Алекс Кош - Богатыри не мы. Новеллы (сборник)

• Название: Богатыри не мы. Новеллы (сборник)
• Автор: Алекс Кош
• Издательство: Э
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-93766-0

Тяжело быть самой красивой феей Запроливья. Вечно дают поручения, из-за которых приходится краснеть… Вот, например, поручили ей найти принца. Для поисков у феи есть специальный амулет. Станет кристально прозрачным – значит, принц рядом. Но это всего лишь полдела. Его высочество еще нужно увести с собой, убедить или прибегнуть к обману, а не подействует – соблазнить…

У деда Сергея день рождения в декабре, а родни – много. Пока их обойдешь, пока примешь все поздравления, пока всех угостишь самогоном собственного изготовления, глядишь, и новогодние праздники пройдут. И только одной гостье не везет, который уж Новый год она за ним приходит, а все никак не дождется…

Если американец умер – это не значит, что у него нет гражданских прав! И никому не позволено называть восставших из могил граждан США всякими дикими прозвищами вроде «упыря» или «зомби». – некроамериканцы, и они обязательно защитят дарованные им конституцией гражданские права и свободы…

Андрей Белянин, Василий Головачёв, Алекс Кош и другие в новом сборнике, посвященном памяти грандмастера отечественной юмористической фэнтези Михаила Успенского!

---

«Кто-то умрет, – шепнула у Бьорна внутри та его часть, которая все еще считала себя человеком. – Там, куда ты приедешь, начнутся страшные смерти. Сельма позаботится об этом. А ты с честью поймаешь преступников. Некоторых из них ты при этом убьешь. Другие отправятся в тюрьмы и там погибнут или покончат с собой».

Без четверти полночь он сидел в автобусе, готовящемся к отправлению. Водитель попросил пассажиров занять свои места. Какая-то женщина средних лет, темноволосая, с неброским макияжем, остановилась возле Бьорна, сверила номер соседнего сиденья со своим билетом и молча села рядом. Бьорн скользнул по ней взглядом и отвернулся к окну. Уже стемнело, за день подморозило, и с чернеющего неба падал редкий снег.

Когда заурчал мотор, Бьорн увидел, что у колес, прямо напротив его окна, сидит собака. Черный пес, огромный, как волк, с оскаленной пасти клочьями падала пена. Бьорн встретился с ним глазами, и в этот миг автобус тронулся. Собака встала и побежала следом, все так же оставаясь на уровне глаз Бьорна: сперва трусцой, потом во весь опор, потом понеслась, не касаясь лапами земли. Громобой, вспомнил Бьорн кличку пса. Его зовут Громобой. Он служит мне верой и правдой, и он знает, что скоро нас ждет охота.

Евгения Крич Йоське из Пардес-Ханы

Случалось ли вам бывать в Пардес-Хане? Вполне возможно, вы проезжали этот городишко по дороге из Хайфы в Тель-Авив, но даже не заметили под впечатлением виноделен Зихрон Якова и Биньямины. А уж какое там делают вино, мог бы вам рассказать сам барон Эдмунд де Ротшильд, если б, конечно, был жив. Да вы и сами можете отведать молодого красного полусухого прямо из бочки, закусывая маленькими кусочками острого сыра, придающими терпкий оттенок винному послевкусию. И тогда вы точно забудете городок, оставленный позади в окружении плантаций апельсинов и хлопка.

Что же, собственно, особенного в этой Пардес-Хане? Ровным счетом ничего. Во всяком случае, ничего такого, что бы заставило вас изменить свой маршрут и проследовать местами, где не проложены дороги и не расставлены знаки, указывающие путешественнику правильность избранного пути. Но даже если вы и наведаетесь сюда, то ни за что не найдете маленький домишко с черепичной крышей, укрытый от посторонних глаз густыми ветвями оливкового древа. Лучше спросите любого из местных жителей, где дом старого Йоське. «Йоське-сапожника?» – переспросит он. Вы утвердительно закиваете головой, и словоохотливый прохожий проводит вас на окраину города, а по пути расскажет всю историю целиком, добавив некоторых деталей от себя для убедительности. Ведь даже правда нуждается в доказательствах, иначе в нее никто не поверит. Не так давно это было, но тем, кто потерял счет времени, кажется, будто прошли десятилетия. Никто толком не знает, что тогда произошло, но ваш спутник убедит вас в том, что именно он является чуть ли не единственным свидетелем.

В тот год стояла такая же безоблачная весна, благоухающая цветущим миндалем и нежными ирисами. Утро подымалось над Пардес-Ханой, бесцеремонно заглядывая в окна домов. Не обошло оно и дом сапожника, мелькнув солнечным зайчиком в маленьком зеркальце, где отражался Йоське, аккуратно наматывающий кожаные полоски тефеллина на левую руку. Может быть, именно из-за этого зайчика и не заметил Йоске Ангела Смерти у себя за спиной. А если бы заметил, то непременно умер бы на месте, ибо страшен взгляд Ангела, несущего смерть всему живому. А Йоське тем временем закрыл глаза и запел «Шма», равномерно покачиваясь из стороны в сторону. А как пел Йоське, не может петь ни один из известных вам певцов. Ведь настоящих-то сейчас почти не осталось. Разве можно назвать певцами молодых кривляк, орущих в микрофон? Другое дело Йоське. Было в его пении что-то завораживающее и освобождающее одновременно. Казалось, кто-то обнимал вас за плечи, как доброго друга, словно пытаясь убедить: «Все будет хорошо». И вы уже видели перед собой не старого сапожника, а горы и равнины, которых давным-давно нет на земле, но которые обязательно вернутся, чтобы придать нашему миру свой первозданный вид.

На какую-то ничтожную долю секунды представилось грозному Ангелу, как утреннее солнце отражается в росе, бусинками рассыпавшейся по листьям молодого подорожника. А еще представилось, будто он – простой смертный, идущий полем, которому не видно конца и края. И где-то там, на самом горизонте, подпирает небо крыша его лачуги, где женщина в платке замешивает субботнюю халу. На одно мгновение дрогнула карающая десница и выронила меч. Невидимо это оружие для простых смертных, спящих на ходу, погруженных в свои заботы. Только перед самым концом, словно поддавшись внутреннему голосу, вздрагивают они, инстинктивно почувствовав у своей груди смертоносную сталь, открывают глаза и с удивлением замечают вокруг себя мир, который им вот-вот предстоит покинуть. Ударился волшебный меч о каменный пол, и брызнули искры во все стороны, вырвались сотней фиолетовых светлячков из открытого окна, ослепив прохожих на улице и птиц, спорхнувших с ветвей деревьев. Городок встрепенулся, дернул плечами, сбрасывая сон. Кто-то продолжил заниматься своими утренними делами, легкой рукой отведя морок. А кто-то вздохнул полной грудью, втягивая в себя утренний воздух, бодрящий и свежий, услышал шепот листвы, пение ветра и стук собственного сердца. Не сговариваясь, направились люди к дому на окраине города, словно что-то манило их туда, и остановились, завороженные. Только молочница, вдова Фридмана, теребила свой фартук, не замечая, как слезы текут у нее по щекам.

Глянул Йоське под ноги и увидел меч. Старый меч, без драгоценных камней и замысловатых рун. Как он тут оказался? Взял Йоське его в руки, и только сейчас заметил светловолосого юношу в своей комнате.

– Верни меч, Йоське, – сказал тот, и у старика от этого голоса пробежали мурашки по спине.

– Кто ты? – прошептал Йоське.

– Ангел Смерти, – ответил гость.

Нет, не мог этот красивый юноша быть Ангелом Смерти. Не бывает у Смерти таких белых рук и золотых кудрей. Не бывает румянца на нежных щеках, где едва начала пробиваться щетина. А вот глаза… Глаза у него были нечеловеческие, и Йоське не выдержал взгляда, зажмурился и еще крепче сжал рукоять.

Теперь нити тысяч жизней забились в его ладонях. Тысячи судеб оказались в морщинистых руках сапожника, став его судьбой, его жизнью и его смертью. Смерть смотрела на Йоське глазами молодого парня, глазами, в которых колыхалась бездна. Целых тридцать секунд стоял Йоське перед Ангелом Смерти, сжимая в руках волшебный меч. Целых тридцать секунд в мире никто не умирал. Некому было поразить мечом тех, чей путь на земле завершился. На целых тридцать секунд в мире воцарилось бессмертие.

– Верни меч, Йоське, – повторил Ангел, – по-хорошему верни, а то сгоришь заживо!

– Один день, – ответил Йоське, не глядя ему в глаза, – дай мне всего один день.

Оказывается, Ангелы умеют смеяться. Или это человеческое заговорило в Ангеле Смерти, когда он лишился своего главного атрибута.

– Твои минуты сочтены, а ты еще смеешь торговаться? Ну, будь по-твоему. Я приду завтра в это же время.

И меч, вырвавшись из рук сапожника, вернулся к своему хозяину.

Вышел Йоське из дому и удивился, увидев толпу под своими окнами.

– Доброе утро, – сказал он.

Первым, кажется, обрел дар речи Давид, владелец небольшой лавочки в центре города. Он перестал крутить пуговицу рубашки, едва сходившейся на круглом животе.

– Что тут у тебя, Йоське, случилось?

– У меня? Замкнуло проводку, оттого и искры посыпались прямо из стены, – как можно спокойнее ответил Йоське.

Казалось, все вздохнули с облегчением. Это всего-навсего электричество! А мы-то думали! Нет, мы ничего такого особенного и не думали, так и решили сразу: у Йоське в старом доме электричество барахлит. Вот и пришли проверить, все ли в порядке. Соседи, как-никак…

Что бы сделали вы, случись вам выторговать у Смерти один день? Выплатили бы все долги? Переписали бы завещание? Попросили бы прощения у родных и знакомых? Или же пустились бы во все тяжкие, зная, что терять уже нечего?

Йоське подождал, пока все разойдутся, и медленно побрел в свою мастерскую.

Там он и провел свой последний день за работой, клея подошвы, ставя набойки, сшивая лоскуты кожи. Кое-кто в Пардес-Хане еще до сих пор носит башмаки, подбитые старым сапожником Йоське.

Дарья Зарубина У деда день рождения в декабре

Дед Сережа был из тех, кого старость дома не застанет. В свои девяносто шесть он был легок на подъем и ясен умом, как в тридцать. Язык у Деда был остер, как бритва, голова бела, как сахарная пудра, а семья велика, как вьетнамский рынок. Дед Сережа не был ее главой, хоть и считался старейшиной рода. Лет тридцать назад он уступил главенство сыну старшего брата, Александра Сергеича, Сашке-малому, которому на тот момент исполнилось пятьдесят, и с тех пор в дела семьи особенно не вмешивался, никому не досаждал и жил сам по себе, белым бобылем, на Сортировке, где-то в районе Южного переулка. Гнал «Сергеича», курил папиросы, читал книги из числа тех, до которых в молодости все как-то не доходили руки, да писал изредка письма многочисленной иногородней родне.