Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой

• Название: Последний сейм Речи Посполитой
• Автор: Владислав Реймонт
• Издательство: Беларусь
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-338-01100-x

Лауреат Нобелевской премии Владислав Реймонт показал жизнь великосветского общества Речи Посполитой в переломный момент ее истории. Летом 1793 года в Гродно знать устраивала роскошные балы, пикники, делала визиты, пускалась в любовные интриги. А на заседаниях сейма оформляла раздел белорусских территорий между Пруссией и Россией.

---

— Ой, не могу, пан поручик, с ума сойду... Ой, батюшки, святые угодники, и довелось же моим грешным очам увидать этакую штуку! Ох, пес ее возьми! Хо-хо-хо!

Корову с большими церемониями повели на разостланный ковер, прислуга держала ее за рога, спину и хвост, княжна уселась под ней на целой куче подушек и среди всеобщего безмолвия принялась доить в какую-то вазу.

— Божественная картина! Очаровательно! Восхитительно! Невообразимо! — посыпались сразу восторги, когда княжна, надоив с полвазы, подняла ее вверх и воскликнула:

— Кто жаждет, того напою настоящим нектаром!

Жажду почувствовали, конечно, все, но лишь не многие коснулись устами волшебной чаши и хлебнули, точно в экстазе, неизъяснимого счастья.

Когда же дошла очередь до Воины, тот заметил:

— Удивительное превращение: корова черно-белая, а молоко — фиолетовое!

— В самом деле! Что за чудо! Это что-то удивительное! Фиолетовое молоко! — поражались все.

— И даже пахнет фиалками, — с серьезным видом обратила внимание пани Ожаровская.

— Княжна доила в перчатках, и они слиняли, — захохотал Воина.

Княжна подняла руки. Действительно, длинные вышитые золотом фиолетовые перчатки на пальцах и ладонях совсем побелели, вылиняв от молока.

Кругом запенились сдержанные смешки. Воина же изрек снова:

— Так кончаются всякие чудеса!

— Противный вольтерьянец! — злобно прошептала задетая за живое пани Новаковская.

Конечно, молоко тотчас же вылили на землю, корову же прогнали с позором. Кто-то, однако, заметил пастушку, стоявшую точно в столбняке под дубом.

— Прелестная девчонка! Ты чья?

— Папина! — подбежала она к корове, пощипывавшей в двух шагах траву и забывшей уже обо всем, что с ней проделывали.

— Надо нарядить ее, она будет совсем похожа на лесную дриаду, — предложила графиня Камелли.

Дамы сразу подхватили эту идею, словили девочку, повели в кусты и, невзирая на ее визг и слезы, наскоро нарядили ее нимфой.

Тем временем солнце уже зашло за горизонт, белый туман окутывал поляну, мрак пеленой ложился на леса и расползался по долинам. На поляне зажгли большие костры, над которыми взвились причудливые языки огня и клубы дыма. Откуда-то с берега Немана доносилось протяжное мычание коров, возвращающихся домой, и отдаленное, заглушенное расстоянием, пение.

Веселая компания стала собираться домой, покрикивая на прислугу, разыскивая потерянные предметы и суетясь, со смехом и новым градом острот.

Заремба давно уже нервничал в тщетном ожидании знака Изы, не уезжал еще, однако, держась вблизи, хотя она не обмолвилась ни единым словом, оживленно веселясь с окружавшей ее кольцом молодежью.

Все уже тронулись к корчме, где ждали экипажи, как вдруг из кустов блеснуло несколько десятков факелов, и в огненном их кольце предстал хор фавнов, который, дуя изо всех сил в дудки и пищалки, вел посредине смущенную и совершенно растерявшуюся пастушку, наряженную нимфой. На белых, как лен, распущенных волосах красовался венок из цветов. Она была почти вся обнажена и покрыта только гирляндами из зелени и полевых цветов. Высоко подобранная над коленями юбчонка открывала ее худые и грязные ножонки, она шла, вся дрожа от страха, слезы оставляли на ее накрашенном лице глубокие следы, голубые глаза, однако, сияли восторгом, и на открытых губах играла улыбка детского изумления. Картина, несмотря на свою причудливость, была совсем необычная, а сама пастушка так полна дикой красоты и перепуганной прелести, что со всех сторон посыпались аплодисменты и крики восторга.

— Просто прелесть! Надо взять ее с собой в Гродно, — решила пани Ожаровская.

— Мы изловили лесную русалку и свезем ее всей кавалькадой пани Дзеконской.

— Даже на картинке трудно придумать что-нибудь красивее! — раздавались возгласы.

Никто не обращал больше внимания на спящего на траве Кулешу и на сидевшего рядом с ним Яся. Все тронулись бурным потоком с поляны, и лесной мрак затрепетал от мерцающих огней факелов, свиста флейт и возбужденных возгласов.

— Жду тебя. В полночь будет свет со стороны сада. Люблю! — услышал вдруг Заремба, и одновременно чьи-то жгучие губы прильнули к его губам таким жадным поцелуем, что у него захватило дыхание и из глаз посыпались искры.

Через минуту он опять шел по лесной тропинке. Иза растаяла в темноте, и он услышал только ее серебристый смех где-то в общей компании. Оглянулся с тревогой. Он был один, даже Сташек вдруг куда-то исчез.

Перед корчмой стояли уже готовые экипажи. Первой села Иза с пани Ожаровской, княжной Четвертынской, графиней Камелли и с нимфой, которую они заботливо усадили между собой. Остальные рассаживались как кому хотелось.

Экипажи вытянулись длинной вереницей. Перед каждым ехало двое конных гайдуков с факелами в руках и красный музыкант с трубой у губ. По данному знаку они грянули торжественной фанфарой, и вся кавалькада тронулась в путь. Было уже совсем темно. Ночь спускалась тихая, пропитанная благоухающей влажностью лугов, теплая. Белые стволы придорожных берез и свешивающиеся гирлянды веток мутно маячили в свете факелов. В недалеких деревушках неистово заливались собаки.

— Боже мой! — воскликнула вдруг пани Ожаровская, откидываясь с ужасом назад.

В дверцах экипажа показалась чья-то косматая голова, и завыл чей-то плачущий голос:

— Это моя девчонка! Отдайте мне девчонку!

— Глупый мужик, приходи завтра во дворец, по лучишь назад свое сокровище! — прикрикнула она на мужика, тыкая ему в руку дукат.

Но в то же время фон Блюм наехал на него лошадью и, стегнув хлыстом по спине, крикнул сердито:

— Пошел вон, а то прикажу тебя выпороть!

Мужик со стоном упал на землю. Ему ответил душераздирающий крик из экипажа, но все утонуло в громких звуках труб, грохоте колес и конском топоте.

Заремба, ехавший почти в самом конце, был так погружен в свои любовные размышления, что не заметил даже, когда Мацюсь неожиданно остановил лошадей.

Впереди кавалькады возникла суматоха: факелы сбились в кучу, и экипажи поспешно съезжали в сторону, так как навстречу со стороны Гродно мчался во всю ширину дороги отряд какой-то кавалерии.

— Кавалерия нам навстречу, — докладывал Сташек, — казаки конвоируют кибитку.

Черная туча несущихся всадников была уже совсем близко, когда вдруг из середины ее донесся ужасный, отчаянный крик:

— На помощь! Спасите!

Заремба инстинктивно схватился за рукоять сабли и отдал короткий приказ:

— Влево, загороди барьером, живей!

Мацюсь подобрал вожжи, круто повернул, стегнул лошадей и погнал их навстречу несущейся конной ватаге. Одновременно грянул выстрел, коренник у кибитки грохнулся наземь, остальные спутались, поднялся неописуемый крик и суматоха.

— Спасите! — прохрипел в последний раз сдавленный голос.

Заремба со Сташеком бросились к кибитке, но им преградили дорогу ружейные дула, стена конских тел и взбешенный крик офицера:

— С дороги! Эстафета ее императорского величества! С дороги! А то прикажу стрелять!

Немыслимо было уже мечтать отбить увозимого. Подъехал фон Блюм с товарищами, засверкали факелы, кто-то обрезал упряжь подстреленного коренника, конвоирующий офицер кричал, угрожающе размахивал кулаками, но Блюм как-то легко успокоил его, и вскоре казаки сомкнулись вокруг кибитки, засвистели нагайки, отряд быстро тронулся в путь и пропал во тьме.

— Лошади испугались, я с трудом удержал их, — заговорил спокойно Заремба с фон Блюмом, который смотрел как-то подозрительно, но уехал, не сказав ни слова.

— С парадом, дьяволы, в Сибирь отправляют, — буркнул Мацюсь, оглядываясь назад.

— Где Сташек?

Заремба был сердит на себя оттого, что поддался первому впечатлению.

— Бросился наутек со страху... Да такой пострел не пропадет.

«Черт возьми, мог я впутаться в скверную историю», — размышлял про себя Заремба и не поехал уже за Изой к пани Дзеконской, а прямо домой.

Кацпер ожидал уже с докладом, рассказывая с честной хвастливостью о своей вербовке, хлопотах и удачах.

— Сколько у тебя и где квартируют? — перебил его нервно Заремба.

— Сто десять человек в понемунских лесах, часа два пути вдоль Немана. Баржи уже приготовлены, поедем в полночь, как раз во время смены караула на берегу. Посмотрите, пан поручик, что за народ: молодцы, как на подбор, так и просятся в драку с врагом. Командование над ними сдал я Фурдзику. Старик бомбардир из Полонного. Сразу взял их в ежовые рукавицы.

— Где ты наловил столько?

Заремба с беспокойством посмотрел на часы.

— Немного отец Серафим повытаскал из разных нор, немного я повыгреб от гродненских горожан, у которых они попрятались, остальных отбил я потешным фортелем у московских вербовщиков. Целая была история.

— Не интересно мне знать! И все дезертиры?