М. Моррис - Современная вест-индская новелла

• Название: Современная вест-индская новелла
• Автор: М. Моррис
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Предлагаемый сборник впервые широко и всеобъемлюще знакомит читателей с новеллистикой Вест-Индии. Здесь представлены писатели многих стран и разных поколений, которых объединяет общность проблем, общность исторических, социально-экономических и культурных условий развития этого региона американского континента. Знакомство читателя с творчеством вест-индских писателей позволит лучше узнать этот яркий загадочный мир с его экзотической природой, пестрой разноязычной толпой и древними традициями, поможет лучше понять те большие политические, экономические и социальные проблемы, волнующие этот уголок земного шара.

---

Женщина всмотрелась в эту неподвижную массу, и внезапно взгляд ее остановился, глаза стали безумными. Зажав одной рукой рот, она начала медленно отступать назад, но, сделав три шага, остановилась и бросилась на труп мужа с криком:

— Боже мой, да что же это!.. Осиротели мы с вами, деточки мои… Убили нашего Энкарнасьона!

Подталкивая друг друга, испуганные детишки выбежали из дома и прижались к матери.

И тут-то раздался тоненький голосок, в нем было все — и страх, и боль, и слезы:

— Мама, мамочка!.. Это тот самый мертвец, которого я видел сегодня в поле.

Д. Джеймс (Куба)

РАССКАЗ ХОЗЯИНА ПОХОРОННОГО БЮРО Перевод с испанского Ю. Погосова

Стук в дверь возвестил о том, что привезли покойника. Я открыл — это был приятель сына. Он молча смотрел на меня. Тогда я спросил, куда надо ехать за телом, и он ответил, что его нашли в Лома-Колорада под большим фламбойяном. Не закрывая двери, я пошел в дом — надо было подготовить старуху.

Я отобрал гроб получше и сказал сыновьям, чтобы поставили его на машину.

Старуха не кричала. Она заложила его нос и рот ватой — чтобы не текла кровь. Потом надела на него новые носки, протерла тело спиртом и, проверив время, завела часы — наш подарок.

Я не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовал себя таким ничтожно маленьким, хотя вообще-то я ростом всего 135 сантиметров, — никогда еще горе не давило на меня с такой силой.

Когда мы уезжали на кладбище, появился парень, который принес печальную весть и сказал, что надо будет продолжать возить с кладбища гробы без покойников.

Верхняя часть зарешеченного окна выходит на улицу на уровне земли: камеры находятся в подвале. Приподнявшись на носках, пытаюсь выглянуть в окно, и мне кажется, что я на улице. Стараюсь не смотреть наверх, откуда свешивается паутина и где все покрыто грязными пятнами разных оттенков. Я смотрю в это крошечное окошко возле самого потолка. Закидываю голову назад и вижу коринфские капители и цветную кафельную облицовку здания напротив. А если отступить назад, насколько разрешает камера, видна мостовая, нижняя часть автомобильных колес, бутоны на кустике, которые вот-вот распустятся.

Полицейский бьет в железную дверь прикладом винтовки. Из-за горба на груди я не могу нагнуться, поэтому ботинки остаются незашнурованными. Полицейский смеется, когда я бреду, пошатываясь, на своих коротких ногах. Сперва я ковыляю впереди, но затем он обходит меня и быстро поднимается по винтовой лестнице, я же преодолеваю ее медленно, ступенька за ступенькой, цепляясь за перила.

Еще не отдышавшись, я вхожу в кабинет капитана, который сидит, углубившись в бумаги. Рядом стучит на машинке полицейский, на секунду он останавливается, а затем вновь продолжает.

— Вас зовут? — спрашивает капитан.

— Репиладо, Антонио Репиладо.

— Занятие?

— Владелец похоронного бюро.

Мой конвоир стоит у меня за спиной, опершись о стену. Никак не могу отдышаться, и мне трудно говорить. Капитан обращается ко мне:

— Садитесь.

Полицейский, стоящий сзади, подталкивает мне табурет.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят восемь.

— Где находится ваше заведение?

— «Ла популар», в трех кварталах отсюда.

— Похоронное бюро для негров, так, кажется?

— Вообще-то… для всех…

Капитан смотрит на меня и вертит в руке сигару. Я тоже смотрю на него, но затем перевожу взгляд на полицейского, печатающего на машинке, на портрет Батисты на стене, за спиной у капитана, на плевательницу в углу, на капитанские золоченые нашивки, на его галстук, конец которого он засунул за пуговицу на рубашке, на фуражку с коротким козырьком на столе, на усики щеточкой, на кольцо с бриллиантом, на…

— Политическая партия?

— Что?..

— Принадлежите ли вы к какой-нибудь политической партии? — уточняет полицейский за машинкой.

— Нет, нет, сеньор, — вздрогнув, отвечаю я капитану.

— Голосовали в пятьдесят четвертом?

— Знаете, капитан… Я никогда не голосовал… Мое занятие — покойники, а не политика…

Капитан заморгал, открыл рот, притворившись удивленным, и сказал:

— И мое также.

Полицейский за моей спиной загоготал, а у другого от смеха задергались ноги под столом. Капитан смеялся сдержанно, сквозь зубы, стряхивая пепел с сигары. Тут только до меня доходит, что я, видимо, тоже должен присоединиться к их веселью, и я начинаю смеяться словно ненормальный, дергая головой, но внезапно мне становится стыдно и я замолкаю.

— Что вы здесь делаете?

— Не знаю, я и сам хотел бы…

— Вы уверены, что не знаете?

— Нет, сеньор, нет.

— Карамба, — говорит капитан и медленно поднимается. Его начищенные до блеска ботинки скрипят. — Значит, вы уверены, что это ошибка?

— Конечно, сеньор, именно так и есть.

— Карамба, карамба, — вновь произносит капитан. Он смотрит в окно, в которое пробиваются ветви какого-то дерева.

— Может быть. Всегда возможна ошибка.

— Конечно, конечно…

Капитан смотрит поверх головы полицейского, печатающего на машинке, и они тихо переговариваются, о чем — я не слышу, затем капитан, поправив кобуру, уходит. Я продолжаю сидеть против его стола. Оба полицейских не выказывают никаких признаков спешки.

Сын остановил машину на кладбище, в конце главной аллеи. Солдаты почетного эскорта остались за оградой. Старые негры-масоны, затянутые во все черное, сняли гроб и внесли его в склеп. Я сел в машину, а сын намеренно долго копался, проверяя шины. Затем появились неизвестные люди с каким-то гробом, они установили его на машину и набросали сверху цветов. Сын захлопнул дверь и задним ходом выехал с кладбища. Солдаты нехотя постреляли в воздух, а ребятишки, копошась в пыли, бросились собирать отстрелянные гильзы. Наконец я решаюсь сказать сыну, что за тридцать лет работы я возил на кладбище гробы с покойниками, но ни разу мне не доводилось увозить гробы с кладбища.

Вернувшись домой, мы поставили гроб в заднюю комнату. Ночью оружие забрали.

Я встаю, когда капитан входит в камеру. Он останавливается рядом со мной, чтобы показать, что я едва дохожу ему до пояса. В полуоткрытой двери торчит полицейский.

— Наконец вы поняли, почему находитесь здесь?

— Сеньор капитан, я не могу понять…

— Уже два дня, как вы здесь, разве этого недостаточно?

— Сеньор капитан… послушайте, я хотел бы, чтобы вы… сеньор… поняли… моя семья… сеньор…

— Сеньор, сеньор!.. Черт вас подери! — орет капитан и резко поворачивается ко мне.

Я отпрянул назад и упал на койку, а капитан, размахивая перед моим носом кулаками, кричит: неужели я думал всю жизнь заниматься вывозом оружия с кладбища. Я отрицательно мотаю головой.

— Нормальных людей я превращал в горбунов, а тебя я выпрямлю. Тебе это, наверное, понравится! — кричит капитан и смотрит на улыбающегося полицейского. — Я их делал горбатыми, подонок! — Он хватает меня за шиворот, приподнимает так, что я задыхаюсь. — Я тебя выпрямлю! — Он отпускает меня, и я падаю, ударившись спиной о деревянную койку.

Глаза затягивает серая пелена, спина и грудь разламываются от боли. Кажется, я сейчас намочу штаны, и я понимаю, что я трус и капитан будет смеяться надо мной.

— Старый идиот! Скажи, кто привез оружие, и я отпущу тебя.

— Не знаю, сеньор! Не знаю!.. — Я бью кулаком по краю койки. Моя смелость удивляет меня самого.

Капитан, плюнув в мою сторону, уходит. Полицейский захлопывает железную дверь.

Он прибежал во время перестрелки и заколотил в дверь. Сын вскочил с кровати — словно и не спал. Они поговорили о чем-то, и сын сказал, что надо укрыть этого человека, так как весь квартал окружен и полицейские обыскивают каждый дом. Мы достали большой гроб и поставили его на козлы. Человек он был небольшого роста, свободно поместился в гробу, и старуха скрестила ему руки на груди. Мы открыли окно, выходившее на улицу, и она уселась рядом с гробом. Когда ворвались полицейские, они сразу же начали допрашивать меня, но я отвечал, что никого не видел. Тогда они сказали, что произведут обыск, и я ответил, что они могут делать все, что захотят. Они обшарили весь дом и дворик до самого забора.

На рассвете мы поставили гроб на машину, сын сел за руль, я — рядом с ним. Мы надеялись, что на кладбище будет мало людей.

Боль в груди не дает мне разогнуться, и я едва понимаю слова капитана. Он говорит, что оставит меня здесь подыхать с голоду, повесит перед моим домом или изрешетит пулями, если я не скажу, кому из тех, кого схватила полиция, я передал оружие и что они собирались с ним делать. Он уверяет, что мне не придется никого продавать, я должен только опознать человека среди тех, кто уже схвачен и кого так или иначе ждет смерть; он говорит, что никто ничего не узнает и что я не должен вести себя, как паршивый подонок, и дать себя прикончить, что у меня еще есть возможность спасти свою жизнь и что ему совершенно не интересно мучить меня…