www.litres.ru)
…Над страшной …Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы…
Из ранних стихотворений (1816–1827)
Излейся, сердце Излейся, сердце больное,
Томленье пылкой души,
Той песней, что давно я
Таю от мира в тиши!
«Когда подступает волшебный миг…» Перевод В. Зоргенфрея
Когда подступает волшебный миг
И ширится грудь, вдохновенья родник,
Берусь за перо я, поспешен и дик, —
И образ чудесный из слова возник!
«Весь день о ней я тосковал…» Перевод В. Зоргенфрея
Весь день о ней я тосковал,
Полночи был во власти грез,
И тяжкий сон меня сковал
И к ней мгновенно перенес.
Как роза юная, она
Цветет, спокойна и светла.
Ягнят на глади полотна
Выводит тонкая игла.
Так кроток взор, – ей не понять,
Что я поник, душой скорбя.
«Ты бледен, Генрих, как узнать,
Что огорчило так тебя?»
Так кроток взор, – и странно ей,
Что горько плачу я, любя.
«Ты плачешь, расскажи скорей,
Мой друг, кто огорчил тебя?»
Так кроток нежный взор, а я
Готов в стенаньях изойти.
«Виною ты, любовь моя,
Что эта боль вот здесь, в груди».
Она встает, душой светла,
И руку мне на грудь кладет;
И разом боль моя прошла;
И ясен утра был восход.
«Мне в лес бы зеленый!..» Перевод В. Зоргенфрея
Мне в лес бы зеленый! Как дивно там
Цветы цветут, распевают птицы!
Умру, и тьма могильной ночи
Землей забьет мне слух и очи, —
И не цвести для меня цветам,
И звонким щебетом мне не упиться.
«Когда я с милою вдвоем…» Перевод В. Зоргенфрея
Когда я с милою вдвоем,
То всё идет на лад,
И целый мир мне нипочем,
И в мыслях я богат.
Но лишь объятия ее
Покину – в сердце мрак,
Богатство рушится мое,
Я снова нищ и наг.
«И мнится, несусь я вновь на коне…» Перевод В. Аренс
И мнится, несусь я вновь на коне,
Охвачен силой былою.
И снова сердце пылает в огне,
Несусь я к милой стрелою.
И мнится, несусь я вновь на коне,
Охвачен силой былою.
Лечу я в битву, и гнев во мне, —
Противник ждет меня к бою.
Несутся, летя, как ветер свистя,
Луга, берега, ракиты.
Противник мой и ты, дитя, —
Вы будете оба разбиты.
«Я отодвинул ржавые засовы…» Перевод В. Зоргенфрея
Я отодвинул ржавые засовы
У врат, ведущих в смутный мир видений,
Сорвал печати с огненно-багровой,
Волшебной книги страсти и томлений;
И то, что в ней прочел я, вечно новой,
Отобразил я в строках песнопений.
Пройдут века, забудет мир поэта, —
Останется нетленной песня эта.
«Излейся, сердце больное…» Перевод В. Зоргенфрея
Излейся, сердце больное,
Томленье пылкой души,
Той песней, что давно я
Таю от мира в тиши!
Отныне скорбному звуку
Открыты слух и сердца;
Тысячелетнюю муку
Я заклял заклятьем певца.
Рыдают старый и малый
И важные господа,
Цветок прослезился алый,
И плачет в небе звезда.
И все эти слезы потоком
Единым текут на юг,
Чтоб смыть в Иордане глубоком
Старинный, тяжкий недуг.
«Был месяц март, когда любовь…» Перевод В. Зоргенфрея
Был месяц март, когда любовь
Мне мукой взволновала кровь.
Но вот зеленый май пришел,
И скорби я конец обрел.
То было, помню, светлым днем,
Мы на скамье сидели вдвоем
Под липой, спрятавшись от людей,
И там открыл я сердце ей.
В саду ароматном, в зеленых ветвях
Пел соловей. Но в его словах
Мы разбирались тогда едва ли —
Мы с нею о важных вещах толковали.
Друг другу в верности мы клялись.
Закат померк, и часы неслись;
Сидели мы долго во тьме, и у нас
Жаркие слезы струились из глаз.
Воспоминание. Перевод В. Зоргенфрея
Чего ты хочешь, нежное виденье?
Ты снова в душу смотришься мою!
Твой взор исполнен кроткого томленья;
Да, это ты, тебя я узнаю.
Я ныне тяжко болен, неудачи
Сломили дух, от жизни я устал.
Тоска гнетет. А было всё иначе
В те дни, когда тебя я повстречал!
Покинув дом родной, исполнен пыла,
Стремился я за призраком мечты,
Презреть готов был землю и светила,
Сорвать их с лучезарной высоты.
Ты, Франкфурт, полон жуликов, но это
Прощаю я: ты дал моей стране
Благую власть и лучшего поэта,
Ты – город, где она явилась мне.
В разгаре были дни торговли шумной,
Дни ярмарки, и я в толпе густой
Шел по нарядной улице бездумно,
Как бы во сне следя за суетой.
И вдруг – она! Скользящая походка
Мне тайный, сладкий страх вливает в грудь;
Блаженный взор светился лаской кроткой,
И я в толпе за ней пустился в путь.
И так мы шли и в переулок тесный
Вступили; замер ярмарочный гул;
И тут она, с улыбкою прелестной,
Скользнула в дом, и я за ней скользнул.
Но алчной здесь была одна лишь тетка,
Чьей жертвой стал девичий первый цвет;
Мне добровольно отдалась красотка,
Не из корысти низменной, о нет!
О нет! Не только музы мне знакомы,
И личиком меня не проведешь:
В продажном сердце нет такой истомы,
Так не глядит заученная ложь.
Она была прекрасна! Красотою
Богини, взмывшей в пене и волнах,
Была, быть может, светлою мечтою,
Меня томившей в отроческих снах!
Я не узнал ее! Я был во власти
Тумана, взор заметил колдовство.
Быть может, я держал свое же счастье
В объятиях – и не узнал его!
Еще прекрасней, в горести безбрежной,
Была она спустя три долгих дня,
Когда мечта от встречи этой нежной
Вдаль повлекла по-прежнему меня;
Когда она, в отчаянье и муке,
С распущенными прядями волос,
Упала ниц и заломила руки
У ног моих, дрожа от горьких слез!
Ей шпоры лоб изранили – о Боже! —
Я видел сам, как выступила кровь;
И от бедняжки вырвался я всё же,
Расстался с ней – и не увидел вновь!
Конец мечте старинной, но и ныне
Со мной бедняжка всюду и везде.
В какой глухой блуждаешь ты пустыне?
Тебя я предал боли и нужде!
«Не пугайся, дорогая!..» Перевод В. Быкова
