Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья

• Название: Бойцы моей земли: встречи и раздумья
• Автор: Владимир Федоров
• Издательство: Современник
• Жанр: Публицистика
• Год: 1973

У поэта и прозаика Владимира Федорова счастливая творческая судьба. Ему довелось непосредственно общаться со многими мастерами советской литературы. Впечатления от встреч с ними и раздумья над их произведениями легли в книгу «Бойцы моей земли». Книга состоит из четырех разделов. В «Памятных встречах» — лаконичные и эмоциональные новеллы о М. Шолохове, Ал. Прокофьеве, А. Фадееве, Н. Тихонове, М. Исаковском, А. Твардовском, В. Инбер, Б. Ромашове, В. Овечкине, С. Борзенко, С. Смирнове, А. Макарове и других.

В «Портретах товарищей по перу» читатель найдет биографические штрихи и раздумья над творчеством Г. Маркова, С. Сартакова, В. Закруткина, С. Михалкова, В. Кочетова, А. Софронова, Н. Грибачева, Л. Жарикова, Э. Казакевича, В. Козаченко, Ю. Збанацкого и других.

В разделе «Мое поколение» в центре внимания автора творчество писателей–фронтовиков, «бойцов моей земли». Здесь даны портреты–миниатюры А. Кешокова, М. Луконина, А. Калинина, Д. Ковалева, Р. Гамзатова, М. Алексеева, С. Викулова, С. Алексеева, Е. Исаева, А. Люкина, В. Марьинского, И. Стаднюка и других.

Раздел «О жизни и литературе» составлен из заметок и статей о А. Блоке, С. Есенине, А. Довженко и других классиках советской литературы, а также о наших современниках А. Югове, А. Топорове, Н. Ушакове, Н. Шундике, С. Воронине, С. Баруздине, Ю. Нагибине и других, чье творчество неразрывно связано с нашей действительностью.

---

Однажды по пояс в воде он вместе с солдатами переправлял пушки на западный берег. Бригадный комиссар Ставский, бывалый воин и журналист, должен был своими глазами увидеть первый подбитый фашистский «тигр», стоявший на нейтральной полосе. Пополз к нему ночью и получил смертельное ранение. Слабеющей рукой он достал свои документы и стал рвать их зубами…

О судьбе этого мужественного человека рассказано в интересной повести «Бросок комиссара» Николая Веленгурина, который по крупицам собрал захватывающий материал о жизни писателя–журналиста. Автор повести вдумчиво и любовно проследил суровый путь замечательного патриота — от первого ранения в боях с белочешскими мятежниками до последнего броска к фашистскому «тигру».

Николай Веленгурин многие годы посвятил изучению жизни и творчества Владимира Ставского. Четырнадцать лет назад Веленгурин издал о нем критико–биографический очерк, где ставит его имя в один ряд с Дмитрием Фурмановым, Александром Фадеевым, Николаем Островским и Аркадием Гайдаром, пришедшими в литературу с полей гражданской войны. Веленгурин — автор предисловия и составитель большой книги В. Ставского «Рассказы о героях», выпущенной Воениздатом. И вот, наконец, «Бросок комиссара». Завидное, благородное постоянство!

Здесь хочется привести отрывок из письма к Веленгурину Константина Симонова, который воевал вместе со Ставским и которому веленгуринская повесть помогла глубже понять образ фронтового товарища: «…Возвращаясь к Вашей книге, хочу сказать, что когда прочел ее, перед глазами заново встал облик человека сильного характера, большой и трудной судьбы, человека своего времени, прожившего — как бы сказать — в самой середке того времени, большой жизненный путь. Интересная у Вас получилась книжка. Поэтому хочется в заключение поблагодарить Вас за нее…»

Я помню фронтовика Н. Веленгурина аспирантом Литературного института имени Горького. На груди — орден Отечественной войны. Секретарь райкома комсомола, редактор районной газеты. Ему было о чем сказать. Первые опыты. Рассказы, статьи… «Работать Вам стоило, — писал ему Михаил Шолохов, — есть данные для того, чтобы опытов не прекращать…»

С какой горячностью Николай рассказывал о своих знаменитых земляках, героях гражданской и Отечественной! И одним из них был Владимир Ставский, разведчик, чекист, журналист, писатель, комиссар…

ДОЛГ ПЕРЕД ЗОЕЙ

Наше поколение называют поколением Зои и Олега. Это звучит торжественно и все же привычно. Но вот встретишь человека, чья судьба теснее, чем твоя, переплелась с судьбой погибшей героини, и совсем по–иному воспринимаешь эти слова — «поколение Зои и Олега». Признаться, я не ожидал, что мой однокашник по Высшим литературным курсам Владимир Туркин жил до войны в Зоином Тимирязевском районе, учился в соседней школе; в один день с Зоей получил новенький билет в райкоме комсомола.

Все мы знали, что другой наш однокурсник ярославец Евгений Савинов написал интересную книгу о Зое и ее товарищах из отряда. А Володя Туркин молчал. Но поэт чувствовал свой долг перед Зоей. В душе мучительно медленно вызревала поэма. Однажды в переполненной целинной гостинице одна командированная поэтесса стала жаловаться на отсутствие комфорта:

— Приходится спать чуть ли не на столе!..

В сердце моего товарища больно отозвалось: «А как же Зоя?» Может, в эту бессонную ночь и родились строки будущей поэмы о Зое.

И не влезают в фотоснимок
И в сводки Совинформбюро
Чужие танки возле Химок
И баррикады у метро…
В холодной очереди стоя,
В один из самых рваных дней
Я встретился глазами с ней —
С моей непрожитой весною,
С сестрой и совестью моей,
С несостоявшимся свиданьем
У школьной лестницы вдвоем…
Четыре тонких буквы — ТАНЯ
На сердце выжжены моем.

О Зое, назвавшей себя Таней, у нас написано много стихов и поэм. Писали о ней в турецком застенке и в отрядах Сопротивления в гитлеровском тылу. Наиболее известны поэмы Назыма Хикмета и Маргариты Алигер. Но вот о Зое пишет ее одногодок, бывший юный шофер, которому не повезло в кабинете секретаря горкома комсомола, откуда бесстрашную девушку направили за линию фронта, а ему предложили ходить во всевобуч.

— Опять воевать на полигоне палками? — возмутился Володя.

— Да! — подтвердил секретарь горкома комсомола товарищ Шелепин. — Зато будете хорошо владеть винтовкой.

А вскоре боец всевобуча Владимир Туркин увидел в «Правде» фотографию мертвой Зои, потрясшую всю страну, весь мир.

Весь погруженный в темноту,
Я ощутил в секунду ту,
Что не газетную страницу
Держу на дрогнувших руках,
А тело Тани,
Тело птицы,
Убитой кем–то на лету.

Если в начале поэмы встречается привычное для прежних стихов Туркина обыгрывание отдельных слов вроде: «Живая очередь мертва под очередью пулеметной», то дальше поэма набирает целомудренно чистую силу исповеди, переходящей в клятву.

Она, откинувшись, лежала
На белой простыне земли.
И по груди ее текли
Уже обрезанные жала
Еще змеящейся петли.

Здесь образный стих настолько наполнен чувством, что, кажется, жжется…

Жаль, не при ней,
Жаль, не в начале.
Жаль, поздно сказаны слова.
Так почему ж о ней молчали,
Пока она была жива?
Я упрекаю тех, кто рядом
Прошел по школьным годам с ней.
Еще до леса,
До отряда,
До казни,
До военных дней.
И в молодежной круговерти,
В потоке прозаичных дел
ЕЕ грядущего бессмертья
Не ощутил,
Не разглядел.

Слушая недавно эти стихи, одна из школьных подруг Зои украдкой утирала слезы. А в ту памятную первую военную зиму Владимир Туркин вырезал фотографию Зои из газеты, как сделали многие его сверстники. Но у Владимира на то было особое право. Девушка из соседней 201‑й школы. Москвичка Зоя… Возможно, она прибегала сюда, на волейбольную площадку его школы, а зимою где–то рядом ходила на лыжах.

И помню, как на той тропинке —
Девчонке было не с руки —
Склонился я к ее ботинкам
Поправить лыжные шнурки.
И так вот,
преклонив колени,
Застыл на все бы времена,
Когда бы знать мне в то мгновенье,
Что предо мной стоит она…

И почему–то в эту минуту мне вспоминаются бессмертные пушкинские строки «Я помню чудное мгновенье…» Видно, потому, что сердце моего товарища было переполнено тем же восторженно–благородным чувством. Вот это и есть живая традиция большой русской поэзии. Щемящая грусть, нарастая, примешивается к этому чувству целомудренной любви и благодарности.

Прости!
Перед твоей могилой
Я молча говорю: прости,
Что нас — мальчишек —
не хватило
В тот час, чтобы тебя спасти…

Мальчишечье «прости…» перерастает в клятву фронтовика, человека, заглянувшего смерти в глаза. О многом размышляет поэт над могилой своей ровесницы.

В. Туркин и А. Иванов в одном из авиагарнизонов

Прости, что мы глухи порою,
Прости, что слепы мы подчас
К необъявившимся героям,
Живущим среди нас.

Командированная поэтесса не заметила на стене целинной гостиницы портрета немолодой женщины, вырастившей в годы войны шестерых эвакуированных ребят. Не заметила она и в Центральном парке имени Горького простого парня в клетчатой рубахе, одиноко катавшегося на «чертовом колесе». А ведь назавтра весь мир повторил фамилию бесстрашного космонавта. «Люди! Будьте зорче! — как бы говорит напечатанная в «Огоньке» поэма Владимира Туркина «Зоя». — Рядом с вами ходят герои».

В новой книге «Тайны снега» поэт дал этому своему лучшему произведению другое название — «Человек». Но в центре его, конечно, остался незабываемый образ Зои. И в других своих стихах Туркин обращается к личностям незаурядным, способным на подвиг во имя Родины, к натурам, духовно родственным легендарной Зое. Вот неутомимый Константин Циолковский, в своем ночном кабинете прошедший «решающую часть того пути», который мы теперь зовем дорогой в космос. Вот молодой Юрий Гагарин:

Он вровень встал с грядущим веком,
Но скорбь лишь глубже оттого,
Что до бессмертья своего
И он был смертным человеком.

Мысль Владимира Туркина всегда окрашена добрым чувством. Поэт умеет и в миниатюре «докопаться» до сути человеческого характера.