Орасио Кирога - Анаконда

• Название: Анаконда
• Автор: Орасио Кирога
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1960

Кирога Орасио — уругвайский писатель, автор новелл и романов о темных, роковых силах природы и человеческой психики, проникнутых сумрачной фантастикой в духе Эдгара По. Известны также его рассказы о природе и животных сельвы, ставшие популярными у детей нескольких поколений; в них обнаруживают близкие черты с Книгой Джунглей Киплинга.

В сборнике "Анаконда" значительное место занимают реалистические рассказы и сказки о природе Южной Америки, которую автор рисует как силу, трагически враждебную человеку. Из 39 рассказов сборника большая часть в нашей стране с тех пор не издавалась.

---

Я бы многое отдала, чтобы узнать его мысли. Боже мой! Ведь Эпами мог умереть, если бы не прочитал известному критику свой первый роман… И я принесла себя в жертву!

Бельгийские кладбища

1914

Они шли по белой пыльной дороге, заполнив всю ее от кювета до кювета. Холод, уже давая себя знать, заставил их закутаться во все плащи и одеяла, какие только у них были с собой. Многие ехали в повозках, кое-кто устроился на тележках, запряженных собаками, но большинство шло пешком.

Они шли по бельгийской земле, еще недавно такой спокойной и такой прекрасной. Теперь же куда ни посмотри — вперед, назад, вправо или налево, — нигде не осталось ничего. Ничто не возвышалось над землей выше, чем на два метра: города, трубы, деревья — все черными останками прижалось к земле. Люди отправились в путь накануне вечером и грохот пушек неотступно преследовал их.

Провизии, кое-как собранной в последнюю минуту, не хватало, чтобы досыта накормить столько людей. Дети, недавно отнятые от груди, не получая теперь ни капли молока, заболели энтеритом в первый же день.

К десяти часам вечера неотвязный грохот приблизился, и беженцы ускорили шаг.

Как и накануне, над колонной стоял плач голодных, невыспавшихся детей и слышались стоны грудных младенцев, у которых перегоревшее материнское молоко вызывало боль в желудке.

Ночь прошла, но бледный рассеет принес с собой дождь. Мужчины подняли капюшоны плащей, а матери, бросив в их сторону долгий, скорбный взгляд, прикрыли окоченевших малюток краями промокших одеял.

Колонна остановилась, и, собрав остатки пищи — теперь уже действительно остатки, больше не было ничего, — женщины и дети утолили голод. Кое-что даже осталось: многие женщины, сломленные усталостью и сном, так и не вылезли из своих повозок. Тогда дали немного поесть старикам и больным. Унылая масса плащей и лошадей снова двинулась вперед, настойчиво преследуемая канонадой…

Дождь не утих и к полудню, и беженцы остановились.

— Что случилось? — раздались голоса. — Нам нечего есть! Пошли!

— Пошли! — прокатилось по всей колонне.

В повозке, запряженной старой, разбитой клячей, ехала женщина, муж которой остался воевать у крепости Амберес. С ней было трое детей, из которых старшему едва минуло пять лет.

Когда колонна остановилась, женщина тревожно подняла голову, не переставая кутать своего самого маленького.

— Что там случилось? — спросила она.

— Ничего особенного! — ответил ей кто-то сзади. — Сейчас двинемся!

— У моего сына… — тихо заговорила мать, низко наклоняясь над ребенком и судорожно ощупывая его руки, лоб, шею. — У него температура! — она обращалась к идущей рядом женщине, отчетливо и ясно выговаривая каждое слово. — Так нельзя больше… Почему мы стоим? — стала допытываться она затем то у одного, то у другого.

— Сейчас пойдем! — крикнул чей-то хриплый голос. — Потерпите! Дойдет и до вас очередь!

Тогда женщина тихо сказала матери:

— Там хоронят… Несколько человек умерло…

Мать вскинула на нее широко открытые глаза:

— И дети тоже?

Женщина несколько раз утвердительно кивнула.

По шуму в первых рядах колонны можно было догадаться, что люди наконец сдвинулись с места.

— Слава богу! Слава богу! — вздохнула мать, глядя на всех по очереди благодарным взглядом. — Ведь мы больше не будем останавливаться, правда? Кажется… — она замолчала, торопливо ощупывая руки и шею сына, — температура спала… Да, спала… — и снова обратилась к женщине — И грудные дети… тоже?

Та опять кивнула. Мать, вся дрожа, принялась заботливо укутывать сына, хотя потом два или три раза откидывала одеяльце, чтобы пощупать пульс.

— Слава богу… Слава богу… — все повторяла она, продолжая его укачивать и прижимаясь лицом к одеяльцу.

Колонна все шла и шла, дождь не прекращался, и к вечеру стали громче плач и крики детей, заболевших от холода и ужасной пищи. Материнское молоко, перегоревшее от пережитых волнений и усталости, отравляло и без того больных малюток, заставляя их забываться тяжелым лихорадочным сном.

Женщина, шагавшая рядом с повозкой, предложила матери кашицу из хлеба, размоченного в воде, но та ничего ей не ответила.

— Скоро придем, — сказала женщина.

Мать подняла лицо, полное отчаяния.

— Он умирает! — закричала она. — Вот чего мы дождались! Потрогайте его! Потрогайте! Он весь горит! И совсем мокрый… Сыночек мой родной!

Двое других малышей, дрожа, прижимались к матери. Колонна остановилась. Мать испуганно смотрела по сторонам широко открытыми воспаленными глазами.

— Опять хоронят?.. Кого?

Ей не ответили. Конечно, в покойниках недостатка не было, но на этот раз остановились по другой причине. Детей можно было спасти только молоком: коровьим, кобыльим, овечьим, все равно. Но где его найти?

К вечеру однообразные, унылые места несколько изменили свой вид. Пушки сюда еще не добрались, фермы и деревья стояли целыми и невредимыми, но страх, подгоняемый общим ураганом бедствия, смел к берегу моря и людей и скот, и пищу и одежду. Те из беженцев, у кого еще были силы, быстро осмотрели амбары и сараи… Ничего: ни ломтя хлеба, ни подыхающей коровы…

Дождь, не давая людям ни минуты отдыха, заставил их подумать об укрытии.

— Дети умирают от холода! Они простужены!

— Это правда, но и такая пища для них — отрава! Во что бы то ни стало нужно достать молока! Идемте!

— Но ведь они умирают прямо на руках у матерей!

— Если мы не найдем молока, они тем более умрут! Нужно спасти тех, кто еще жив! Идемте!

— Да, да, пошли!

Несчастные, вымокшие до нитки, изнуренные усталостью, голодом и бессонницей, они вновь потащились по дороге, унося с собой предсмертный хрип больных детей.

В этот вечер останавливались несколько раз, но уже никто не спрашивал о причине: об этом достаточно ясно говорили громкие рыдания матерей. С каждым часом колонна уменьшалась, редела, убывала, отмечая могилами детей дороги несчастной родины.

На рассвете следующего дня женщина, та, что накануне шла рядом с повозкой, снова приблизилась к ней. Оба малыша по-прежнему прижимались к матери с пылающими лицами, тяжело дыша широко открытыми ртами. Вода стекала по прядям волос на их полузакрытые глаза.

— Скоро доберемся… — повторила женщина несколько раз, как накануне.

Мать вздрогнула и остановила на ней свой тяжелый взгляд.

— Как маленький? — подходя еще ближе, спросила женщина.

— Плохо, — ответила мать коротко и развернула пеленки. — Видите? Посмотрите скорей! Посмотрите сюда! — добавила она, быстро приподняв ножки ребенка. — Видите, какие пеленки?

Ребенок бился в зеленой жиже.

— Каждую минуту новая пеленка! Вы не мать, нет?.. Ах, боже мой! — глухо простонала она, уронив голову на руки.

Малыш, почувствовав на своих ножках капли дождя, заплакал.

— Закройте, закройте его! — заторопила женщина.

— Закрыть! — в отчаянии закричала мать. — Вот этим мокрым… Вы посмотрите только!.. Вот чего мы дождались!.. Потрогайте! Это мой сын… Ах, сынок мой родной, маленький мой! — с глухим рыданием она низко склонилась над бьющимся тельцем.

С этой минуты она никого больше не подпускала к себе.

— Что вам надо? — зло кричала она. — Он не умер, нет! Уходите отсюда, я вам говорю!

Но вечером ребенка у нее все же отняли, уже мертвого, убитого менингитом, подобно многим другим.

Этого огромного горя нервы бедной матери не выдержали, она беззвучно и горько зарыдала, а потом закуталась в одеяло, усадив на колени оставшихся малышей, которые время от времени прерывали свой лихорадочный сон, чтобы прижаться к лицу матери, прерывисто и хрипло всхлипывая и не открывая глаз.

А дождь все шел и шел, прямой и густой. Заботиться о сухом платье для больных перестали: больше никто ничего не ждал.

На следующее утро было решено посадить в повозки матерей с детьми, чтобы они как можно скорее смогли где-нибудь добыть молока, которое с каждой минутой становилось все необходимее. Так и сделали, собрали жалкие остатки корма лошадям, и толпа безутешных матерей с умирающими детьми на руках двинулась в путь, к вечеру опередив колонну на несколько километров.

И вдруг над этой жалкой группой обреченных пронесся крик надежды: женщины увидели отряд бельгийской конницы. Но подъехавший офицер приказал женщинам отдать им всех еще пригодных лошадей.

— Как!.. Но ведь наши дети умрут! — кричала обезумевшая мать двоих детей. — Лейтенант! Господин лейтенант! Они умрут, если мы здесь останемся!

Офицер, забрызганный грязью по самую грудь, издерганный, осунувшийся за месяц беспрерывных боев, тоже закричал:

— Мы все, все умрем, если не сможем продвинуть вперед артиллерию! Все, и вы, и мы, все, кто еще остался! Слышите? Лошадей, скорее!