Максим Чертанов - Диккенс

• Название: Диккенс
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03853-0

Этого замечательного писателя лучше читать не на бегу и не в транспорте, а, как советует автор, укутавшись пледом, сев у камина (если, конечно, он у вас есть), отрешившись от забот и суеты. Автор посоветует также, с какого романа лучше начать (или продолжить) знакомство с этим писателем, потому что все они замечательны, полны знаменитого английского юмора и самых разнообразных героев. А еще автор расскажет о том, как в туманной стране, в самом сердце тумана, жил человек, который писал увлекательнейшие на свете книги, уговорил одного богача устроить приют для несчастных женщин, посылал на фронт не лозунги, а сушилки для бинтов; как по мановению его пера закрывались плохие школы и открывались хорошие больницы, как этот писатель всю жизнь ругал правительство и парламент последними словами, а его носили на руках и похоронили в Вестминстерском аббатстве.

знак информационной продукции 16+

---

Сперва Диккенс хотел издавать «Большие надежды» обычными и удобными для него самого ежемесячными выпусками, но потом решил отдать его в «Круглый год» (тираж которого вдруг резко упал из-за того, что читателям не понравился печатавшийся там роман писателя Левера), где требовались еженедельные выпуски (первый появился 1 декабря 1860 года) — так что небольшой размер романа, в котором мы видим плюс, был для автора частично вынужденным. За публикацию «Повести о двух городах» в США автор получил от газеты «Харперс уикли» тысячу фунтов, теперь американцы предложили 1250 — хорошая прибавка. В ноябре Диккенс съездил с Коллинзом в Девоншир — вместе писали очередную рождественскую повесть. В начале 1861 года он снял меблированный дом на Ганновер-террас — исключительно ради Мэйми, которая любила светскую жизнь и балы, — как говорили злые языки, даже слишком любила.

Чарли, ездивший по делам своей торговой фирмы в Китай, вернулся в феврале и собирался жениться на Бесси, дочери издателя Эванса, который после разрыва Диккенса с женой был «негодяем» и «клеветником». Диккенс ранее написал Кэтрин (через адвоката), что «категорически воспрещает» детям общаться с Эвансом, но Чарли был совершеннолетний. Более того, он намеревался поступить в только что основанную фирму сына Эванса, которая торговала бумагой, и войти с шурином в долю. Отец всем рассылал гневные письма, обвинял Кэтрин в «интригах» и на свадьбу сына (19 ноября) не явился, написав в тот день Бульвер-Литтону: «Само имя этой девицы мне ненавистно». (Бесси родила первенца осенью 1862 года. Жили они с Чарли счастливо и завели восемь детей.) Неуменьшающийся пыл его ненависти наводит на мысль, что Эллен Тернан все еще не «сдалась» — обычно, получив желаемое, люди все-таки смягчаются. К этой же мысли подводит и та любовь, которую он описал в «Больших надеждах» — отчаянная, отвергнутая, безнадежная. Впрочем, хотя большинство критиков убеждены, что характер героини основан на Эллен Тернан, Майкл Слейтер полагает, что Диккенс все же вспоминал свою юношескую страсть к Марии Биднелл. Как бы то ни было, еще никогда он так остро и болезненно о любви не писал.

«Мне стало больно, когда она опять заговорила так, словно знакомство наше кому-то угодно и мы всего лишь куклы в чьих-то руках; но встречи с Эстеллой никогда не давали мне ничего кроме боли. Как бы она ни держалась со мной, я ничему не верил, ни на что не надеялся и все же продолжал любить ее — без веры и без надежды. К чему повторять это снова и снова?»

«Я не мог не видеть, что она кокетничает со мной, что она задумала меня обворожить и добилась бы своего, даже если бы это стоило ей какого-то труда. Но счастливее я от этого не был: не говоря уже о ее манере держаться так, точно нами распоряжаются другие, я чувствовал, что она играет моим сердцем просто потому, что ей так нравится, а не потому, что ей было бы трудно и больно разбить его и выбросить».

«И в доме миссис Брэндли и за его стенами я терпел все пытки, какие только могла выдумать для меня Эстелла. То, что она по старому знакомству держалась со мной проще — но отнюдь не более благосклонно, — чем с другими, еще больше растравляло мне душу. Она пользовалась мною, чтобы дразнить своих поклонников, но увы! — самая простота наших отношений помогала ей выказывать пренебрежение к моей любви. Будь я ее секретарем, лакеем, единокровным братом, бедным родственником, — будь я младшим братом ее жениха, — я и то не чувствовал бы, что, находясь так близко от нее, так, в сущности, далек от исполнения своих желаний. Мне разрешалось называть ее по имени, как и она меня называла, но это лишь усугубляло мои страдания; и если, как я готов допустить, это сводило с ума других ее вздыхателей, то меня и подавно».

«Пикники сменялись балами, поездки в оперу и в драму — концертами, вечерами, всевозможными развлечениями, во время которых я не отходил от нее и которые доставляли мне одни лишь горькие муки. Я не знал с нею ни минуты счастья, а сам днем и ночью только о том и думал, каким счастьем было бы не расставаться с нею до гроба».

США расширялись, и каждый раз велись споры, быть новому штату рабовладельческим или свободным; приход к власти Линкольна, объявившего, что все новые штаты будут свободными, означал для южных штатов в дальнейшем проигрыш по всем важным вопросам; 20 декабря 1860 года Южная Каролина объявила об отделении, за ней — другие штаты; создалась рабовладельческая Конфедерация, и началась Гражданская война. Диккенс — де Сэржа, 1 февраля 1861 года: «Беру на себя смелость утверждать, что вооруженная борьба продлится недолго и вскоре уступит место какому-нибудь новому соглашению между Северными и Южными штатами».

Казалось бы, Диккенс должен стоять горой за северян, но ничего подобного. Все англичане были за Юг, потому что южные штаты разрешали ввоз английских товаров, а северные занимались протекционизмом собственных. Кроме того, он полагал (и был, конечно, отчасти прав), что борьба за всеобщую отмену рабства была не главной причиной, но лишь предлогом для войны. Но какая разница, он же стоял за все новое и прогрессивное против «доброго старого», он раньше с такой ненавистью писал о южанах… Ну, вот как-то так. С возрастом взгляды порой меняются и обычно меняются в сторону консерватизма. Диккенс стал, если можно так выразиться, прогрессивнее и свободнее в своем творчестве, но в остальном он был таким же, как большинство людей.

Он вообще становился все сварливее и строже к людям — по-стариковски. Целый ряд его очерков в «Круглом годе» посвящен «хулиганам» — мелким правонарушителям: «Почему вообще оставлять на свободе завзятого Вора и Хулигана? Ведь он никогда не пользуется своей свободой для какой-либо иной цели, кроме насилия и грабежа; ведь по выходе из тюрьмы он ни одного дня не работал и никогда работать не будет. Как заведомый, завзятый Вор, он всегда заслуживает трех месяцев тюрьмы. Выйдя оттуда, он остается все тем же завзятым Вором, как и тогда, когда садился туда. Вот и отправьте его обратно в тюрьму. „Боже милосердный! — воскликнет Общество охраны дерзких Хулиганов. — Но ведь это равносильно приговору к пожизненному заключению!“ Именно этого я и добиваюсь».

Как-то он шел по улице и ему повстречалась компания орущих пьяных, среди которых была девушка; он пошел за ними и, увидав полисмена, потребовал их задержать. Мужчины разбежались, девушку схватили и, хотя полисмен хотел ее отпустить, Диккенс настоял, чтобы ее арестовали и судили; на суде он выступал свидетелем обвинения. Трудно представить, чтобы он так поступил лет пять-десять назад, когда начинал заниматься «Уранией».

В марте — апреле он шесть раз выступал с чтениями в Сент-Джеймс-Холле: именно тогда на одном из его выступлений побывал Лев Толстой (бывший в Лондоне 2–22 марта), но подойти познакомиться не осмелился (наши вообще очень перед Диккенсом благоговели). В конце апреля Диккенс в одиночестве (редкий для него случай) съездил в Дувр отдохнуть; к июню он закончил «Большие надежды».

Мы разрываемся между желанием бесконечно пересказывать, цитировать и комментировать эту прелестную, бриллиантовую вещь и желанием сохранить ее нетронутой для вас; все-таки второе будет правильнее. Итак, ни слова о сюжете; скажем лишь, что в романе вы встретите совершенно потрясающие и при этом нисколько не карикатурные характеры (Оруэлл, заявивший, что героев Диккенса можно изобразить на сигаретной пачке, явно забыл про «Большие надежды» и вообще про поздние диккенсовские работы); там будут описаны тончайшие — впору Прусту — нюансы человеческих взаимоотношений, и даже характер грубой сестры, всех воспитывающей «своими руками», претерпит изменения, хотя, казалось бы, в таком одномерном персонаже это просто немыслимо.

Теперь несколько важных слов о финале. Диккенс завершил книгу нетипично для себя, но добрый пошляк Бульвер-Литтон уломал его приделать «хеппи-энд», так что, если хотите видеть первоначальный авторский замысел, последнюю (LIX) главу ни в коем случае не читайте. Более того, мы возьмем на себя смелость (наглость) рекомендовать вам не читать три последние главы, а закончить главой LVI — и, если вы не гонитесь за тем, чтобы все точки над «i» были расставлены, получите абсолютный шедевр…

Диккенс говорил, что все время, пока он писал книгу, его мучили боли, а с последней точкой — прекратились, словно он освободился от чего-то. Летом он отдыхал в Гэдсхилле, купался, обливался водой, исхаживал окрестности, катался на лодке с приехавшими на каникулы сыновьями, но забот не убавлялось: умер муж сестры Летиции, и ее с детьми пришлось взять на обеспечение, умер импресарио Смит, и надо было искать другого; наконец, надо было готовиться к новому гастрольному туру: он решил читать еще и из «Копперфильда» и «Никльби».

28 октября Диккенс начал чтения в Норвиче и гастролировал до траура, объявленного в середине декабря в связи со смертью принца Альберта; 30 декабря возобновил выступления в Бирмингеме. Тем временем северяне блокировали морское побережье Конфедерации и в ноябре 1861 года захватили британский пароход «Трент» — едва не началась война между США и Великобританией. Диккенс возненавидел северян еще пуще и не называл иначе как «безумным и злодейским Севером». Де Сэржа, 16 марта 1862 года: «Всякий разумный человек при желании может убедиться в том, что Север ненавидит негров и что до тех пор, пока не стало выгодным притворяться, будто сочувствие неграм — причина войны, он ненавидел также и аболиционистов и поносил их на чем свет стоит. В остальном обе стороны сделаны из одного теста».