Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой

• Название: Последний сейм Речи Посполитой
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Беларусь
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-338-01100-x

Лауреат Нобелевской премии Владислав Реймонт показал жизнь великосветского общества Речи Посполитой в переломный момент ее истории. Летом 1793 года в Гродно знать устраивала роскошные балы, пикники, делала визиты, пускалась в любовные интриги. А на заседаниях сейма оформляла раздел белорусских территорий между Пруссией и Россией.

---

— Всюду одно и то же: из-за предательства и малодушия рушатся возможности поднять страну, — заговорил Онуфрий Морский, каменецкий кастелян, который в прошлую войну вел партизанские стычки в тылу у неприятеля. — Трудно забыть, как Злотницкий предательски отдал Каменец. Каменец предположено было сделать центром восстания, он должен был первым начать и стать непроходимым порогом на пути неприятеля, но тут явился Злотницкий с королевской грамотой, где он назначался начальником крепости. Принял начальство — и отдал крепость врагу за пятнадцать тысяч дукатов, генеральский чин и ордена. И живой еще гуляет по свету!

— Карающая секира нужна нам! — воскликнул кто-то угрюмо и непреклонно.

Дежуривший под окнами отец Серафим постучал условным знаком в окно. Заремба выступил на середину и заявил торжественно:

— Великий учитель и наместник Всходов Познания приглашает братию!

Ясинскому же шепнул:

— Может забрести кто-нибудь из слишком любопытных. Пусть вместо заговорщиков встретит братьев-масонов в ложе...

Присутствующие сбросили с себя шинели, и большинство оказалось в куртках, с прямыми мечами.

Открылась маленькая, замаскированная птичьими клетками дверца, через которую заговорщики вошли в небольшое сводчатое помещение, выбеленное, пустое, темное и пахнущее сыростью. На одном окне висело большое распятие. Под ним за простым столом сидел Дзялынский, командир десятого полка, душа заговора и его глава. Поодаль сидел Капостас, варшавский банкир, венгерец родом, но патриот своей новой польской отчизны.

Входившие совершали приветствие согласно ритуалу, так как у Дзялынского красовалась на шее эмблема наместника масонской ложи — золотой мальтийский крест на зеленой ленте. У Капостаса же, как брата высшей степени, — пеликан на алой ленте, эмблема кавалера розового креста.

Дзялынский надел головной убор и, вынув до половины шпагу, спросил строго:

— Имеются между нами профаны?

— Только верные братья и делегаты всего польского Востока, — ответил Заремба, подавая ему список присутствующих.

— Место и время неподходящие, — заявил Дзялынский, — поэтому мы будем работать без полагающегося ритуала и огней. Займите места, дорогие братья.

Все расселись по местам в молчании, с лицами, обращенными к «учителю».

Так как заседание ложи происходило только для видимости, то, вместо текущих дел и обрядов масонского ритуала, Капостас развернул большой лист бумаги, разрисованный эмблемами смерти, и стал читать фамилии «братьев» разных лож и степеней, вотировавших вчера в сейме принятие трактата о разделе. Когда он окончил, встал полковник Ясинский, «великий оратор» виленской ложи «Полное единство», и произнес против них пламенное обвинение в предательстве родины, законов справедливости и «Великого Строителя». Говорил он без особой масонской символики — коротко, ясно и горячо.

— Предлагаю объявить их врагами человечества, изгнать из лож и покарать смертью.

— Смерть предателям! Ненависть тиранам! — раздался голос и лязг вынимаемых из ножен мечей.

— Давайте проголосуем, дорогие братья! — воскликнул Ясинский и, подойдя к столу, пронзил острием сабли бумагу, повторив: — Смерть предателям!

Вслед за ним все таким же образом голосовали за смерть. Искромсанный и продырявленный лист Дзялынский спрятал в карман, после чего обратился к присутствующим:

— Теперь, братья, забудем о предательствах и подлостях и приступим к вопросу о том, как поднять из праха нашу родину. Начальник ожидает под Краковом известий о состоянии приготовлений в Литве и на Украине. Прошу поэтому братьев делегатов от армии доложить о положении.

— Казна и армия! — воскликнул громовым басом Корсак, как делал это при случае в Великом Сейме.

— Несомненно, это краеугольный камень в войне, — присоединился Дзялынский, усаживая за перо ксендза Мейера и Павликовского, опытных в шифрованном письме, для записывания устных сообщений.

Копець и Жуковский от имени Украинской дивизии докладывали о состоянии армии, припасов, лошадей, дорог, бродов, укрепленных мест, о количестве примкнувших к заговору офицеров и солдат и о расположении неприятельских лагерей и численности их войсковых частей.

Сообщения были в общем благоприятные, количество сторонников и их преданность делу большие, но всюду чувствовался недостаток в готовой амуниции, пушках, лошадях, разном снаряжении и деньгах. Отовсюду жаловались на равнодушие офицеров высших рангов, малодушие местной шляхты и магнатов. Делегаты, указывая на трогательную преданность отчизне со стороны солдат и горячее желание померяться с врагом, требовали назначения срока восстания, так как угроза сокращения армии, которого ждали со дня на день, требовала вполне понятной поспешности действий.

— Прения по поводу сокращения мы можем еще долго тянуть в сейме, — заявил Зелинский. — И даже после решения выполнение последует не сразу, так как увольняемым нужно выплатить невыплаченное жалованье за долгое время, а войсковые кассы пусты.

Дзялынский повернулся к писцам, закончившим шифровку своего доклада, приложил печать и обратился к поручику Беганскому:

— Этот пакет вы отвезете в Краков и вручите Солтыку. Там вам скажут, что делать дальше. Заремба, выдайте расписание трактов и почтовых станций. А вы, капитан Хоментовский, повезете второй экземпляр маршалу Потоцкому в Дрезден. Однако не раньше сентября можем мы ожидать определения срока, — обратился он к остальным. — Посылаемые нами сведения будут иметь влияние на его установление.

С этими словами он покинул председательское место. Его жест снял обязательство молчания, строго соблюдаемое в масонских заседаниях, и среди присутствующих начались оживленные беседы. Офицеры волновались по поводу оттягивания восстания.

— Солдаты ждут только приказа, — заявил майор гвардии Чиж. — Малая Польша готова, тридцать тысяч конфедератов ожидают вокруг Кракова...

— Варшавский гарнизон на нашей стороне и может начать хоть завтра, — заявил и Качановский.

— Литовская дивизия тоже готова, — присоединился к ним Грабовский.

Такие же заявления поступили и от других.

— Пусть сразу поднимутся Краков, Варшава и Вильно, тогда пламя охватит всю страну.

— Армия готова. Отлично. Но где у нас казна? — вставил Корсак.

— Французская республика обещает оказать польской сестре денежную помощь для борьбы. Как-никак в лице прусского короля мы имеем общего врага. И ведь одинаково бьются сердца во имя человечества над Сеной, Вислой и Неманом. Один и тот же режим свободы, равенства и братства вдохновляет нас против тиранов! — произнес с жаром Эльяш Алоэ.

— Господи! — горячился Ясинский. — Иметь бы сто тысяч солдат, народное ополчение и вооруженных крестьян в запасе, в один день зажечь факел восстания от края до края Речи Посполитой — и ни один враг не остался бы в живых на нашей земле. Гнев оскорбленного народа, как гнев в природе, должен разражаться бурей громов, ураганом...

— Я преклоняюсь перед такими горячими чувствами, но слишком далеко и высоко уносит вас, полковник, ваша политическая фантазия! — шепнул снисходительно Капостас.

Ясинский вежливо выслушал отрезвляющее замечание, но больше интересовал его разговор, который вел рядом Павликовский в группе офицеров.

— На каком же лозунге мы основываем наше восстание? Как вы полагаете?

— Конечно, на лозунге конституции третьего мая, — ответил Копець.

— Но ведь наши «королевичи» не согласны даже и на нее, — возразил Жуковский.

— Речь Посполитая не будет клянчить разрешения у золоченых дверей магнатов.

— Правильно! Для них это слишком много, а для нас — слишком мало, — заявил Павликовский, ярый якобинец, автор многих политических листков. — Лозунг конституции третьего мая для нас недостаточен, — если мы хотим поднять весь народ, мы должны дать свободу всем сословиям. И только общество, построенное на такой основе, устоит против тиранов. Еще Сташиц писал, что без отмены крепостничества и барщины тщетны всякие реформы.

— Надо сначала спасти Речь Посполитую, а потом давать свободу.

— Только со свободными можно завоевать свободу!

— Не для рабства ведь каждый родится, а для свободы!

— ...и жизни согласно законам природы! — посыпались голоса.

— Именно эти высокие принципы человечества дают Франции торжество над тиранами.

Качановский фыркнул при этих словах, но, сдержавшись, промолвил с солдатским простодушием:

— А мы, по старинке, возлагаем надежды на солдат и на пушки.

— Нет нужды, — продолжал не смущаясь Павликовский, — чтобы шляхта лишилась своих вольностей, надо, чтобы она их распространила на остальных свободных граждан.

— А вы освободили уже своих крепостных? — спросил не без ехидства Качановский, прекрасно зная, что этот горячий защитник хлопов — коренной петроковский мещанин и, кроме своей честности, мужества и ума, не имеет никакого другого состояния.