Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный

• Название: Царь Иоанн Грозный
• Автор: Борис Федоров
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-8474-0204-Х, 5-8474-0231-7

Многовековой спор ведётся вокруг событий царствования Иоанна IV. Прозвище «Грозный» — то есть страшный для иноверцев, врагов и ненавистников России — получил он от современников.

Даровитый, истинно верующий, один из самых образованных людей своего времени, он по необходимости принял на себя неблагодарную работу правителя земли Русской и, как хирург, отсекал от Руси гниющие, бесполезные члены. Иоанн не обольщался в оценке современниками (и потомками) своего служения, говоря, что заплатят ему злом за добро и ненавистью за любовь.

Но народ верно понял своего царя и свято чтил его память. Вплоть до самой революции и разгрома кремлёвских соборов к могиле Грозного приходили люди, служили панихиды, веруя, что это привлечёт помощь в дела, требующие справедливого суда.

---

   — Понимаю, — сказал Курбский с горькой усмешкой. — Могу верить тебе и благодарю Иоанна! Следуй за мной.

Княгиня Курбская заметила, что супруг её возвратился встревоженный, прошёл с незнакомцем в дальний покой, затворился и долго говорил с ним; наконец, велев Шибанову дать ему одного из лучших своих коней, ласково отпустил незнакомца.

В тот же день Курбский узнал от Тонненберга, что в доме одного дерптского жителя приготовляются покои для каких-то бояр, ожидаемых из Москвы.

Следующий день был праздничный, и в доме воеводы собрались старейшины дерптские и многие граждане с поздравлениями. Чёрные епанчи их, обувь с широкими раструбами, кружевные манжеты, выпущенные из рукавов, отличались от одежды русских, окружавших князя, но они также усердствовали изъявить своё уважение славному воеводе.

   — Благодарю, высокоименитые ландраты, за ваши приветствия и доброжелательство ко мне, — сказал Курбский, и старейшины низко кланялись князю, прижимая к груди свои шляпы, украшенные густыми чёрными перьями.

Курбский разговаривал с Риделем, как вдруг вошёл нежданный посетитель. Прибывший из Москвы Малюта. Скуратов спешил представиться наместнику дерптскому. Курбский устремил на него испытующий взгляд. Скуратов приветствовал его, не изменяясь в лице, и сказал, что послан царём в Юрьев ждать указа о назначении по разряду в воеводы. В словах Скуратова Курбскому слышалось лукавство, улыбка его казалась улыбкою убийцы. Курбский, отпустив собрание, спешил открыть супруге свои опасения и ужасную решимость, давно уже тяготевшую на душе его.

Княгиня безмолвствовала, наконец перекрестилась и сказала:

   — Бедствие наше велико, но можно искать спасения, бежим, князь Андрей Михайлович, скроемся из Юрьева!

   — Мне бежать? — воскликнул Курбский. — Нет, ещё много преданных мне... пусть приступят убийцы... Может быть, сам Иоанн содрогнётся.

   — Друг мой, что ты предпримешь?

   — Иль спокойно ждать казни? — спросил Курбский. — Мне, потомку князей ярославских, пасть без отмщения, к позору моего рода и племени, к утехе Грязного и Левкия? Иоанн дорогой ценой купит смерть мою! Но ты, Гликерия... но сын мой...

   — Спаси себя и нас! — сказала княгиня, падая к ногам его. — Умоляю тебя, скройся, если только можно укрыться от царского гнева: на край света последую за тобою! Пожалей меня, пожалей твоего Юрия!

   — Гликерия, — сказал смягчённый князь, — куда убежим мы? К Сигизмунду?.. Но бегство предаст нас. Невозможно мне с вами скрыться. Нас узнают, тогда не спасёмся. Повсюду стерегут тайные приставы царские; бегство моё ободрит их. Одною смелостию можно отвратить бедствие. Лучше уйти мне к моим верным дружинам в Псков или в Новгород, а вас я тайно отправлю к другу моему Головину в Ругодив.

   — Как? — спросила с ужасом княгиня. — Ты хочешь восстать на царя? Князь Андрей Михайлович, побойся Бога всемогущего.

   — Я хочу, — сказал Курбский, — избавить Россию от кровавого жезла Иоаннова.

   — Бог даёт царей, — возразила княгиня. — Господь наказал нас Иоанном Грозным; но неужели ты думаешь, что русские воины забудут страх Божий и восстанут с тобою на законного государя? Нет, Андрей Михайлович, тогда и Бог от тебя отступится! Русь не помыслит изменить государю. Вспомни, что в Пскове Дмитрий Андреевич Булгаков, в Новгороде Фёдор Андреевич Булгаков: они ли отступят от верности? Друзья твои скорее примут смерть, как Адашев, а не поднимут руки на мятеж. Не прибавляй преступления к бедствию! Беги, если можешь...

Курбский погрузился в глубокую думу, потом тихо сказал:

   — Гликерия, повторяю, что бегство с тобою и с сыном нас погубит. Один средь опасностей я найду ещё путь во Володимерец ливонский. Избирай: или расстаться со мною, или увидеть здесь смерть мою!

   — Расстанемся! — отвечала княгиня. — Спасай себя.

   — Вечная разлука не легче смерти. Где вас оставлю? Где я найду вас? Иоанн помилует ли семейство моё?

   — Если Бог помилует, не погибнем, — сказала княгиня.

Курбский опустился на колени и, простерши руки к иконе Спасителя, долго молился. Наконец, встав, начал ходить скорыми шагами и, остановись, сказал с твёрдостью:

   — Я отправлю вас в Нарву. В семье Головина вы найдёте пристанище. Когда же получите весть, что я в Вольмаре, по-нашему, в Володимерце, с Богом поезжайте морем в Ригу, там сестра старца фон-Редена; некогда я возвратил её брату взятого в плен сына; она радушно примет тебя.

   — Неблизок путь до Нарвы, — сказала княгиня, — дорога болотная, леса дремучие.

   — Это в противную сторону от пути в Вольмар. Я дам вам отважного проводника. Ливонец фон-Тонненберг отправляется в Нарву, ему известны все дороги, он будет охранять, защищать вас, с вами же отправится и Шибанов.

Курбский призвал Тонненберга и с твёрдостью прямодушия сказал ему:

   — Ты знаешь меня, а мне известны твоя смелость и усердие. Причины, которых нет нужды объяснять, отзывают меня из Дерпта. Между тем жена моя и сын должны отправиться в Нарву. Это тайна, которую я тебе доверяю. Будь им проводником. Я заплачу тебе золотом за услугу твою; мне нужна твоя отважность и скромность.

Предложение было неожиданно для Тонненберга, но он с радостью согласился быть проводником княгини.

   — Эта тайна умрёт со мною! — сказал он. — Клянусь тебе, знаменитый князь...

   — Не клянись, я верю слову чести, слову рыцарскому. Ты служил мне и Адашеву, страшись напомнить о сём Иоанну. Прими от меня в залог благодарности мой кубок, — продолжал князь, подав ему золотой, украшенный дорогими каменьями кубок, поднесённый от граждан дерптских.

Тонненберг отказывался. Наконец он взял кубок, но опустил его на стол, при виде вошедшей княгини.

   — Вверяю тебе супругу мою, — сказал Курбский, — вверяю тебе моего сына.

Тонненберг, казалось, не слыхал слов этих; всё внимание его было обращено на княгиню. Она вошла медленно и с потупленным взором. Благородное, открытое лицо её украшалось выражением кротости; минутный румянец заиграл на щеках её, но, когда подняла она длинные тёмные ресницы, когда блеснули светлые глаза её, выражавшие тайную горесть и добродушие, Тонненберг удивился, что княгиня, быв уже матерью девятилетнего сына, могла сохранить пленительную красоту, какой он не ожидал видеть.

Он приветствовал княгиню; вместо ответа вздох вылетел из груди её; она поклонилась Тонненбергу и села в кресло; Юрий, вбежавший за нею, примечая грусть матери, ласкался к ней, играя белым покрывалом, упадавшим на её бархатную ферязь.

   — Помогите найти нам безопасный путь к друзьям нашим, — сказала княгиня.

Тонненберг спешил всё приготовить к отъезду княгини по поручению Курбского и пред наступлением ночи обещал ждать с повозкою близ ворот восточной башни. Княгиня должна была выйти с сыном в сопровождении Шибанова за город, а между тем в течение дня двое верных служителей переносили тайно разные драгоценности в загородную хижину, опустевшую после жившего в ней пастуха; в этой хижине Курбский должен был проститься с семейством.

Уже смеркалось. В одной из тесных улиц Дерпта, в доме гражданина Гольцбурга, мелькали в высоких окнах огни. Если бы Курбский мог быть тайным свидетелем того, что происходило там, он увидел бы несколько человек зверского вида, испытывающих острия сабель и кинжалов, которые выбирал Малюта Скуратов при блеске светильника и раздавал, переходя от одного к другому. Курбский услышал бы, как уговаривались они в следующую ночь напасть внезапно на дом его и умертвить безоружного.

   — Чтоб увериться в успехе, — говорил Скуратов, — нужно прежде сменить всех стражей. Нелегко угомонить смуглого эфиопа, он одним ударом руки справлялся с черемисскими великанами. Это мне царь говорил, но и Малюта постоит за себя! Я на медведя хаживал, авось и с Курбским управлюсь.

   — А мы поможем, — сказал уродливый татарин.

   — Мой ятаган, — продолжал Малюта, — не даст промаха, хоть бы на нём были заговорённые латы; не то задушим его...

   — Не хвались прежде времени, — сказал Гроза Одинцов, — осторожно надобно напасть на этого зверя; говорят, многие из юрьевских граждан постоят за него.

Курбский не знал об этой беседе, но не медлил. Каждая минута приближала к опасности. Тонненберг готов был сопровождать княгиню с сыном; Шибанов заботился о сохранении драгоценностей, необходимых для пути; княгиня уже вышла под кровом ночи из дома. Шибанов вёл Юрия. Тихо приближались они к городским воротам; не доходя до них, повернули мимо забора в поле, где в чаще деревьев стояла пастушья хижина.

Курбский спешил к своему семейству; в хижине накрыт был усердным Шибановым вечерний стол. В последний раз Курбский занимал место за столом подле любимой супруги; в последний раз сын его стоял возле него. Чувство неизъяснимой скорби наполняло сердца их. Яства на столе остались почти нетронутыми. Часто встречались взоры супругов, но они не могли долго смотреть друг на друга. Так умирающая мать нередко отдаляет от себя любимых детей, чувствуя приближение вечной разлуки и страшась подумать о них. Время летело быстро. Ненастная ночь темнела над городом. Курбский сидел безмолвно, с поникшей головой; княгиня вздрогнула, услышав бой часов на башне, и уже не сводила глаз с князя; слёзы прерывали слова её; любовь и страх боролись в её сердце.