Александр Зиновьев - Искушение

• Название: Искушение
• Автор: Александр Зиновьев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Директору аплодировали. Но, как оказалось, преждевременно. В кругу высших перестройщиков области он уже был зачислен в консерваторы, которые пихают палки в колеса прогресса. Пронюхавший каким-то путем об этом заведующий отделом ножных протезов Гробовой выступил с резкой критикой директора. Он сказал, что директор недооценивает важности и сущности перестройки и фактически саботирует ее, маскируясь ссылками на конкретные особенности комбината. На самом деле вся технологическая база и деловая организация комбината безнадежно устарели. Нужно все радикально обновлять, чтобы подняться на уровень высших мировых достижений. Одним словом, директора и ряд других замаскировавшихся консерваторов надо прогнать и на место их выдвинуть молодых, инициативных и действительно по-новому мыслящих работников. Хотя все понимали, что речь Гробового была чистой демагогией, все понимали также, что такой прохвост не стал бы так говорить на свой страх и риск. Он наверняка где-то пронюхал новую установку насчет комбината или получил прямые инструкции.

После речи Гробового в зале наступила гробовая (как потом шутили сотрудники) тишина. Неожиданно для всех слово попросил Горев. Он поддержал мысль директора о том, что с перестройкой комбината торопиться не следует. Комбинат так или иначе выполняет свои функции. Торопливая перестройка может просто разрушить его. А ведь речь тут идет не просто о судьбе нескольких людей, которых решили считать консерваторами, а о судьбе многих тысяч инвалидов. Нельзя ломать старое, не построив новое, которое лучше старого. Пусть сначала товарищ Гробовой создаст новое предприятие на мировом уровне, которое сделает излишним существующее предприятие, и тогда последнее можно будет ликвидировать или переделать. Легко перестраивать на словах. А практически следование призывам товарища Гробового приведет к гибели комбината.

Горевуне аплодировали. Его выступление было явно не в духе идей перестройки. Странно, что именно он так выступил. Ведь в годы брежневского застоя именно он больше всех пострадал, именно его изобретения не пустили в производство. Кто не пустил? Да тот же Гробовой, который раньше лизал зад директору, глушил любое новаторство в своем отделе, а теперь вдруг оказался энтузиастом перестройки. Ловкий негодяй, ничего не скажешь! А что делать?! Нельзя же поддерживать Горева и директора, хотя они абсолютно правы. Неприятностей не оберешься. С работы выгонят. Так думали молчавшие сотрудники.

Опять наступило замешательство. И опять неожиданно для всех выступил заведующий отдела проблем моделирования Белов. Он сказал, что он не любитель произносить публичные речи, но что в сложившейся обстановке начала перестройки страны уклоняться от участия в дискуссии было бы преступно. Его, откровенно говоря, удивило выступление товарища Горева. Он, Белов, не думал, что Горев окажется в лагере противников перестройки. Михаил Сергеевич абсолютно прав, назвав перестройку Второй Великой революцией. Она давно назрела. И теперь каждый должен для себя определить, по какую сторону баррикад он окажется. Мы должны оставить в стороне свои личные пристрастия и поступить так, как под сказывает гражданский долг. Всем известно, что у него, у Белова, всегда были дружеские отношения с товарищем Горевым и конфликтные (мягко говоря) - с товарищем Гробовым. Но он, Белов, несмотря на это, осуждает выступление Горева и всячески приветствует выступление Гробового.

Белову аплодировали, хотя и не очень охотно. Во всяком случае сотрудникам комбината становилось ясно, откуда и куда дует ветер, и они разворачивались в нужном направлении. После выступления Белова слова стали просить многие. Выступали в основном сотрудники, считавшиеся молодыми. Все они поддерживали идеи перестройки и критиковали застойный период. Выступил и Миронов. Он сказал, что бессмысленно спорить на тему, нужна перестройка комбината или нет. Она просто неотвратима. Комбинат превратился в допотопное предприятие. Работать так дальше нельзя. Возьмите хотя бы такой факт: в комбинате до сих пор нет ни одного компьютера. Ни одного! На Западе даже детские игрушки делают с компьютерами, а тут!... Одним словом, комбинат не может и дальше работать без современной западной технологии. В наш век всеобщей компьютеризации... И т.д. и т.п. В заключение речи Миронов сказал, что надо исправить историческую нелепость, а именно: надо отказаться от имени маршала С.М. Буденного. Какое отношение имеет этот сталинский монстр Буденный, который умел лишь шашкой махать, к комбинату?!...

Призыв Миронова был встречен бурными овациями. Аплодировали все, включая обруганного директора. В заключительном слове директор признал критику в свой адрес справедливой. Ему тоже аплодировали. Единогласно приняли резолюцию, осуждающую консерваторов и одобряющую перестройку.

Чернов

Чернов в дискуссии и кипении страстей участия не принимал. Он был не в восторге от перестройки. Он чувствовал, что она несет что-то враждебное ему. Уже одно то, что инициативу захватывали прохвосты вроде Гробового, красноречиво говорило о сущности ее. Но и защищать то, что было в прошлые годы, защищать сложившийся в комбинате порядок, он не мог никак. Он ему был враждебен тем более. И выбирать меньшее зло из двух зол ему не приходилось, было еще не известно, в какое зло перерастет перестройка. Жизнь проходила мимо него, чуждая ему в любой ее форме.

Выступление Горева его удивило. Сначала оно показалось ему действительно защитой консерваторов. Но Горев не тот человек, чтобы примыкать к каким-то консерваторам и заискивать перед директором, дни которого, очевидно, сочтены. Горев защищал на самом деле тех, кто мог стать самой уязвимой жертвой перестройки, т.е. тех, кого обслуживал комбинат, инвалидов. С подъемом комбината на высший мировой уровень технологии все равно ничего не выйдет. Надо свои, отечественные изобретения и открытия внедрять в производство. Они не хуже западных, а главное - они доступны нам с нашими возможностями. Горев, конечно, прав. Но защищать его позицию в сложившихся условиях невозможно и бессмысленно. Начинается

период всеобщего сумасшествия. Для позиции здравого смысла в нем нет места.

Но Белов и Миронов! Эти- то зачем вылезли? Что, они не знают, кто такой Гробовой?! Неужели тоже поддались общему сумасшествию и тоже захотели на арене истории покривляться?! Или тоже почуяли, что тут наживой пахнет?

Домой он добирался один. К Белову и Миронову подходить не хотелось. Они теперь ему представлялись самыми заурядными прохвостами. К Гореву ему подходить было стыдно. Он чувствовал себя предателем, бросившим товарища в беде. Вместе с тем, ему казалось, что Горев сам поставил его в такое ложное положение, заставив делать выбор из двух позиций, которые обе для него неприемлемы.

Демократизация

Горбачевское руководство вознамерилось перестроить советский казарменно-бюрократический социализм в демократический, гуманный социализм. Слово коммунизм перестали употреблять - оно стало почти что синонимом слова фашизм и уж во всяком случае слова тоталитаризм. Этот процесс в горбачевской прессе назвали демократизацией. В Партграде по этому поводу появилась шутка: соотношение демократии и демократизации является таким же, как соотношение канала и канализации. На приоритет в изобретении этой шутки претендуют во многих других местах страны, в Москве - в первую очередь. Но скорее всего это изобретение было сделано одновременно во всех районах страны. Это свидетельствует о том, что и в других местах происходило нечто подобное демократизации в Партграде. А аналогия с канализацией тут была полная.

В Партграде, как и повсюду в стране, демократизация заключалась в том, что высшая власть даровала гражданам гражданские свободы и права человека, допустила многопартийность и начала переводить систему власти на путь парламентаризма. Высшая власть осуществила это как революцию сверху, так как у самих партградцев ничего подобного до этого даже в мыслях не было.

Первым шагом демократизации по- партградски

явилось официальное признание того, что гражданские свободы и права человека являются врожденными и неотъемлемыми. Партградцы сначала пришли в замешательство. Никаких таких прав и свобод у них до сих пор не было. Если верно, что нельзя у людей отнять то, чего у них нет, то права и свободы в Партграде можно было считать неотъемлемыми. А вот насчет врожденности - это сомнительно. Как можно говорить, например, о прирожденной свободе вероисповедания и публикаций, если религия была открыта сравнительно недавно, а книгопечатание было изобретено всего несколько столетий тому назад. А для свободы эмиграции нужно по крайней мере иметь различные государства, закрепленные законом границы и гражданство. Если верить газетам, свободы и права партградцам дали сверху, из Москвы, а отнюдь не в родильном доме. А раз дали, так ведь и отнять могут. Как быть тогда с их неотъемлемостью? Не вашего ума дело, - сказали партградцам реформаторы. На передовом Западе, который теперь стал для нас образцом и который мы будем догонять ускоренными темпами, свободы и права считают врожденными и неотъемлемыми. Так что извольте слушаться, а не то!.. Партградцы намек поняли и кинулись наслаждаться врожденными и неотъемлемыми правами и свободами. Умудренные опытом старики, глядя на начавшийся содом демократизации, качали головами и говорили: если так живут на Западе, то слава Богу, что мы прожили жизнь не там.