М. Моррис - Современная вест-индская новелла

• Название: Современная вест-индская новелла
• Автор: М. Моррис
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Предлагаемый сборник впервые широко и всеобъемлюще знакомит читателей с новеллистикой Вест-Индии. Здесь представлены писатели многих стран и разных поколений, которых объединяет общность проблем, общность исторических, социально-экономических и культурных условий развития этого региона американского континента. Знакомство читателя с творчеством вест-индских писателей позволит лучше узнать этот яркий загадочный мир с его экзотической природой, пестрой разноязычной толпой и древними традициями, поможет лучше понять те большие политические, экономические и социальные проблемы, волнующие этот уголок земного шара.

---

Горбунья с мрачным видом наблюдала за мной.

— Его зовут Старый Тигр, — сказала она, растягивая слова. — Назовите его так, иначе ответа не получите.

Я дал шиллинг и ей.

В ту ночь я снова взял напрокат автомобиль, отыскал Старого Тигра возле приходской церкви и доставил назад во Французскую Гавань, высадив на той самой площади. Мне как раз нужно было по делам в поселок св. Анны, так что поездка пришлась кстати…

Два дня спустя на обратном пути я проезжал через Французскую Гавань. Это было около полудня, и, приближаясь к Королевской улице, я издали заметил толпу на углу. В центре ее около таблички с надписью «Прямо — на Кингстон» я увидел Старого Тигра. Это был он, прежний Старый Тигр. Прислонясь к стене, размахивая бамбуковой палкой, выкрикивая проклятия тонким, гнусавым голосом, он отбивался от обступивших его полукругом, кричащих, хохочущих людей.

Я притормозил. На какое-то мгновение они примолкли и расступились, пропуская автомобиль. Слева, из окон моей старой конторы, доносился стук пишущих машинок — работа шла своим чередом. Справа, вдали виднелся дом, где я жил, а здесь, на перекрестке, словно артист у рампы, стоял избитый старый нищий. И он был… счастлив?! Этого он хотел? В этом видел избавление?

«Старый Тигр», — ревела толпа, пока я медленно пересекал площадь.

Меня била дрожь.

А. Л. Гендрикс (Ямайка)

ЯМАЙСКАЯ СЦЕНКА Перевод с английского В. Рамзеса

Каждое утро я иду полмили пешком от моего дома до трамвайной линии, а вечером — той же дорогой назад. Это приятная прогулка. По обеим сторонам дороги стоят дома с красными крышами, зелеными лужайками и садами. Мне полезно ходить пешком, и, случается, иногда наблюдаешь поучительные сцены.

Как-то утром примерно на полпути до остановки я заметил двух мальчиков, играющих в саду возле скромного домика. Оба были совсем еще малыши, одному года четыре, другому — пять, тот, что постарше, был темнокожим, с жесткой челкой и глазками-угольками — маленький туземец-крепыш. Второй — ростом поменьше, белый, с глазами, как каштаны, и льняными волосами. На обоих синие рубашонки и штанишки цвета хаки; босые ноги — в пыли. Они не видели, что я за ними наблюдаю, и продолжали играть. Игра, если так ее можно назвать, была совсем простой. Белый малыш важно вышагивал взад и вперед, покрикивая на своего старшего приятеля. Шоколадный карапуз плелся позади и исполнял его приказы.

— Подбери палку! — Тот так и сделал.

— Прыгай на клумбу! — Малыш повиновался.

— Принеси воды! — Черный мальчик стремглав бросился в дом, а белый уселся на лужайке.

Я был поражен. На моих глазах белый ребенок диктовал свою волю чернокожему приятелю, и черный малыш повиновался. Я пошел дальше, не переставая думать об этом. Может, черный ребенок — сын служанки и поэтому сносит обиды от белого? Нет, одеты они одинаково и, очевидно, принадлежат к одному слою. Скорее всего, это дети двух соседей. Почему же черный подчиняется белому? Неужто с такого возраста он смирился с положением слуги? Неужто он уже постиг разницу между собой и белыми? Неужто белый малыш уже знает, что ему предстоит повелевать черными? Я не мог заставить себя поверить в это — и все же я видел все это собственными глазами. Может, наша черная раса действительно неполноценна? Настолько, что уже в младенчестве мы сознаем свою неполноценность и смиренно принимаем участь рабов.

Весь день меня не оставляли эти мысли, я терял веру в свой народ. Вечером малышей в саду не оказалось. Я плохо спал в эту ночь, мрачные мысли не покидали меня.

На следующее утро я снова увидел малышей. У калитки дома стоял белый мужчина и наблюдал за их игрой. Я остановился, чтобы узнать, какие приказания отдает сегодня белый мальчик своему черному слуге. К моему величайшему удивлению, на этот раз черный мальчик с видом повелителя вышагивал взад и вперед по лужайке, а белый мальчик уныло плелся позади.

— Принеси мне банан! — Белый малыш побежал в дом и вскоре появился с бананом.

— Сними с него кожуру! — Мальчик очистил банан и передал его своему черному господину.

И тут я все понял. Это действительно игра, я и сам играл в нее в детстве. По очереди каждый из мальчиков бывает рабом, а другой господином. Помню, эта игра доставляла мне много радости. Я улыбнулся и посмотрел на мужчину у калитки. Вспомнил все, о чем передумал вчера. Наверное, этот белый мужчина, глядя на игру детей, ужасается властолюбию черной расы. Я рассмеялся про себя: как взрослые глупы, какие только мотивы не приписывают они детским поступкам! Как мы подозрительны, сколько у нас предрассудков! Теперь этот белый мужчина будет весь день думать о том, что черные стремятся править миром, что черный малыш уже осознает свое превосходство над белым. Сейчас я исправлю это недоразумение, все ему объясню. И я направился к мужчине.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал я. — О заносчивости представителей черной расы. Не принимайте это всерьез, это игра. Дети меняются ролями. Я и сам так играл в детстве. Вчера я наблюдал, как белый мальчик командовал черным, и сам весь день места себе не находил. Глупые мы взрослые, верно?

Мужчину удивила моя тирада.

— Я знаю, что это игра, — сказал он, улыбнувшись. — Эти мальчишки — братья, они мои сыновья. А вот их мать! — На веранду вышла красивая темнокожая женщина и позвала детей.

Я улыбнулся, а потом затрясся от смеха. «Вот вам Ямайка, — воскликнул я про себя, — моя страна, мой народ!»

— Нам надо спешить, — сказал мне белый мужчина, — а то не успеем на трамвай.

М. Моррис (Ямайка)

СМЕРТЬ Перевод с английского В. Рамзеса

— Проснись, проснись, Тревор! — повторял кто-то тихо, но настойчиво. — Тревор, проснись!

Мальчик повернулся на спину, с трудом открыл глаза, но сначала ничего не увидел: в комнате было темно. Потом он различил склонившуюся над ним неуклюжую фигуру.

— Проснись, проснись!

— Что такое?

— Вставай, надо ехать домой.

— Домой?

— Да, твой отец очень болен.

— Отец? Болен?

Тревор наконец узнал голос: это дядя Артур. Мальчик вскочил с постели и попросил зажечь свет. В руке у сторожа вспыхнул фонарик, выхватил из тьмы тумбочку у изголовья, в которой мальчики держали одежду. Тревор натянул школьную форму и по совету дяди запихал остальные вещи в сумку, лежавшую под кроватью.

— Захвати синий костюм, — сказал дядя Артур.

— Который час?

Дядя подставил руку под луч фонарика.

— Двадцать минут третьего.

Они старались ступать как можно тише по шатким половицам в коридоре интерната. Джонс, ночной сторож, светил им, пока они спускались по ступеням под тяжелыми каменными сводами.

Снаружи дул холодный ветер. Тревора зазнобило со сна, и он застегнул куртку. На крыльце директорского дома горела лампочка. Сонный директор в ночном халате старался держаться приветливо, предложил им выпить кофе. Дядя вежливо отказался, и они сели в машину, стоявшую у крыльца. Взревел мотор, фары вырвали из темноты часовню и крест на пустынном кладбище.

— Ты умеешь молиться? — спросил дядя.

— Умею.

— Тогда молись. Отец очень плох.

— Он умирает?

— Да.

Когда они добрались до дома, небо уже светлело. Тревора отослали спать. Он обошел весь дом в поисках мамы, но оказалось, что она у отца в больнице.

В течение последующих трех дней Тревор не испытывал ни тяжести, ни горя, а только странную пустоту, какое-то притупление чувств. Все будто ждали чего-то, что заставит их сильнее ощутить серьезность происходящего.

Тревор, по-прежнему безучастный, хотя он и понимал, что их постигло большое несчастье, ездил с мамой в больницу. Мама казалась раздавленной, обезумевшей от горя, она тяжело молчала и только время от времени порывисто сжимала Тревора в объятьях. Мальчик видел, что отец умирает. Он уже никого не узнавал, даже маму, лежал на спине с закрытыми глазами и жадно ловил ртом воздух. Его руки безжизненно лежали на одеяле. Мама сидела на жестком табурете и глядела на мужа то напряженно, то рассеянно, будто думала о чем-то постороннем.

В среду около четырех часов пополудни больной перестал дышать. Мама вздрогнула и закричала:

— Сестра, сестра! Тревор, позови сестру!

Тревор не испугался, он только с любопытством посмотрел на отца. Лицо больного умиротворенно расслабилось, а затем стало чужим, лишенным какого-либо выражения. Сестра накрыла покойника простыней.

Мама встала с табурета, выпрямилась во весь рост и, закрыв лицо ладонями, дала волю слезам. Когда она опустила руки и обернулась, кровать была уже отгорожена ширмой. Мама посмотрела на Тревора, и из ее глаз снова покатились слезы. Плакала она беззвучно, и Тревору показалось, что мама плачет от усталости и что слезы приносят ей облегчение.