Иван Серов - Записки из чемодана

• Название: Записки из чемодана
• Автор: Иван Серов
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-09-042156-0

Иван Александрович Серов (1905–1990) — монументальная фигура нашей новейшей истории, один из руководителей НКВД-МВД СССР в 1941–1953 гг., первый председатель КГБ СССР в 1954–1958 гг., начальник ГРУ ГШ в 1958–1963 гг., генерал армии, Герой Советского Союза, едва ли не самый могущественный и информированный человек своего времени. Волею судеб он оказался вовлечен в важнейшие события 1940-1960-х годов, в прямом смысле являясь одним из их творцов.

Между тем современные историки рисуют портрет Серова преимущественно мрачными, негативными красками. Его реальные заслуги и успехи почти неизвестны обществу, а в большинстве исследований он предстает узколобым палачом-сталинистом, способным лишь на жестокие расправы.

Публикуемые сегодня дневники впервые раскрывают масштаб личности Ивана Серова. Издание снабжено комментариями и примечаниями известного публициста, депутата Госдумы, члена Центрального Совета Российского военно-исторического общества Александра Хинштейна.

Уникальность книге добавляют неизвестные до сегодняшнего дня фотографии и документы из личного архива И. А. Серова.

---

Членов посольства мы интернировали, выставив охрану…

Мы сразу же, то есть с 21 июня, переселились на жительство в министерство, и больше я дома не был. Семью вместе со всеми отправили в Куйбышев.

Глава 4. «ОСТАЮСЬ ГЛАВНЫМ РЕЗИДЕНТОМ». 1941 год (июнь-декабрь)

27 июня, уже на пятый день войны, Москва перешла на военное положение. Еще накануне нарком госбезопасности Меркулов привел «весь оперативно-чекистский аппарат НКГБ-УНКГБ» в мобилизационную готовность[74].

Как один из руководителей Лубянского ведомства, Серов в полной мере испытал эту «мобилизацию» на себе. Он неделями не появляется дома, ночуя в кабинете или мотаясь по командировкам.

С первых же дней Серову поручают наиболее сложные, трудновыполнимые, а порой и беспредельные задачи. Неслучайно, когда 20 июля НКГБ и НКВД вновь сливаются в единый наркомат, руководимый Берией (он же — зампред Совнаркома и член ГКО), Серов остается его заместителем.

Зам. наркома Серов руководит войсками и Главным управлением тыла НКВД, налаживая охрану тылов. Он — один из отцов-основателей Центрального штаба партизанского движения, идеолог создания истребительных отрядов.

По указанию ГКО Серов регулярно вылетает из Москвы для выполнения спецзаданий: в Ленинград, на Донбасс, в Куйбышев. Впрочем, в его послужном списке есть и малопривлекательные страницы. Именно Серову была поручена первая в истории войны массовая депортация народов: в августе 1941 — го он руководит выселением в Казахстан немцев Поволжья.

Тем временем линия фронта все ближе подходит к столице. 13 октября, в самый напряженный момент, Серова назначают начальником Охраны НКВД Московской зоны. В его обязанности входит «наведение жесткого порядка на тыловых участках». Теперь он почти постоянно находится на передовой.

В случае сдачи Москвы Серов должен был остаться здесь нелегальным резидентом НКВД. По решению ГКО и лично Сталина, именно он возглавил особую группу («пятерку») для «проведения специальных мероприятий по предприятиям Москвы и Московской области»: организации взрывов и поджогов более 1,1 тысячи столичных предприятий, которые не должны были достаться врагу.

Как видно, Сталин доверял Серову и считал его человеком эффективным (неэффективным столько задач не поручают; едут на том, кто везет). В записях упоминается о семи его встречах со Сталиным с июня по декабрь 1941 года. Далеко не всякий маршал или нарком мог похвастаться таким вниманием со стороны вождя.

Впрочем, у этого внимания имелась и обратная сторона: достаточно было хоть раз сплоховать, чтобы впасть В немилость…

Как говаривал сам Сталин, «у чекиста есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму»[75].

«Настроение ужасное…»

22 июня днем В. М. Молотов выступил по радио от Советского правительства с призывом к народу отстоять Родину от злодейского нападения фашистских захватчиков…

Мне это все понравилось, все сказано хорошо и правильно.

Затем были объявлены указы Президиума Верховного Совета СССР о военном положении в стране и о мобилизации родившихся с 1905 по 1918 год.

В тот же день Италия объявила войну СССР. В общем, «нежданно» на нас обрушилась беда, я нарочно сказал в кавычках «нежданно», так как мне в глаза так и лезли эти противные лица немцев-летчиков, которых я в марте 1941 года в Киеве допрашивал, когда их задержали в районе Луцка после вынужденной посадки…

И вот теперь эти подлецы на нас напали, а мы поверили в договор о дружбе.

Настроение ужасное, особенно когда приходится встречаться с этими деятелями, как Кобулов, Абакумов, так тошно становится. Они только бродят по кабинетам от одного к другому, охают и не знают, чем заняться.

Мне кажется, что если бы их прямо коснулось дело — организовать оборону или встать грудью на защиту Родины, так они разбежались бы, как крысы с тонущего корабля.

Я не выдержал такой обстановки и позвонил Щаденко Е. А. и сказал, что при первой возможности прошу доложить хозяину мою просьбу отправить на любую должность в действующую армию. Щаденко подумал и ответил, что он кадрами НКГБ не распоряжается. Лучше об этом сказать при случае самому.

В тот же день об этом желании я сказал и Меркулову, который сказал, что не советует обращаться к т. Сталину по этому вопросу, так как он сочтет, что ты уходишь от трудностей, которые предстоят органам госбезопасности во время войны. Я на это ему сказал: «На фронте все-таки трудней, чем в органах».

Вижу, что никто не хочет этим заниматься. Придется самому сказать. Позвал адъютанта и приказал выписать со склада ящик гранат, маузер и патронов и в тот же день выехал по шоссе Энтузиастов за поселок, где жил, будучи слушателем Академии, и в ближайшем лесу занялся тренировкой в стрельбе и метанием гранат. Гранаты бросал в ручей, чтобы не так сильны были взрывы.

Затем вызвал начальника Московского УНКГБ[76] и начальников отделов и дал задание выяснить и доложить, какими силами вместе с НКВД и войсками мы в Москве располагаем, сколько и какого имеем оружия, что надо, чтобы всех вооружить, если потребуется…

А события развивались с головокружительной быстротой. Вторжение немцев для большинства нашего народа явилось полной неожиданностью.

Внезапность нападения немцев поставила в тяжелое положение наши войска, расположенные на западных границах. Они, несмотря на самоотверженное сопротивление, не были обстреляны и не подготовлены к ведению войны в условиях окружения и произошедшего замешательства, вызванного внезапным нападением. Многие части Красной Армии сражались до последнего патрона, но организованного сопротивления крупными силами не было.

Поползли всякие слухи среди населения: «отступают», «окружают» и т. д. Естественно, у народа, и особенно у обывателей, в течение нескольких дней отступления наших войск, которые сдали ряд крупных городов, появилось чувство неуверенности, нервозности, а иногда и панические слухи и разговоры.

В связи с этим перед командованием фронтами и армий встал вопрос об охране тылов войск, так как немцы нередко прорывались с флангов или тыла и там наводили панику, причиняя вред подвозу боеприпасов и продовольствия. Кроме того, они в тылы засылали предателей из числа советских граждан, которые проводили диверсионные акты и распространяли всякие слухи о взятии городов, о неизбежности поражения нашей Армии и о прелестях жизни у немцев.

В связи с этим 26 июня 1941 года было организовано Главное Управление по охране тыла Красной Армии из войск и органов НКВД, начальником назначен генерал-лейтенант Леонтьев*[77], а мне было приказано руководить войсками и Главным Управлением тыла Красной Армии…[78]

30 июня был создан Государственный Комитет Обороны (ГОКО) во главе со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Маленковым и Берия. ГОКО был облечен большими полномочиями. Все исходило от ГОКО. Вроде коллегиальный Совет обороны.

Действительно, решения принимались весьма оперативно.

Немецкие диверсанты штурмуют Лубянку

22 июля произошел неприятный случай в Москве. Рано утром, уже начало светать, я спустился в приемную наркомата, которая выходила на площадь Дзержинского. Перед этим мне позвонили из штаба ПВО о том, что в воздухе в районе Москвы болтается немецкий самолет, предположительно Юнкерс-88 (Ю-88).

Когда я пришел в приемную, там уже были паникеры Абакумов, Кобулов, Мамулов и др. Вместе со мной вошел Чернышев В. В. — военный человек, заместитель НКВД.

Вдруг раздались выстрелы из пушек. Мы подскочили к окну. Через несколько секунд в воздухе появились разрывы шрапнели. Все закричали: «Парашютисты!» Оказалось, что психоз и до нас дошел.

Я говорю, что это разрывы шрапнели. Со мной с пеной у рта стали спорить, что это парашютисты. Я разозлился и, обращаясь к Чернышеву, говорю: «Ты, Василий Васильевич, военный человек, узнаешь, что это разрыв шрапнели». Он поколебался и сказал: «Да, это скорей всего шрапнель».

Так продолжалось минут 40, а дальше начали поступать «донесения» из разных районов Москвы о выброске немецких парашютистов — из Химок, из Сокольников, из Мытищ и т. д. Часа два шли «сообщения».

Дошло это и до Ставки Верховного Командования, которая запросила ПВО Москвы, генерала Громадина* и Журавлева*. Там растерялись, заявив, что, мол, ошиблись.

Сталин разозлился и назначил комиссию, Маленкова, Берии и меня прихватили. Приехали на ул. Кирова, где был штаб ПВО. Пока начальники докладывали комиссии об этом недоразумении, я спросил у нескольких офицеров, как могла случиться такая ошибка.

Ну, они рассказали, что, когда сообщили о Ю-88, штаб ПВО скомандовал авиаполку послать три истребителя против Ю-88. Когда истребители поднялись, зенитчики, не имея опыта в распознавании самолетов, открыли по нашим самолетам зенитный огонь шрапнелью. Ну, и началась пальба, а затем и паника с «парашютистами».