М. Моррис - Современная вест-индская новелла

• Название: Современная вест-индская новелла
• Автор: М. Моррис
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Предлагаемый сборник впервые широко и всеобъемлюще знакомит читателей с новеллистикой Вест-Индии. Здесь представлены писатели многих стран и разных поколений, которых объединяет общность проблем, общность исторических, социально-экономических и культурных условий развития этого региона американского континента. Знакомство читателя с творчеством вест-индских писателей позволит лучше узнать этот яркий загадочный мир с его экзотической природой, пестрой разноязычной толпой и древними традициями, поможет лучше понять те большие политические, экономические и социальные проблемы, волнующие этот уголок земного шара.

---

Когда они кончают петь, помощник Рахамута говорит:

— Это вроде не калипсо, а блюз.

— Заткнись уж лучше, — вскипает Рахамут. — Что вы, индусы, понимаете в калипсо?

Все хохочут, потому что ведь Рахамут — сам индус.

— Ну и потеха, — говорит Одноногий Лезвию, — надо же, как сцепились эти два индуса из-за нашего креольского калипсо.

— Никакой я не индус, — говорит Рахамут, — а тринидадский креол.

— Ну ладно, кроме шуток, — говорит Лезвие, — понравилось вам?

Рахамуту хочется сказать: «Да, понравилось», но вместо этого он мнется и говорит:

— Да так, ничего, бывает хуже.

Зато помощник Рахамута прямо без ума от нового калипсо, он хлопает сочинителей по плечу и орет, что никогда не слышал ничего лучше и что эта мелодия станет маршем будущего карнавала. Он так размахивает руками, что в конце концов случайно толкает Рахамута под локоть. И тот накалывает себе иглой палец.

Портной кладет палец в рот и сосет его, а потом набрасывается на своего помощника с бранью: лучше бы, мол, помалкивал, а то вот что натворил.

— Ну и что с того? — оправдывается помощник. — От этого никто еще не умирал.

Поднимается шум. Все забывают о новом калипсо и говорят о том, как легко получить заражение крови, уколовшись иглой или булавкой.

А калипсо даже нечем записать. Лезвие выучивает на память слова и мелодию, и дело с концом. Вот так, без особого шума, рождается калипсо. Тут, в каморке позади лавки Рахамута, появились на свет такие шедевры, как «Я поймала его вчера», «Это то, что я могу делать везде и всегда», «Старушка, твои цветы увяли».

Рахамут и его помощник, обсудив всевозможные последствия порезов и уколов, отправляются дошивать костюм, за которым вечером должен прийти заказчик.

Лезвие хочет попросить у Одноногого шиллинг взаймы, но не знает, как начать, — ведь он уже и без того ему должен. Начинает он с того, что принимается расхваливать придуманную Одноногим мелодию, ничего приятнее, мол, не слышал, прямо прованское масло, а не музыка.

Но Одноногий сразу настораживается и говорит:

— Знаешь, старина, ты меня не проведешь.

Лезвие смиряется с неудачей — все-таки живот-то у него набит, — по все еще вяло пытается уговорить Одноногого одолжить ему шиллинг, и тут ему приходит в голову сногсшибательная идея.

Он рассказывает Одноногому, как провел утро, про то, как спер ботинки на Парк-стрит и поел досыта.

— Вот увидишь, — говорит Одноногий, — добром это не кончится. Все вы, смелые ребята, рано или поздно сворачиваете себе шею.

— Дружище, — говорит Лезвие, — ничего не может быть легче. Было бы у тебя две ноги и мог бы ты бегать, ты бы так не говорил.

— Полегче, дружище, я не люблю, когда шутят по поводу моей ноги.

— Но, послушай, дружище, — говорит Лезвие. — Не будь глупцом. Мы бы могли придумать дельце и недурно заработать. Воровать, так уж по-крупному.

— Это ты воруй, а меня не впутывай.

— Но послушай, Одноногий, — Лезвие перешел на шепот, — я сам все сделаю, ты только посторожишь, не идет ли кто.

— А что у тебя за план?

Сказать по правде, никакого плана у Лезвия нет, но он непременно что-нибудь придумает. Он чешет в затылке и тянет себя за уши, как Спенсер Треси в фильме, и говорит:

— Могли бы взять кино «Рокси» на Сент-Джеймс.

Он говорит и чувствует дрожь во всем теле; кажется, будто волны накатывают на него. Лезвие хватает Одноногого за руку.

— Не думал, — говорит Одноногий, — что доживу до такого дня, когда мой друг Лезвие станет вором. Тебя же поймают, вот увидишь, поймают. Нашел бы какую-нибудь работенку, пока не начался сезон калипсо.

— Я искал — работы нет нигде.

— Но и вора из тебя не выйдет. Тебя непременно схватят, поверь мне.

— Дружище, ты же видишь, как все легко сошло с ботинками и в ресторане. Главное — это храбрость, ведь человек может даже убить и не попасться.

Одноногий напевает старое калипсо:

Если только денежки есть,
Может убийца купить себе честь
И с губернатором дружбу свесть…

Лезвие начинает нервничать.

— Значит, тебе не по душе моя идея? Считаешь, у меня ничего не выйдет?

— У тебя нет опыта. Ты же новичок. И потом на преступлении не наживешься.

— Презренный трус!

— Сочинители калипсо должны хранить свое достоинство.

— Иди ты к черту! Не хочешь помочь, я и один справлюсь, вот увидишь. Не стану рисковать по мелочи, проверну настоящее дельце.

— Не говори потом, что я тебя не предупреждал!

— Дело в том, дружище, что у тебя всего одна нога, поэтому ты вдвое глупее меня.

Одноногий сердится.

— Я тебя просил, — кричит он, — не шутить насчет моей ноги, неужели не ясно? Можешь шутить по поводу отца и матери, а ногу не трогай.

— Извини, Одноногий, — кротко говорит Лезвие, — я знаю, что ты не любишь такие шутки.

Их окликает Рахамут:

— Что расшумелись? Вы не на рыбном рынке!

Они умолкают. Лезвие прощается с Одноногим, и Одноногий говорит:

— До скорого, приятель. Слова только не забудь. И еще скажу тебе — не ввязывайся в сомнительные дела!

Лезвие выходит из лавки портного и опять думает о том, что легко можно провернуть крупное дело. Он один справится, обойдется и без оружия…

Подумать только, Одноногий обозвал его «новичком»! Все, что требуется, — это беспечный вид, невинное лицо, точно ты ангел, и, если тебя о чем-то спросят, надо только удивленно вскинуть брови, всплеснуть руками и воскликнуть: «Господи, кто? Я?»

Он доходит до Квинз-парка и видит старуху, торгующую апельсинами. Старуху, видно, сморила жара: подперев подбородок рукой, она низко опустила голову. Прохожих на улице мало. Лезвие в мгновение ока оценивает ситуацию.

Сейчас он сопрет апельсины с прилавка, просто чтобы доказать, что может это сделать и ничего ему не будет. Пройдет мимо, даже не глядя на прилавок, незаметно схватит апельсин и сунет в карман.

Жаль, что Одноногого здесь нет, — посмотрел бы, как это просто делается.

Но едва он опускает апельсин в карман, как старуха вскакивает с места и вопит что есть мочи:

— Вор! Вор! Держите его! Он украл у меня апельсин! Помогите! Не дайте ему удрать!

И от ее воплей клещи на сердце снова сжимаются; забыв обо всем на свете, Лезвие мчится во весь дух через пустырь.

Он оглядывается и видит; трое мужчин гонятся за ним. Лезвие уже не чувствует под собой ног, он словно прирос к месту. Только клещи щелкают, и он, задыхаясь, бормочет:

— О боже, боже!

К. Сили (Тринидад и Тобаго)

ГОРЬКИЙ ВЫБОР Перевод с английского В. Рамзеса

Гнетущая полуденная жара обрушилась на покрытую поблекшей травой площадь Вудфорд — место сборищ портоф-спейнских безработных-интеллектуалов. Там и сям на просторной потрескавшейся мостовой теснились разномаст ные группки оборванных мужчин и женщин, меланхоликов и болтунов. Сколько групп, столько и тем для разговоров, сколько людей — столько мнений. О чем здесь только не говорили! Одни увлеченно спорили о внешней политике, другие скрупулезно анализировали речь адвоката, защищавшего убийцу; третьи гадали, что еще предпримет правительство в ответ на забастовку портовых грузчиков.

В центре площади виднелась небольшая статуя из металла, окруженная широким каменным бассейном, в который никогда не наливали воду. Вокруг бассейна стояло шесть деревянных скамей, темно-коричневая краска с них почти вся облупилась, обнажив желтую смолистую древесину.

На одной из скамей сидели трое мужчин. Того, что был в середине, звали Лео. Высокий, дородный, в грязном парусиновом костюме. Костюм, судя по тому, что из слишком коротких штанин и рукавов торчали голые руки и ноги, принадлежал некогда другому владельцу, ростом пониже и станом тоньше. Справа от Лео сидел Эрик. Худющий, изможденный, одна черная кожа да кости, в серых глазах — хитроватый блеск.

Завершал триумвират коротышка Сэм. У этого невзрачного человечка своего мнения не было, и он поддакивал своим приятелям — то одному, то другому.

— Слыхали, ребята, правительство набирает грузчиков, — заговорил Эрик вкрадчивым хрипловатым голосом.

Лео выпустил густое облако дыма, мизинцем правой руки стряхнул с сигареты пепел, потом загасил ее о чугунный подлокотник скамейки и спрятал еще теплый окурок за ухо.

Он ничего не сказал; молчал и Сэм, опустив голову. Его короткие толстые пальцы перебирали пуговицы на рубашке.

— Эй, в чем дело? — проворчал Эрик, уязвленный непонятным молчанием собеседников. — Вам что, не интересно? Правительство предлагает работу, а вы тут сидите и корчите из себя неизвестно кого!