Слав Караславов - Одиночество

• Название: Одиночество
• Автор: Слав Караславов
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1980

---

— Справьтесь в сельсовете, — посоветовал корчмарь.

Старик долго колебался, пойти или нет. На руках не было справки о купле буйволов, и это пугало его. Конечно, он был прав. Мало ли за кого могли их принять?

И все же решили пойти вдвоем. Председатель выслушал их просьбу, оглядел подозрительно, задержал взгляд на раскрасневшихся от вина лицах и бросил:

— Кулакам услуг не делаю!

Прежде Старик подскочил бы, ударил кулаком по столу, но сейчас схитрил:

— Видишь ли, товарищ председатель, мы не кулаки, а рабочие из Димитровграда. Завод послал нас, вот мы и купили буйволов для его нужд. Очень-то нам приятно скитаться по бездорожью, под колючим ветром. А ты сразу — обижать…

Он говорил, а глаза его беспрестанно ощупывали лицо председателя, замечали, как глубокая складка делалась все тоньше, сглаживалась, как поднимались навесы выцветших бровей, и не спешил замолчать:

— Кулака, товарищ председатель, в такую погоду не увидишь на дороге. Его и кнутом не выгонишь из дому. Попивает ракию, и плевать ему на общественные заботы… А такие, как мы, топчут дорогу в любое время, только бы дело шло… Так?

И, выждав, когда Председатель кивнул в знак согласия, продолжил:

— Что мне стоило отказаться, а вот на тебе, согласился… На прошлой неделе зовет мой начальник Кара-ински. Посидели, поговорили, ну, выпили под конец. И тут он говорит: «Ты думаешь, дядя Даньо, для праздных разговоров позвал я тебя? Нам вот так нужны два буйвола. Осень, дожди, на реках начинается паводок, на грузовике к пескам не подберешься. Буксуют. Так что нас могут спасти только буйволы. У тебя, говорит, верный глаз, поброди по кооперативам, пригляди пару буйволов». Подумал я, подумал, товарищ председатель, и согласился…

Во время разговора Старик придвинул свободный стул, сел к печке, зябко потирая руки. Было видно, что он не собирался кончать разговор. Брови председателя перестали хмуриться, и из-под них взглянули два чистых доверчивых глаза.

— Вот и пошли с сыном… Туда, сюда, вплоть до Сливена. Торговля, товарищ председатель, как охота, увлекает. Идешь — идешь, а оглянешься — удивление возьмет: как осилил такой путь. Вот и с нами случилось то же самое…

Старик ударил рукой по колену и подмигнул по-свойски:

— Дивлюсь моим ревматическим лошадкам. Все еще служат мне. — Он вытянул свои промокшие ноги и продолжил: — А на каких буйволов напали? Цены им нет. Если на этот раз Караински не раскошелится на угощение, грех ему на душу…

— Как он сейчас? — неожиданно спросил председатель.

— Кто? — не сразу понял Старик.

— Караински… Мы с ним знакомы…

— В добром виде… Начальник, что ему? И машина у него — как машина, и жена — как жена…

— Так-то оно так, но и ему нелегко. Обо всем надо думать… Техника и вот эти буйволы… Ответственность — не шуточное дело! — подчеркнул председатель.

— Прав ты… Все точно, — поспешил согласиться Старик.

Он уже не боялся за ночлег. Председатель был завоеван. Крыша обеспечена. Охота вести разговор вдруг пропала. Тепло чугунной печки разморило, его клонило ко сну. Это не укрылось от добродушного взгляда хозяина, и он велел рассыльному отвести буйволов в пустой общественный хлев, а сам проводил гостей в маленькую комнату с двумя жесткими кроватями.

Председатель оказался сердечным и любопытным человеком. Он с интересом слушал рассказ и о заводах и о стройках.

— Ну и размахнулись! — дивился он. — Как подумаешь, целый город надо построить, так оторопь берет. Раньше только одну школу смастеришь, с ума посходишь. А тут — город!.. А в общем — чему удивляться? Раз государство взялось…

И он улыбался своей особенной светлой улыбкой, преображающей суровое крестьянское лицо.

— Теперь человеку, если он молод, скучать и киснуть не приходится. — И, бросив взгляд на Тому, хлопнул парня по плечу. — Завидую вам, молодым, мой младший тоже на стройке. Может быть, вы встречались… Вроде бы в шутку уехал, а прижился и, если судить по письмам, не собирается обратно… Да и что ему делать в селе? Машины заменили буйволов, а о пахарях и не говорю. — Председатель вынул пачку сигарет, угостил их и, пожелав спокойной ночи, осторожно прикрыл за собой дверь.

Тома долго ворочался. Добрая улыбка председателя, казалось, все еще присутствовала в комнатушке и волновала его. Это «завидую вам, молодым» дрожало, как пестрая бабочка, и билось о решетку его ресниц. Если председатель поймет, что Старик его обманул, то нетрудно представить, как он их выпроводит.

С утра у Томы было плохое настроение. Умылся у колодца и стал настаивать поскорее отправляться дальше. Небо, темное и тяжелое, жалось к земле, напрочь закрыв солнце. Ржавая крыша колокольни темнела рассевшимися воронами. Их хриплые крики толкались в низкое небо и беспомощно падали во дворы.

— Пойдем, что ли! — торопил Тома. А Старик все вертелся и вертелся вокруг буйволов. Он то и дело поглядывал в сторону сельсовета. Ждал председателя, чтобы проститься, сказать спасибо. Что, если он воспримет поспешный уход как бегство и усомнится в чем-то?

«Что он подумает, если мы уйдем?»

И вот пришел председатель. Он немного проводил их, наказал передать привет своему сыну. Осветил их своей солнечной улыбкой и помахал рукой. Прежде чем сделать шаг, Старик вытащил из кармана клочок бумаги, протянул председателю: в знак благодарности свой адрес. Конечно, он был фальшивый. Долго жал председателю руку и говорил:

— Возьми, возьми, ведь мы же люди! Вдруг придется завернуть к нам. Разве ж человек знает, где его застигнет беда.

Тома стоял за буйволами и готов был провалиться сквозь землю. Впервые он видел своего отца таким неблагодарным и бесстыдным.

Тронулись.

Тома шел мрачный и задумчивый. Его преследовал крик ворон. Старик, наоборот, был веселый и довольный. Он то покрикивал на буйволов, то хлопал их по крупам широкой ладонью. Не выдержал, подмигнул сыну:

— Видел, как я его облапошил…

— Видел! Но как тебе было не стыдно?

— За что? — вскинулся отец. — А он имел право называть меня кулаком?

— А кто еще сейчас покупает буйволов!..

— Да ты что? — Старик остановился.

— Ничего! — мрачно ответил Тома.

Этот неопределенный ответ и тон, каким он был произнесен, окончательно обозлили Старика. Он гневно взглянул на сына и шагнул к нему:

— Мал еще меня учить!

— Я не учу, только говорю!

— Когда будешь кормить, тогда и говори.

— А ты что, меня кормишь и на этом основании постоянно вправляешь мозги! — вскипел Тома. Его покорность и уважение к отцу вдруг испарились. — Если ты настоящий отец, как ты всегда твердил, ты бы позаботился, чтобы сын твой получил образование, а не надрывался бы на реке.

— Неблагодарный! — взревел Старик и размахнулся посохом.

Удар был неожиданным для обоих. Тома отскочил в канаву, и губы его задрожали.

— Если замахнешься еще раз…

— И что же?

— Возьму и переломаю о… — Парень едва сдержался, не сказал главное, но Старик догадался:

— О меня? Нет у тебя стыда!

Спотыкаясь, он заспешил по дороге.

Тома потащился за ним. Он чувствовал себя униженным, раздавленным. Случилось то непоправимое, что должно было случиться. Но он не хотел, чтобы это произошло тут, на этой грязной дороге, под этим мрачным небом… Сыновние добрые чувства к отцу разлеглись, на их место хлынули гнев и разочарование. Удар посоха подсек последние корни покорности. Между ними легла глубокая пропасть, и Тома видел ее ясно. Первую трещину в их отношения бросила его служба в армии. Если Старик оставался таким, каким и был, то сын заглянул далеко за сельский горизонт и понял, что мир не кончается за ближними холмами. Томе казалось, что последние три года подняли его на какую-то удивительную высоту и он никогда не захочет спуститься с нее, чтобы вернуться к тому, откуда началось восхождение. И все-таки если он вернулся, то только из-за любви к Старику. Отец жил в его памяти как сильный и справедливый человек, который когда-то показал Делиданеву, где раки зимуют, нашел силы порвать со своей женой, матерью Томы. Слово и дело его никогда не расходились. Он считал его самым умным. И вот теперь эти впечатления детства и юности подвергались переоценке. В своем гневе Тома видел отца очень грубым и самоуверенным. Такой не мог быть справедливым и умным.

«Может, я ошибаюсь? — спрашивал себя Тома и сам отвечал: — Нет и нет!»

В такие минуты человек начинает переоценивать ценности, отвергать все, чем жил до сегодняшнего дня. Еще вчера верил в это, принимал, а теперь оно кажется ничтожным, не заслуживающим и малейшего внимания.

То же самое переживал и Тома. Сомнения влекли его назад, возвращали в юность. Память воскресила далекий весенний день, дрожащую руку, заплаканные глаза. Это была рука матери, ее глаза. Она появилась в гимназии на перемене. Когда ему сообщили, что к нему кто-то пришел, он со всех ног бросился бежать, не зная, кто бы это мог быть. И когда он увидел в коридоре мать, ее глаза, его будто что-то подтолкнуло к испитой бледной женщине, и губы его готовы были крикнуть: «Мама!» Но все, что он слышал о ней от отца, вдруг встало между ними. Он повернулся и скрылся в классе. От этой первой и последней встречи память оставила ее испуганные глаза и дрожащую руку, сжимающую бумажку. Деньги. Наверно, для него…