Джон Фаулз - Джон Фаулз. Дневники (1965-1972)

• Название: Джон Фаулз. Дневники (1965-1972)
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016

В рубрике «Документальная проза» — «Дневники» (1965–1972) Джона Фаулза (1926–2005) с предисловием английского историка и киноведа Чарльза Дрейзина (1960) и в переводе Валерии Бернацкой. Дневники — по самой своей природе очень непростодушный жанр, но интонация этих записей вызывает доверие. Впечатляет и наблюдательность автора: «Как и у всех кинозвезд, в ней чувствуешь под наигранной сердечностью ледяное нутро. Я хочу сказать, что эта сердечность сродни ее косметике».

---

Знаю, что большинство мужчин, большинство мужей помчались бы в Лондон и постарались вытащить ее из трясины, куда она погружается. Но я тешу себя надеждой, что остаюсь нормальным в сумасшедшем мире. Буду взращивать в ней здравый смысл — не допущу, чтоб меня накрыло ее безумие.

5 ноября

Возвращение Элиз. Выглядит измученной. Улыбка искажает ее лицо, как искажает она его у Пьеро. Все, что она рассказывает о Лондоне, подтверждает (хотя она к этому не стремится) мои худшие страхи и подозрения. Сузанна Кинберг проходит полное обследование; Бетсе П. посоветовали сделать то же самое; Берт и Джейн возятся с девушкой, сделавшей аборт; паразит и по совместительству любовник их подруги Дафны закрутил роман с молодой девушкой, и Дафна ушла, оставив дом на Элм-Роу своим обидчикам в один из приступов сочувствия к ним. Меня все это не трогает. «Но где она найдет другого мужчину в ее-то возрасте?» — говорит Элиз. За судьбами всех этих несчастных женщин стоит один и тот же кошмар — одиночество, неприкаянность. Вина нашего общества в том, что оно, эмансипировав женщин, не научило их пользоваться свободой. Они, конечно же, должны быть равными с нами, но им предлагаются только наши способы существования, мужские представления (в социальном и карьерном смысле) о равенстве. Поэтому в выигрыше оказываются только женщины с мужским складом характера, которые могут подражать мужчинам. Что до остальных, то они, подобно птицам в клетках, оказываются в положении, когда не могут позаботиться о себе.

6 ноября

Работаю над вторым вариантом «Ласточки и косы». Странно слышать рассказы Элиз о Лондоне, о несчастных женщинах. Часто, когда я начинаю работать над новым произведением, у меня складывается абсурдное впечатление, что жизнь подсовывает сюжеты, которые мне уже знакомы. Я написал пьесу, почти ничего не меняя в варианте, созданном несколько месяцев назад; и теперь Элиз и весь этот galère[40] в Лондоне подтверждают, что все правильно — если не в исполнении, то уж точно в эмоциях… в общем направлении.

9 ноября

Элиз снова постоянно в депрессии. Я могу долго терпеть, но потом взрываюсь. Ей не нужна моя любовь, мое сочувствие, мое понимание — только исполнение ее воли имеет значение. Она осознает ненормальность ситуации и называет это конфликтом. Прошлым вечером мы из-за этого выпили дикое количество виски, много спорили, кричали друг на друга, разрывая тишину. Я ушел в дальний конец сада и смотрел оттуда в темноту над заливом Лайм. Нежное море, мое море. А Элиз глубоко под ним, на две тысячи морских саженей ниже любви.

25 ноября — 1 декабря

Лондон, квартира Пембридж-Крессент. Теперь Элиз ненавидит и ее. Враждебность к Лондону — самый явный симптом ее болезни. Объяснение, возможно, самое простое. Она забыла, что такое работать. Квартира подходящая, то, что нам надо, — место, где можно жить неделю-другую, когда потребуется. Но она вынашивает свою архитектурную мечту, которая заслоняет все остальное, — мечту об особом элегантном жилище, и не просто элегантном, а еще и компактном. Что-то вроде огромной комнаты, где проходит вся жизнь, и я все время у нее на глазах. В конце концов мы страшно разругались. Элиз прочла «Косу» и решила, что это про нее. Так что на пьесу наложен запрет, и, если я обнародую ее, меня ждет кара. Во мне зреет молчаливое бешенство — это что-то новенькое.

Совещание по сценарию[41] в Лондоне. Джад не смог приехать. Джон К. и Гай Грин здесь. Последний меня несколько беспокоит — может, я просто еще не понял, как себя с ним держать. С Д. К. я уже освоился. У него врожденная мелкобуржуазная ненависть к претенциозности, которой предостаточно в «Волхве». Мне представляется также любопытным то, что инстинктивная ненависть, черпаемая Г. Г. из прошлого — ведь он не из среднего класса — и из самого его пути, начавшегося снизу, из операторов, — все это сейчас распространено и считается модным среди английских интеллектуалов. Иногда он кажется poujadist[42], в другое время интеллектуалом. Ему хочется, чтобы фильм воспринимался как видение Николаса: ведь «никто не поверит, что может существовать такой человек, как Кончис». К ужасу Д. К. (Et tu, Brute[43]) я не возражал. Конечно, я не сказал Г. Г., что у меня совсем другие мотивы: кино слишком реалистическое искусство, и то, что возможно в романе, не будет убедительным в фильме.

Возвращение в Лайм. Какая приятная перемена обстановки — чистый воздух, покой, тишина. Мне кажется, жители Лондона утратили всякую связь с природной стороной существования. Города сужают внутренний мир жителей, навязывают им укоренившиеся условности, увлечения, интересы, способы достижения преимущественного положения. Уверен: сейчас лучше быть подальше от Лондона — в отличие от других эпох, шестнадцатого века, к примеру, когда все было наоборот. Город сыграл важную роль в развитии цивилизации, теперь же, возможно, столь же важным будет возврат к природе.

1967

4 января

С Майком Кейном мы познакомились как раз перед Рождеством. Обед в «Террацца». Чрезвычайно неприятный молодой человек, он настолько ощущает себя звездой, что его показное внимание к писателям и принятым в кинематографе художественным критериям кажется от этого еще более оскорбительным. Я только надеюсь, что нынешняя слава не исказила полностью его внутреннюю сущность (по его мнению и мнению Джона Кона, он сейчас номер один среди мужчин-актеров — правда, большинство называет его номером два после Шона Коннери) и под маской дешевой иронии таится что-то стоящее. Впрочем, он хорош, когда острит с бесстрастным лицом, и все такое. Но этого мало.

Два дня назад сюда на вечер заявился Тери Стэмп — он снимается в фильме по Т. Гарди в Дорчестре[44]. Он по-прежнему загадочен, как принц Гамлет, нелепого высокомерия у него не меньше, чем у его дружка Кейна, но держится он намного свободнее и естественнее. Его очарование в создаваемой им атмосфере естественной радости — невольно приходит на ум раскованность восемнадцатого века.

15 января

Обед с Твигги — жертвой последнего идиотизма в мире моды. Однако ее нельзя не любить. Это сама невинность. Разве станешь винить пташку в том, что она клюет цветочную завязь?

Она рассказывает, как герцог Бедфорд возил ее в своем «роллс-ройсе» по Парижу. Увидев флаги на Елисейских Полях она обратилась к нему:

— Послушай, а у тебя есть флаг?

— Конечно, что-то развевается над домом.

Мать придает ей дополнительный шарм — настоящая кокни — миссис Малапроп[45]. «Пар-Матч» она называет «Гарри-Патч», а всем известный Видал Сассун — у нее Виктор Бабун.

Я написал статью, где сравнивал ее с Дюбарри[46]. Любопытные совпадения в датах — спустя два века.

25 января

«Любовница французского лейтенанта». Начал писать сегодня. В голове нет четкого сюжета — только настроение и чувство определенного стиля. Возникло все из зрительного образа — женщина стоит на краю мола Кобб и загадочно смотрит в сторону моря.

11 февраля

Вновь сложности со сценарием. Теперь мы в разных лагерях: в одном мы с Гаем Г., в другом — Джон и Джад. Спорим о финале. Мы хотим, чтоб он был спокойным и эмоциональным, они — «ярким» и мелодраматичным. Уже два дня спорим, ссоримся и теряем терпение. Гай говорит мало. Джад, напротив, с необычной горячностью отстаивает свое мнение. Мы с Джоном тут середнячки — но с разных позиций. Так ничего хорошего в искусстве не добьешься. Фильм обречен уже на этом этапе — что же тогда будет на следующих?!

22 февраля

Окаменелая губка — всего в дюйм — в камне. Я ее выковырял. Думаю, ей девяносто миллионов лет; впрочем, даже от легкого прикосновения миниатюрные рыжевато-коричневые выпуклости начинают крошиться. Такие хрупкие — и в то же время такие древние.

16 мая

В Лондоне. Пробы девушек на роль Лили. Я за Джин Шримптон, хоть она и не умеет играть. У киномира есть один изъян: никто здесь не способен мысленно что-то представить. Киношники не видят будущие сцены, как вижу я (или любой другой писатель). Они читают строчки, описание событий — я же вижу, как они происходят. Идеи все чаще являются мне в виде зрительных образов, аналогичных фотографии или последовательному ряду кинокадров. На этом этапе создания фильма мое мнение меньше ценится, чем мнение режиссера и продюсеров, а как было бы приятно сознавать, что именно автор — наставник профессиональных создателей образов. Полный абсурд, но они до сих пор даже на четверть не видят в сценарии того, что вижу я. Мною все больше овладевает острое искушение попробовать ставить фильм самому. Сценарий я смог написать, и уж точно смогу снять фильм не хуже тех двух режиссеров, которых видел за работой (Уайлера и Грина); а необходимые технические познания не так уж и сложны. Если б в кино можно было бы иметь ту независимость, какая есть у романиста, искушение было бы огромным.