Александр Полещук - Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха)

• Название: Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха)
• Автор: Александр Полещук
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1964

Попытка вписать в существующую отечественную действительность прогрессорскую деятельность иного разума. Также объясняется появление «летающих тарелок».

---

— Вы ж меня на цугундер отправите, бисовы диты! Ну если ж садовник узнает? Это ж уголовное дело.

А оджибвеи и дакоты, налегая животами на концы срезанных палок, восторженно шептали:

— Дедушка, мне сделайте вот из этой палки! Великий Вождь, вы обещали мне.

Ни у кого из нас и в мыслях не было, что дедушка принадлежит Дмитрию, что он его, а не наш дедушка.

— А почему, дедушка, вы Дмитрию такой наконечник для стрелы хороший сделали, а мне нет? — заявил я как-то ему.

— Прошу прощения, Быстроногий Олень, — смущенно и радостно сказал дедушка. — Я сегодня, сегодня же сделаю…

Димкин дедушка любил огородничать. У него была небольшая делянка, на которой произрастали морковь, капуста, кукуруза и несколько высоких огромных подсолнухов. Прошлый год он засеял делянку только одним картофелем, и Димка, рассердившись за что-то на него, сообщил нам потрясающий факт, в который мы и верили и не могли верить, так он не вязался в нашем сознании с обликом Великого Патриарха. Оказывается, дед сам сторожил свою картошку, для чего каждый вечер ходил ночевать на поле. Он ставил свою деревянную раскладушку прямо посередине поля и укладывался на нее, вооружась огромной дубиной. Как-то осенью он проснулся и обнаружил, что из всех кустов картофеля сохранилось только три куста, и то под его раскладушкой. Неизвестные воры очистили все поле, и ни огромная дубина, торчавшая из раскладушки, ни богатырский храп деда не смогли помешать злоумышленникам.

Моему вступлению в племя, да еще в качестве Быстроногого Оленя, предшествовала сложная процедура испытаний. Димка приложил всю свою выдумку, стремясь отыграться за поражение у зоологической карты, которое я ему нанес. Он пытался меня, знатока Альфреда Брэма и личного друга африканской мартышки Джулии, засыпать каверзными вопросами! Не глядя на карту, я называл ему таких животных, о которых он даже не слыхивал' Это в общем было не удивительно, потому что я, воодушевившись, произвел на свет ряд таких зверей, которые привели бы в смущение самого Бюффона.

Утром, перед Великим Испытанием Мужества, меня поманил пальцем дед и сказал:

— Ты ничего не бойся… Я буду рядом…

А Шура прямо заявил:

— Выполняй все смело и ничему не верь!

Вооружившись такой могучей поддержкой, я смело углубился в тенистую аллею, где мне туго-туго завязали глаза и повели в Ущелье Скальпов, где должны были производиться испытания. Димка постарался на славу: как я ни моргал глазами, сквозь повязку не пробивался ни один лучик света, и холодок страха тихонько вполз в мою ослепшую голову.

— Внимание! — командовал Димка. — Поставьте его на доску… Так… Ты, бледнолицая собака, желаешь ли принять первое испытание? — Я кивнул. — Перед тобой качающийся узкий мост через Ущелье Скальпов. Один неверный шаг, и ты рухнешь в шумящий поток, и тело твое поглотит Великое Соленое Озеро. А на дне ущелья лежит битое стекло и консервные банки с острыми краями. Согласен ли ты подвергнуться испытанию? — Я снова кивнул, и Димка скомандовал: — Иди!

И я пошел. Подо мной действительно была узенькая длинная-длинная доска, она прогибалась под моей тяжестью, где-то рядом шумело море, а свежий утренний ветерок создавал ощущение открытого пространства. Я верил, что действительно и справа и слева от меня простирается пропасть, замедлил было уже шаг, но услышал торжествующее Димкино «ага!» и, вспомнив напутствие Шуры, быстро побежал по доске, спрыгнул с нее и под всеобщий гул одобрения сдернул повязку с глаз. Длинная доска была положена на два больших камня, лежащих прямо на земле. Ни пропасти, ни битого стекла, ни бурного потока… Теперь я смело выполнил остальные испытания, а, перегнав в беге все племя, получил почетное прозвище Ункаса, сына Чингачгука, Быстроногого Оленя..

Однажды Шура и Димка рассказали мне удивительную сказку. Мы сидели на решетчатой койке женского солярия. Одна очередь отдыхающих только что уехала, ждали вторую, поэтому солярий был пуст. Днями прошли обильные дожди, и грязножелтое море неспокойно ворочалось в своей безбрежной постели. Сказку рассказывал Димка, Шура вставлял отдельные замечания. Это была наша первая дружеская беседа. Без шпилек и ехидных замечаний со стороны Дмитрия и без отечески покровительственного «взрослого» тона, каким разговаривал со мною Шура. Много позже я случайно натолкнулся на эту сказку, вспомнил и берег, и Димку, и полощущийся на ветру тент над раздевалкой. Но сказка произвела на меня неизгладимое впечатление только тогда, когда мне ее впервые рассказали, может быть потому, что в этот день я уже был болен. В сказке говорилось о том, как хитрый визирь, который был к тому же тайным колдуном, сообщил своему повелителю, молодому халифу, волшебное слово; тот, кто произносил это слово, тотчас же превращался в зверя. Его молодой халиф стал аистом, но, услышав разговор, который вели между собой другие аисты, рассмеялся и забыл волшебное слово. Теперь он должен был бы остаться навсегда птицей, если бы не сова, которая посоветовала халифу-аисту подслушать разговор между визирем и этим торговцем.

— А что за слово ты сказал ему? — спросил визирь. И когда торговец сказал это слово, его тотчас же услышал халиф и расколдовал и себя и сову, которая оказалась принцессой. Но тут Димка заспорил с Шурой, какое именно слово должен был сказать халиф, и они долго спорили, а я сидел как в воду опущенный и думал: «Слово… слово… Одно слово, и ты превращаешься в птицу, лягушку, льва… А' может быть, в слове что-то есть большее, чем само слово, чем тот предмет, который означает это слово?» Я поймал себя на том, что тайна коварного визиря и его помощника торговца была мне 'ближе, чем страдания халифа и совы-принцессы. «Все-таки они враги, — успокаивал я себя. — Эксплуататоры, а колдуны знали свое дело, они были большими учеными, если они были на самом деле».

— Сказка — ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок! — вдруг сказал Шура. — Димка, Димушка, посмотри на Мишу! Он, наверно, решил стать волшебником!

Это, конечно, было случайным совпадением, но я внимательно посмотрел на своих товарищей. Находясь под впечатлением только что рассказанной сказки, я даже подумал: «А что, если они в самом деле волшебники, волшебники, превратившиеся в мальчиков, и хотят, чтобы я стал аистом». Я отогнал эту мысль, попытался улыбнуться, а мои товарищи почувствовали, что со мной что-то неладно, и смотрели на меня во все глаза, всем своим поведением подтверждая мою странную догадку. Теперь я точно знал, что эти двое волшебники и что я сейчас превращусь в большого белого аиста.

Через три дня я очнулся. В комнате был полумрак. Возле меня находилась, моя мать и держала в руке белую тряпочку. Потом поднесла ее к моему лбу, увидела, что я открыл глаза, и сказала:

— Сыночек, Мишенька! Что у тебя болит? Не шевелись, тебе нельзя…

Потом у моей постели собрались врачи. Как сквозь сон я слышал:

— Пришел в себя? Это хорошо. Не расстраивайтесь…

В ЭТОМ ЧТО-ТО ЕСТЬ…

Я пролежал два с половиной месяца. Часто, два-три раза в день, заходили Шура и Дмитрий. Это они подыскали для меня развлечение, единственно возможное для моего «лежачего положения». Из кипы детских книжек я вырезал картинки. Книжек было много, а я все вырезывал и вырезывал, утят и пеликанов, гиппопотамов и слонов, крокодилов и мойдодыров. Потом мне принесли белую бумагу. Я попытался рисовать, но карандаш не держался в руках. Я вырезал по памяти из чистой белой бумаги аиста. Вышло похоже. Потом вырезал крокодила на траве, сделал разрез, поставил его на твердую обложку какой-то книжки.

Я был искренне удивлен, когда и Димка и Шура долго рассматривали моего крокодила, а потом сказали в один голос, что это просто «мировой» крокодил. А Димка добавил, что ему нисколечко не жалко тех книжек, которые я изрезал.

Когда я оправился настолько, что смог ходить по комнате, Димка привел ко мне «талантливейшего человека» и «тоже художника». Это был мальчик моего возраста, с гордо поднятой круглой головой и узенькими плечами. Он показал мне презабавные рисунки. Смело могу сказать, что ничего подобного я больше не видел. Какие-то странные лица, много лиц. А невиданные, даже в сказочных картинках, звери! Я знал толк в не связанном ни предрассудками, ни наукой свободном «зверотворчестве», но, кошмарные морды, изображенные моим новым знакомым, то рыбьи, то птичьи, крылья прямо изо лба, хвосты, заменяющие уши, поток загадочных людей с лицами на коленях и слоновыми ушами буквально подавили меня. Мой новый знакомый милостиво рассмотрел моих вырезанных из бумаги скромных всего лишь четвероногих и однохвостых представителей земной фауны и сказал:

— В этом что-то есть…

Он сказал эту фразу медленно, но как-то «сразу», и я почувствовал, что так сказали ему о его чудиках. «Врун и задавала, — подумал я. — А Димка мне его привел, чтобы насолить, верно, и по сей день жалеет, что похвалил моего первого крокодила».