XVII в., применение холодного оружия в бою было редкостью. Об этом можно говорить много и долго, но сейчас не стоит вдаваться в столь мелкие детали, хотя знать и понимать их необходимо. Для тех, кто хочет спорить, приведу лишь одно высказывание западноевропейского военного теоретика и историка Гриммельгаузена, произнесенное им в еще 1670 г.: «Тот, кто убьет пикинера, которого он мог бы пощадить, проливает кровь неповинную; пикинер сам никому не причинит вреда, разве — кто сам напорется на его пику». Посему не следует формировать мнение об облике сражений Крымской войны по итогам посещения музея-панорамы. Франц Рубо — великий художник, но если бы он попытался изобразить войну, как она есть, получилось бы как у Генри Клиффорда — грязно, кроваво и никакой высокопарной патетики. Разница в том, что от работы Рубо пахнет порохом и славой, а от рисунков Клиффорда — разлагающимся мясом.