Александр Полещук - Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой

• Название: Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой
• Автор: Александр Полещук
• Издательство: Журнал «Пионер», №№ 11-12.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1959

События, описанные в повести, начинаются в наши дни, когда из-за государственной границы появляется таинственный автомобиль с водителем-иностранцем и его собакой по имени Альма, чья сообразительность производит почти пугающее впечатление. Затем перед нами оказываются записки талантливого ученого, доктора Меканикуса, последнего представителя древнего рода фламандских алхимиков, рода, на протяжении веков хранившего удивительную тайну. А потом действие и вовсе переносится в середину XIII века, когда занятия алхимией почитались еще вполне уважаемым и даже респектабельным ремеслом.

Журнал «Пионер», №№ 11-12.

---

Мне было шесть или семь лет, когда мы, возвращаясь с ярмарки, были настигнуты конным отрядом какого-то кастеляна. Я спрыгнул с телеги и спрятался в кустах. С дороги доносились крики, ржание коней. Гремя колесами, промчались по дороге повозки, и все стихло. А я все сидел в кустарнике, боясь шелохнуться.

На рассвете осторожно выбрался на дорогу. Лицом вниз лежал мой отец. Он был холоден, как утренняя земля, на которой он лежал. Я тряс его за плечи, но напрасно. Со стороны болот медленно наступал густой туман, Солнце поднималось все выше и выше, а туман становился гуще, воздух — все более холодным. Я не плакал. Слишком грубым было мое воспитание, да и жили мы тогда в очень жестокий век.

Я сделал то, что сделал бы каждый покинутый ребенок на моем месте,- я пошел по дороге. Мне некого было ждать, и никто не стал бы искать меня. Дом свой я и не пытался найти, так как уехали мы от него далеко. Помню, что мы проезжали две или три крепости, помню большие мосты над быстрыми реками…

Все вокруг было незнакомым. Впереди чернел лес, справа вставали высокие и голые горы Арденн. Я шел весь день. К вечеру, прокравшись сквозь открытые ворота какого-то замка, я отыскал по запаху вход в трапезную каноников. Один из них пожалел меня и хотел было накормить, но появившийся в трапезной важный рыцарь увел меня в другую комнату и стал расспрашивать. Я повторил свой рассказ, сказал, что мой бедный отец все еще лежит на дороге к замку… Рассказ не понравился рыцарю. Он приказал своим слугам вывести меня на дорогу.

И замелькали под моими ногами камни древних дорог. Сейчас, умудренный чтением многих хроник и летописей, я знаю, что нечестиво топтал своими босыми ногами камни, по которым шли римские легионы Цезаря. Шли, чтобы в жестоких боях уничтожить славные племена, населявшие древние земли Брабанта и Генегау, Фландрии и Артуа. По этим же дорогам шел первый наш епископ-святой Серваций, неся бедным язычникам крест и имя Иисуса Христа. Правда, насколько я знаю епископов, они редко ходят пешком, предпочитая крытые повозки на высоких, обитых железом колесах, и за ними всегда едет обоз с хлебом и вином, медом и дичью, а впереди и по бокам скачут рыцари — вассалы епископа, но все могло быть по-другому в те времена.

II

Во время своих странствий я примыкал то к нищим, то к странникам, возвращавшимся из святых земель Палестины или из Рима, слышал десятки удивительных рассказов о войнах и о разбойниках, о нравах халифов Востока и христианских; королей. Старался я услужить странникам, чем мог, получая в награду чаще всего зуботычины.

Наконец я попал к одному нищему. Это был старый воин, покрытый рубцами и шрамами. На левой руке у него остался только один палец. Он долгие годы «воевал с сарацинами в Палестине, но, когда христолюбивое воинство -крестоносцев в священной войне за гроб господень связало себя вассальной зависимостью со злонамеренными язычниками — персидскими монголами, не захотел мириться с таким кощунством и, покинув Палестину, вернулся домой.

За время отсутствия его небольшое наследственное поместье было отдано за долги аббатству, и монахи не пустили законного владельца даже на порог. Обиженный и озлобленный, он стал промышлять нищенством, а где было можно, и воровством.

Как ни покажется странным, но ворованное казалось ему вкуснее и слаще, чем доброхотное подаяние. Он никак не мог расстаться с воспоминаниями о героических битвах, о штурмах крепостей, о многодневных переходах в безводных пустынях, когда доблестные христианские воины падали замертво от жары и жажды, устилая своими благородными телами путь к крепостям неверных.

Иногда на постоялых дворах он рассказывал о своих странствиях, но рассказы его не производили на людей впечатления: к тому времени многие осмеливались откровенно смеяться над подвигами и особенно над неудачами славных крестоносцев.

Этот бродяга — звали. его. Готфрид — временами очень жестоко колотил меня. Нанося мне удары, он, по-видимому, переносился мыслью в осажденный город, и если бы. я не вырывался от него, то давно протянул бы ноги.

Догнать меня он не мог. Придя в себя и немного успокоившись, он упрашивал простить его, старика и воина, и продолжать путь вместе с ним. Нужно сказать, что к тому времени я стал уже — да простит мне господь бог мои прегрешения! — опытным воришкой. Сообразить, что можно украсть, было делом моего хозяина, но залезть к крестьянину во двор или утащить у зазевавшегося . покупателя кошелек мог только я.

Однажды я очень обидно обманул своего хозяина. И он «весь день пытался меня поймать и отколотить, а лотом крикнул -мне со злостью:

— Будь ты проклят, бродяга и бродяжий сын! Разве тебе быть слугой бедного и заслуженного воина, у которого каждое су — последнее су! Надо тебе стать слугой епископа, у которого мешки полны денег и дукатов, или слугой алхимика, который делает золота сколько захочет, да еще ему и платят за это!..

После этих сердитых слов мой хозяин сразу успокоился и задумался. Я еще никогда не видел его таким задумчивым и подошел к нему совсем близко. Он по привычке поймал меня за ухо, но не стал его выкручивать, как он это. делал обычно, а привлек к себе и зашептал:

— Одо, мой мальчик, ты, кажется, подал мне мысль. И если дело выйдет, то у нас будет вдоволь мяса и хлеба да еще останется на кружку доброго мозельского вина.

Между нами наступили мир и согласие. Хозяин мой что-то все время обдумывал, рылся у продавцов всякой рухляди, время от времени удивляя меня совершенно необычайными покупками. Какие-то медные сковороды, глиняные бутыли… Когда у нас «не было денег, мы Принимались за нищенство и просили так усердно, что не нуждались бы ни в чем, если бы не наши покупки. Вскоре у нас появились бумага и чернила в медной чернильнице. В молодости хозяин немного учился писать; теперь он частенько усаживайся и, положив под бумагу свою видавшую виды кожаную «суму, выводил гусиным пером невероятные каракули, похожие на жуков и пауков, а не на буквы.

Однажды хозяин принес длинный черный плащ с капюшоном и, завернувшись в него, сказал, что с сегодняшнего дня я должен звать его не иначе, как Готфрид Компьенский. Всем, кто будет спрашивать, чем занимается мой хозяин, следует отвечать, что он алхимик и волшебник, но что это секрет и большая тайна. Мое воспитание также продвинулось вперед. Хозяин стал обучать меня чтению и письму. Я уже тогда знал, что люди, владеющие искусством грамоты, живут гораздо лучше неграмотных крестьян, и занимался хоть и урывками, но очень прилежно.

Во время своих странствий по Востоку хозяин немного узнал латынь и арабские письмена. Где-то он раздобыл несколько старинных рукописей и часами просиживал над ними, шевеля губами и произнося какие-то странные слова.

Вскоре я понял, что он готовится к какой-то новой роли, которую решил играть. Со страхом и нетерпением я ожидал дальнейших событий.

III

Нам удалось познакомиться с одним очень богатым купцом, на которого произвели большее впечатление воинственный вид и грубая речь хозяина, нежели его ученость, а может быть, и то и другое.

Купец отдал нам маленький амбар, в котором когда-то хранилось зерно. Все свободное время он наблюдал за тем, как по указаниям моего хозяина складывают какую-то невиданную в этих местах печь, как мой хозяин, произнося непонятные слова, зажигает «в ней огонь, как толчет и размешивает в ступе камни, куриный помет, лягушачьи кости, которые я доставлял ему. К зиме печь была установлена, и впервые за много лет нам было тепло. Вскоре один из слуг продал нам убитую им сову. Мы повесили ее чучело на стене, и каждый, кто к нам входил, с уважением и интересом следил за тем, что делал я или мой хозяин.

Хозяин, видимо, читал или слышал о Великом Делании алхимии, стремящейся превращать простые металлы в благородное золото. Но, будучи, как принято говорить сейчас, алхимиком-суфлером, то есть алхимиком, работающим не по древним рукописям Гермеса Триждывеличайшего, или Зосимы из Панополитании, или при помощи таких же достоверных и полных смысла трудов, а по собственному плану и побуждению, он пытался найти свой рецепт, как я вначале считал, превращения свинца в золото. На деле же хозяин мой думал только о том, чтобы сделать золото похожим… на какой-нибудь неблагородный металл. И когда нам удалось купить маленькую фиолку, наполненную ртутью, его опыты сразу пошли на лад.

Вскоре купец начал выказывать нетерпение.

Хозяин мой, Готфрид Компьенский, только посмеивался, но работали мы очень усердно. Наконец он показал мне серебряную монету такой белизны, что, казалось, от нее шли блестящие волоски, когда на нее падал солнечный луч. Я сказал ему, что монета выглядит скорее свинцовой, чем серебряной. Хозяин был огорчен этим, но согласился со мной. Он послал за купцом, пригласив его присутствовать при первом опыте, во время которого мы с помощью божьей попытаемся превратить свинец в золото. Купец явился не один — с «ним пришли его друзья, слуги и приказчики. Был среди гостей и пожилой рыцарь, который очень внимательно разглядывал наши тигли и фиолки.