Валентина Журавлева - Сквозь время

• Название: Сквозь время
• Автор: Валентина Журавлева
• Жанр: Научная Фантастика

---

Журавлева Валентина Сквозь время

ВАЛЕНТИНА ЖУРАВЛЕВА

Сквозь время

"Я - Время; ныне перед вами

крылья

Я разверну. Не ставьте мне в вину

Мой быстрый лет и то, что я

скользну

Через шестнадцать лет, ничем

пробел

Не заполняя".

Шекспир, "Зимняя сказка".

Это был страх. Самый обыкновенный страх - навязчивый, липкий. Зорин никак не мог отделаться от ощущения, что проказа прячется где-то здесь, в комнате. Он устал, но боялся подойти к креслу. Он хотел пить, но боялся прикоснуться к графину. Болезнь могла быть везде - даже в вазе с ландышами.

Стараясь заглушить страх, он быстро ходил по комнате. Тень, нс поспевая за ним, металась по расчерченному квадратами паркету.

- Бациллы проказы, - бормотал Зорин. - Бациллы Хансена... Хансена? Да, да, конечно...

Больше он ничего нс мог припомнить, и это только усиливало страх. Может быть, заражен и воздух? Может быть, вдыхая воздух, теплый, насыщенный пряным ароматом ландышей, он глотает и эти проклятые бациллы Хансена?

Он почти подбежал к окну, рванул задвижку.

Холод оттеснил страх. В окно залетали снежинки. Ветер подхлестывал их, они кружились деловито, чинно. В танце снежинок было что-то очень привычное, много раз виденное. Это успокаивало.

Сумерки скрывали очертания предметов, и Зорин никак не мог понять - вяз или осокорь растет напротив окна. Ему почему-то казалось очень важным определить породу дерева. Он щурил близорукие глаза, вглядываясь в наползавшую тьму.

Машинально он прикоснулся к оконной раме, и сейчас же ударом электрического тока вернулся страх. Нельзя было трогать раму! В этой комнате нельзя было ни к чему прикасаться! Он вытащил платок и принялся вытирать пальцы.

За спиной тихо скрипнула дверь. Зорин вздрогнул - нервы отзывались на звук, как туго натянутые струны, - обернулся, поспешно пряча платок.

В дверях стоял человек в коричневом костюме. Лицо и руки человека были скрыты бинтами. Дымчатые очки прикрывали глаза.

"Человек-невидимка", - почему-то подумал Зорин.

- Товарищ Садовский? - голос Зорина выдавал его волнение. - Доктор Садовский?

- Да. Александр Юрьевич Садовский, - ответ прозвучал подчеркнуто вежливо.

Зорин шагнул вперед, протянул руку и сейчас же, спохватившись, отдернул ее.

- Очень приятно вас видеть, - пробормотал он, чувствуя, что краснеет, и понимая, что говорит глупость.

- Садитесь, профессор, - Садовский кивнул на кресло.

Несколько секунд они еще стояли друг против друга: высокий, чуть сутуловатый Садовский, низкий, очень полный Зорин. Потом Зорин рывком поидвинул кресло. И странное дело - опустившись в кресло, которое минуту назад казалось ему таким страшным, он неожиданно почувствовал облегчение.

Садовский, прихрамывая, прошел к другому креслу.

* * *

Проказа - как тигр, В терпении, с которым она преследует жертву, есть что-то страшное, неотвратимое. Год, два, десять, тридцать лет она выжидает. Потом прыжок - и когти впиваются в тело, рвут, терзают...

Александр Садовский мог пибедить проказу. Ему просто не повезло. Случилось почти невероятное. Он, врач-лепролог, сам заболел проказой,

Это произошло весной, когда он испытывал созданный им препарат АД. Новый препарат совершал чудеса: он был намного сильнее сульфетрона, пропизола, хаульмугрового масла. Но иногда - это случалось нечасто - препаратт АД вызывал резкое обострение болезни. Садовскому не удавалось нащупать закономерность. Требовались эксперименты, десятки, пожалуй даже сотни, длительных экспериментов.

А проказа ответила ударом на удар. Четырнадцатого апреля, утром, умываясь, Садовский заметил на кисти правой руки красноватое пятнышко овальной формы. Через неделю такие же пятна появились и на лице. Еще через месяц пятна превратились в язвы.

Это была какая-то редчайшая разновидность лепроматозной проказы злокачественная, скоротечная. Проказа словно мстила человеку, посягнувшему на ее тайны. Препарат АД не помогал. Каждый эксперимент - теперь Садовский экспериментировал на себе - приносил ухудшение.

Лепрозорий размещался в двух одинаковых трехэтажных зданиях. В одном находилась клиника. Здесь же жили больные. В другом были квартиры врачей и обслуживающего персонала. Еще весной Садовский перебрался в клинику. С этого времени он жил в химической лаборатории. Впрочем, "жил" - не то слово. Он работал. Работал утром, вечером, ночью. Победу над проказой - а с ней и спасенье - могла дать только скорость. Нужно было обогнать болезнь.

Препарат АД приготовлялся из солей двух кислот - хаульмугровой и гиднокарповой. Действие препарата зависело от его состава. Где-то, отмеренная сотыми долями процента, проходила граница между жизнью и смертью.

Все лето Садовский искал способ получения химически чистой гиднокарповой кислоты. Осенью врачи проверили действие очищенного препарата АД на больных. В шестнадцати случаях из семнадцати препарат принес почти полное излечение. И только у семнадцатого больного врачи констатировали обострение процесса. Этим больным был сам Садовский.

Новые опыты - новые неудачи. Они подгоняли болезнь. История болезни Александра Садовского быстро превратилась в пухлую папку. Садовский был и исследователем, и врачом, и больным. В историю болезни вписывались скупые, пожалуй излишне скупые, жалобы больного, латынь врача, химические формулы исследователя. Каждый опыт приближал победу исследователя. Каждый опыт приближал гибель больного. Врачу оставалось определить, что произойдет раньше.

В декабре Садовский-врач знал: больной погибнет прежде, чем исследователь найдет средство спасения. Исследователю нужно было три-четыре года: больному оставалось восемь, может быть, десять месяцев.

Эксперименты продолжались. Садовский-исследователь считал, что он имеет право распоряжаться жизнью Садовского-больного. Но одиннадцатого января главный врач лепрозория категорически запретил дальнейшие эксперименты. Садовский не спорил. Его болезнь уже давно перестала быть типичной, а значит, и интересной для опытов. Он отдал все свои записи ассистентам и перебрался в маленькую комнату рядом с клиникой. В лабораторию он больше не приходил.

...Проказа как тигр. Она кромсает свою жертву и убивает ее, только изуродовав до неузнаваемости.

Садовского теперь лечили обычными сульфопрепаратами. Но когти проказы мертвой хваткой вонзались все глубже и глубже.

Проказа победила.

* * *

- Продолжайте, продолжайте, профессор. Я слушаю.

Белая маска бинтов скрывала выражение лица Садовского. Это раздражало Зорина. Он терял уверенность, сбивался, по нескольку раз повторял одно и то же. Продуманная система аргументов расползалась как карточный домик.

- Понимаете, продление жизни... Я хочу сказать, борьба со старостью...

Он вспомнил, что именно с этих слов начал разговор. Дымчатые стекла очков Садовского ехидно поблескивали.

- Видите ли...

Зорин замолчал. Ему было жарко. По лбу, вызывая неприятное ощущение, капельками стекал пот. Как назло, платок куда-то запропастился.

- Старость? - переспросил Садовский. - Старость мне не грозит.

Зорин бросился напролом.

- Проказа излечима?

Садовский пожал плечами.

- Когда как.

- Я имею в виду вашу болезнь.

За дымчатыми стеклами очков что-то блеснуло.

- Сейчас неизлечима.

Платок, наконец, отыскался. Зорин вытер лоб. Машинально придвинул кресло к Садовскому.

- Сейчас неизлечима? Так... А потом?

Садовский ответил не сразу.

- Года через три. Не раньше, - он покачал голозой. - Впрочем, это срок, рассчитанный на сумасшедшую работу. Скажем, так лет через восемь.

- Восемь лет? А вы... я хочу сказать... вы... - Зорин смотрел на ландыши, - в вашем распоряжении... простите...

Садовский понимающе кивнул головой.

- Семь месяцев. Может быть, восемь. И не больше десяти.

- Восемь лет - и восемь месяцев! - Зорин говорил почти весело. - Что же, именно так, - он придвинул кресло вплотную к креслу Садовского. - Послушайте, Александр Юрьевич, представьте себе, что вы... ну... заснете на эти восемь лет. Понимаете - па восемь лет? Если понадобится, даже на двадцать. И проснетесь, когда люди научатся лечить... вашу болезнь.

Обтянутая бинтами рука медленно поднялась вверх, сняла очки. В узкой прорези марли Зорин увидел карие глаза. В их взгляде было что-то необычное. Они смотрели слишком пристально. Только приглядевшись, Зорин заметил - ресниц и бровей почти не было.

- Сон? - глаза прищурились. - Вы полагаете, проказа не страшна спящему человеку? Организм живет - значит, живут и бациллы проказы.

- Нет, нет. Я имею в виду другой сон. Сон, при котором организм почти не живет.

- Смерть?

- Сон, - с нажимом повторил Зорин. - Потому что после смерти не просыпаются.

Глаза Садовского смотрели враждебно.

- Давайте говорить начистоту, Борис Аркадьевич, - нетерпеливыми взмахами затянутой в бинты руки он подчеркивал каждое слово. - Вы прилетели сюда неспроста. Что вы хотите? Что вы предлагаете? Говорите... или я уйду.