Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный

• Название: Царь Иоанн Грозный
• Автор: Борис Федоров
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-8474-0204-Х, 5-8474-0231-7

Многовековой спор ведётся вокруг событий царствования Иоанна IV. Прозвище «Грозный» — то есть страшный для иноверцев, врагов и ненавистников России — получил он от современников.

Даровитый, истинно верующий, один из самых образованных людей своего времени, он по необходимости принял на себя неблагодарную работу правителя земли Русской и, как хирург, отсекал от Руси гниющие, бесполезные члены. Иоанн не обольщался в оценке современниками (и потомками) своего служения, говоря, что заплатят ему злом за добро и ненавистью за любовь.

Но народ верно понял своего царя и свято чтил его память. Вплоть до самой революции и разгрома кремлёвских соборов к могиле Грозного приходили люди, служили панихиды, веруя, что это привлечёт помощь в дела, требующие справедливого суда.

---

   — Ты молишься! — сказала Анна. — О, душа ангельская! Да услышит Бог твои моления. Но нет, мольбы твои обличат его пред Богом. Увы, как изменилась ты! Такой ли я тебя видела?

   — Чувствую, что близок предел страданий моих, — продолжала княгиня. — Не жалей о сём, добрая государыня; я жена осиротелая, мать злосчастная; сын мой погиб, супруг мой погубил себя; но я с терпением несу крест; Спаситель нёс его; есть лучшая жизнь, есть лучший мир, там найду я моего Юрия; туда собираюсь я и, пока живу, молюсь за моего бедного супруга и за царя его.

На другой день инокини собрались в келию страждущей сестры Глафиры; она уже не могла вставать с болезненного одра; благочестивые сёстры окружали её с заботливостию; между ними была и царица.

Не одна одежда отличала её от прочих сестёр; её можно было узнать по нежному участию, с каким она стояла у одра больной, подавая ей питьё, отирая пот с чела её, поправляя изголовье; казалось, что нежная дочь стояла пред страждущею матерью. Глафира заметила её слёзы и кротко сказала ей:

   — Не тоскуй о нашей близкой разлуке; душа моя уже давно стремится к Создателю; в Его обители нет ни слёз, ни скорби; там просветлеет счастие наше. Сегодня мне представился в сонном видении вертоград красоты неописанной: над ним, как море, разливалось сияние, радуга полукругом обнимала небо от одного конца до другого; над нею блистали несчётные звёзды и солнце; края радуги, касаясь земли, превращались в два светлых источника; от них веяло животворной прохладой; но я лежала среди тёрнов колючих, томясь жаждой и не имея сил подняться с земли. Мимо меня пролетали ангелы и призывали меня лететь за ними. «Нет крыльев и силы!» — говорила я. Тогда они сказали: «Три крыла возносят к небу: вера, любовь и надежда». Тут увидела я инока; он зачерпнул воды из источника и подал мне; я испила, встала с тёрнов, три светлых ангела подали мне венок, и я понеслась в море света.

   — Сон твой внушил тебе благочестивые мысли; вчера ты говорила со мною о любви к Богу, о надежде и вере; вчера ты указывала нам радугу после дождя из окна твоей келии.

   — Но душа моя жаждет испить от источника жизни вечной; хочу свершить священный долг христианский; призовите ко мне инока ближайшего монастыря принять жертву покаяния и утолить жажду души моей святыми дарами.

   — Да подкрепят они жизнь твою! — сказала царица, отирая слёзы.

   — Уже я прошла моё поприще, — продолжала Глафира. — Не желай возвратиться мне к жизни земной; двенадцать лет уже, как я обрекла себя Богу; всё принесла в жертву Ему, и скорбь о супруге, и память о сыне.

   — В Боге живёт душа твоя, и Его никто у тебя не отнимет, — сказала царица. — Поживи для друзей твоих!

   — Разве я не буду жива для них, — спросила княгиня, прижав руки Анны к сердцу, — когда возвращусь к источнику жизни и света?

Скоро пришёл почтенный старец, инок мужского Тихвинского монастыря, в сопровождении юного черноризца, его послушника, нёсшего священные книги, крест и посох старца.

Исполненная чистейшей веры и твёрдая в святой надежде, Глафира принесла покаяние со слезами любви к Богу. Всё, что колебало её мысли, всё, что смущало её на пути жизни, представлялось ей преступлением пред Тем, кто должен быть единственною целью человеческой любви и желаний бессмертной души.

   — Прискорбно мне, — говорила она пред всеми, проливая слёзы покаяния, — что предавалась унынию и не всегда с терпением сносила жребий мой; всё время земных бедствий не есть ли минута пред вечностью? Жалею, что давно не имела сил разорвать оковы земных склонностей, не допуская душу предаваться Богу, волею которого живём и умираем. Прости мне, святой отец, во имя Господне! Простите, сёстры, мои вины пред вами, если чем заслужила от вас нарекание.

Старец, царица и все присутствовавшие при этом признании, чистой души проливали слёзы умиления.

   — Приди ко мне, Спаситель мой! Тебя ожидала я! — воскликнула Глафира, коснувшись устами священной чаши. — Освяти душу мою и спаси меня, помяни сына моего Юрия, — прибавила она тихо, — и спаси отца его!

При этих словах молодой инок, который давно уже не сводил глаз с княгини, вдруг изменился в лице, зарыдал и, упав к подножию одра, схватил руку её, воскликнув:

   — Благослови, благослови меня!

Княгиня взглянула на него; до того времени не обращала она внимания на окружающих её, предавшись благоговейному чувству, приподнялась, качая головой; сердце её казалось ей воскресшею надеждою; все черты её сына представились ей в лице инока, и она простёрла к нему дрожащие руки.

   — Родная! — сказал инок, преклонясь до земли.

   — Ты сын мой! Юрий... Спаситель мне возвращает тебя.

Она с трудом дышала; лицо её изменилось от сильного волнения, она опустилась на одре и несколько времени лежала безмолвно; но прежнее спокойствие скоро появилось в лице её; чистая, небесная радость оживила черты.

   — Благословляю Провидение! — сказала она, возведя взор к небу и сложив руки с благоговением. — Бог возвратил мне в тебе отраду жизни моей. Ты закроешь глаза матери!

Все присутствовавшие были поражены этим неожиданным случаем; их судьбой, разлучившей мать и сына и соединившей теперь в стенах Тихвинской обители.

   — Прошу, да скроется в стенах этих тайна возвращения сына моего, — сказала княгиня, обратясь к окружающим. — Умоляю вас священными тайнами божественных даров; от этого зависит спасение жизни его.

Всё единодушно дали обет в молчании. Тогда Глафира пожелала узнать всё случившееся с Юрием после разлуки их.

Рассказ его ещё более воспламенил в душе Глафиры удивление и благодарность к неисповедимому промыслу Всевышнего.

Уже приближался вечер. Тихо катилось на запад блестящее светило. Инокини, считая шестнадцатый час дня, спешили к службе вечерней; одна царица оставалась в келье княгини, ожидая её пробуждения.

Глафира открыла глаза и искала взглядом сына. Юрий приблизился.

   — О, сколь утешена я! — сказала она тихо, едва внятно.

Юрий с прискорбием заметил, что последние силы её исчезли и жизнь готова была угаснуть.

   — Сын мой! — продолжала она, стараясь возвысить ослабевающий голос. — При конце жизни моей, заклинаю тебя! Предав прах мой земле, вспомни, Юрий, об изгнаннике, отце твоём! Я знаю, что он живёт в Литве, пользуясь почестью при польском короле; знаю, — повторила она вздохнув, — что он уже супруг другой жены; но он несчастлив, сын мой; не может быть счастлив! Иди к нему, утешь его; ты ещё не связан обетом инока... и принеси ему последнее прощание твоей матери.

   — О, родительница, благослови меня в путь, — сказал Юрий, и мать осенила его крестным знамением и призывала на него благословение Божие. Сделав последнее усилие, она простёрла руку к подошедшей царице, и слеза выкатилась из глаз её.

Это была последняя слеза; взор её обратился на небо; она вздохнула и тихо скончалась. Царица и Юрий упали к ногам её. Заходящее солнце, освещая уединённую келью Глафиры, скрылось, и последний луч его исчез с её отлетевшею душою.

Возвратившиеся от вечерних молитв инокини застали уже сумрак и безжизненное тело сестры их, счастливой страданием и кончиною. Судьба её свершилась; не осталось и следа её скорби; тогда-то поняли предстоящие ей всё благо земных бедствий, всё достоинство великодушия, всю святость терпения.

Вскоре после этого горестного события царице донесли, что в обитель прибыл из Москвы боярин Шереметев с царским словом. Анна спешила услышать что-нибудь неожиданное. Шереметев почтительно поклонился ей. Царица, заметив его смущение, предупредила его ласковым словом.

   — Прости, государыня, если опечалю тебя, — отвечал Шереметев. — Бог посылает тебе испытание.

   — Какое? — спросила с твёрдостию Анна. — Я покорна воле Всевышнего.

   — Супруг твой, великий государь, царь Иоанн Васильевич, присудил тебе, государыня, остаться в Тихвинской обители и посвятить себя Богу.

С радостью и недоверчивостью слушала Анна и заставила Шереметева повторить слова его.

   — Услышала меня Пресвятая Владычица! — воскликнула она, повергшись на колена. — Ты приемлешь меня под свой благодатный покров.

С умилением смотрел на неё Шереметев. Как чист был этот порыв непорочной души к Богу; в какой красоте представлялась царица, предпочитающая всему венец небесного царствия. Тяжкое бремя спало с души её. Земное уныние исчезло; душа её, в смиренной молитве, свободно возносилась на крыльях любви к Богу.

В невыразимом благоговении стоял Шереметев, устремив на неё взгляд. С светлым лицом обратилась к нему Анна и, сняв с себя золотую цепь, подала ему ласково.

   — Отвези от меня сей дар супруге твоей, а государю скажи о моей благодарности за его милость ко мне.

Шереметев подал царице роспись выдач, назначенных ей в обители из царской казны. Анна, видя новый знак покровительства Божия, тогда же определила сей дар в жертву благотворениям.