Дэвид Зинделл - Экстр

• Название: Экстр
• Автор: Дэвид Зинделл
• Жанр: Научная Фантастика

Перед вами – “Реквием по Homo Sapiens”. Грандиозная, увлекательная и поразительно поэтичная – однако опера не космическая, но– “космологическая”. Слушайте. Слушайте... Слушайте надменную, гордую, чеканную сагу Будущего... Будущего, когда наша Земля обратилась в давно полузабытый миф – правду о коем знают лишь немногие, состоящие в почти рыцарском ордене Космических Пилотов. Будущего великого города Невернеса – и заселившей Вселенную Старшей Расе Эльдрии, исчезнувшей и оставившей за собою бесчисленные загадки.. Цикл “Реквием по Homo Sapiens”, открытый романом “Хранитель Времени”, продолжается! Сага – продолжается. Читайте следующую книгу цикла “Реквием по Homo Sapiens” – роман “Экстр”!

---

– Надевайте, если так надо, – сказал Данло и добавил: – Да.

Чеслав с помощью достойного Николаоса нахлобучил шлем на голову Данло. Тот опять оказался тесноват и сдавил череп, Данло поинтересовался про себя, почему они не подобрали шлем большего размера. Маленькие шлемы для маленьких голов, вспомнил он поговорку одного из своих учителей. Его забавляла мысль, что за тысячелетия ежедневных контактных церемоний и слепого повиновения доктринам Церкви мозги у этих людей скукожились, как деревца бонсай, – впрочем, он знал, что это неправда.

– Теперь, пожалуйста, ложитесь, и мы начнем, – сказал Чеслав.

Данло, с трудом кивнув, снова лег на свою холодную подстилку, прижал флейту к животу, закрыл глаза и стал молиться: Агира, Агира, веди меня.

Он не знал, чего ему ждать от виртуальности, которую создал для него Чеслав Ивионген со своими программистами.

Когда– то в детстве дед сказал ему, что от жизни надо ожидать только неожиданностей -это спасает тебя от разочарования.

Но у Данло, когда он, затаив дыхание, вошел в кибернетический рай, все же были определенные ожидания. Как ни пытался он воспринять новую виртуальность со всей свежестью ребенка, впервые в жизни играющего на снегу, груз тысячи путешествий из одной сюрреальноеT в другую давил на него и навязывал свои стереотипы.

Все реальные ощущения – скрипучий голос Чеслава, резкий запах налла, темный блеск компьютерных штабелей – исчезли почти одновременно. Данло открыл глаза в незнакомом пространстве другого мира. Он парил в гуще каких-то темных, тяжелых туч. Вокруг, озаряя пелену, сверкала молния.

Пахло озоном, потом и неведомыми ему цветами. Повсюду мелькали разнообразные формы и краски. Пару раз ему показалось, что он видит лица. Призрачно-белые, медные и розовые пятна что-то напоминали ему. То ли это пытались обрести форму знакомые ему образы, то ли какой-то сбой в мастерпрограмме вечного компьютера дробил все на куски, на световые блики, заставляя эти фрагменты кружиться, как снежинки в метели. Хаотическое мелькание вызвало у Данло тошноту, в животе у него жгло, голова пылала. Он знал, что должен найти в этой круговерти какой-то смысл, и поскорее, – если он этого не сделает, то сойдет с ума. Поэтому он почти сразу начал искать правила и методы движения в этом странном пространстве. Во всех сюрреальностях, где он когда-либо воспроизводился, всегда находились правила, позволяющие проникнуть в структуру явления.

Да, это ошеломляет, думал он, но ведь это нереально.

Однако лиловые хаотические тучи нагоняли на него страх: он боялся, что в этой сюрреальности правил может не оказаться вовсе. По крайней мере таких, которые можно разгадать и обратить в свою пользу. Алам аль-митраль, вспомнил он, создан не ради забавы и не как учебное пособие для преподавания математики мультиплекса. Возможно, он не должен понимать, как двигаться в этом пространстве; возможно, он вообще не должен двигаться.

Ты пришел сюда навестить мертвых – ни для чего больше, сказал он себе.

Ему показалось, что вдали – в десяти футах или в миле от себя – он видит знаменитого Архитектора Мендаи Ивиэрсье, величайшего из Святых Иви, ставшего преемником Костоса Олоруна на заре истории Церкви. Данло хотелось разглядеть этот пухлый розовый лик поближе, но он не мог пошевелить ни руками, ни ногами; шея застыла, точно в параличе, и даже глаза смотрели только вперед. Вскоре, через секунду или миллионную ее долю, лицо Мендаи раскололось на щеки, подбородок, уши, лоб, нос и глаза, а затем эти все еще узнаваемые фрагменты превратились в розовато-серую пыль. Облако пыли разлетелось, точно под действием какой-то страшной внутренней силы, и миллиарды серебристых частиц полетели в ничто, именуемое алам аль-митралем.

Агира, где я? Кто я, Агира?

Данло вспомнил, что происходящее с ним аналогично тому, что испытывает его паллатон в вечном компьютере Обители Мертвых. Ничего больше. Все, что происходит с ним в этом сером мире, определяется программой этого компьютера. Он лишен свободы передвижения, лишен собственной воли. В тумане вокруг него теперь появились лица. Многие казались знакомыми, и Данло хотел рассмотреть их поближе, но не мог перевести глаза ни вправо, ни влево. Когда-то он видел, как члены ордена Истинных Ученых обездвиживают инопланетные существа с помощью наркоза, а потом препарируют их лазерами и игольными ножами. Теперь он чувствовал себя таким же беспомощным, как привязанная к столу скутарийская нимфа. Глаза его реального тела, дрожащего на холодном полу, были плотно зажмурены, но глаза его паллатона мастер-программа Чеслава Ивионгена держала широко открытыми. Данло оставалось только следовать этой программе – больше он ничего не мог.

Нет. Я смогу убежать, если захочу, сказал он себе. Правда смогу. Я могу сорвать с головы этот шлем и убежать из этого жуткого дома.

Он попытался потрогать бамбуковый ствол своей флейты и понял, к своему ужасу, что не чувствует ничего. Он не мог шевельнуть пальцами, не мог управлять конечностями своего реального тела, а значит, не мог сорвать с себя шлем и убежать. Шлем почти полностью подавлял его ощущения – даже глубокое самоощущение собственных клеток. Мощное логическое поле, лишая его зрения, слуха и осязания, программировало для него новую реальность.

Я – не я, подумал он. Я всего лишь компьютерная программа.

Лица мелькали вокруг него в холодном тумане, и он понимал, что должен преодолеть эту мысль, вложив в это всю силу своей воли. Воля, яростная и свободная, оставалась при нем – глубоко внутри он знал это так же хорошо, как то, что на солнце в ясный день тепло и приятно. Конфликт между ощущением собственной свободы и опытом существования в виде паллатона, управляемого какой-то вечной программой, вполне мог свести его с ума. Это был один из самых страшных моментов его жизни. Может быть, и мысли его скоро подпадут под контроль этой программы, и память? Может быть, он начнет помнить жизнь, которой в действительности не было, и навсегда останется в кибернетической реальности, где ничего реального нет.

Я – Данло ви Соли Рингесс. Я не должен бояться.

В тот самый момент, когда он подумал, какое же общение придумал для него Чеслав Ивионген, в тумане, прямо у него перед глазами, появились новые лица – и фигуры. Из облаков материализовались семеро Архитекторов в белых кимоно, с бритыми головами. Из их мертвых губ исходили какие-то звуки, близко напоминающие речь. Данло улавливал гласные и согласные, а иногда даже обрывки фраз. Семь душ усопших – вернее, симуляции их паллатонов, – вели, по-видимому, ученую беседу.

Знаменитая теологиня Орнис Наркаваж, умершая лет пятьсот назад, говорила о божественной природе Алгоритма, но речь ее звучала еще более механически, чем у голографического Эде из образника Данло. А реплики других шести душ напоминали запрограммированные диалоги из какого-то нудного исторического пособия. Это был не настоящий разговор, а последовательный обмен информацией. Данло это развеселило, и он посмеялся бы, если б мог шевелить губами.

Ничего, бывает и хуже, подумал он. Это я переживу.

В этот самый момент Орнис Наркаваж взглянула на него и проявила нечто вроде удивления при виде его черной одежды и длинных волос. Сама она была лысая, как яйцо, с мертвенно-черными, грифельными глазами.

– У нас гость, – сказала она остальным. – Он мало что знает о юриддиках.

– И об ивиомилах тоже, – заметил паллатон по имени Бургос Ивиов.

– Но о ярконах он должен знать, – сказал третий.

– Давайте спросим его о ярконах.

Данло мог сказать им, что Яркона – это суровая, но красивая планета, находящаяся в ста световых годах в сторону ядра галактики от Невернеса, недалеко от Самума и Утрадеса.

Но губы у него, к его изумлению, вдруг зашевелились сами собой, и странные слова полились из них, как вино из треснувшего чана: – Фраваши учат, что ананке есть вселенский рок, которому повинуются даже боги. Эту идею использовали для подкрепления церковной Программы Остановки, утверждающей, что…

И паллатон Данло, помимо его воли, пустился вещать о различных доктринах и программах Вселенской Кибернетической Церкви. В то же время Данло вспомнил, что Яркона – это не только название планеты; так звали одного из прославленных пилотов Ордена, открывшего ее, и так же называлось теологическое течение, пытавшееся в 300-е годы толковать эдеизм в терминах холизма и фравашийской философии. Данло недостаточно много знал о последней “ярконе”, но он был учеником фравашийского Старого Отца и без труда применял простые и ясные фравашийские концепции к той невообразимой путанице, которая у Архитекторов сходила за теологию.

Вернее, его паллатон делал это без труда. Данло с почтением и страхом прислушивался к тому, что его язык произносил без его участия. Он слушал, что говорит его паллатон, эта умная, но абсолютно неживая компьютерная программа, и знал, что сам он никогда не стал бы говорить все эти умные, но безжизненные вещи.